Lа Сucinа = Кухня

Глава 8

На следующий день я отправилась в город: у меня было важное дело к папочке-священнику. Смятение чувств придавало сил моим ногам, и к chiesa я почти подбежала.

Я вошла и увидела падре Франческо возле алтаря, как и тогда, двадцать шесть лет назад, после ночи любви с Бартоломео. Запах ладана, мерцание свечей и статуя плачущей Девы Марии словно вернули меня в тот страшный день.

Годы сгорбили padre, его жгучие черные волосы поседели и поредели. Лицо избороздили морщины, глаза потускнели.

— Здравствуйте, отец, — позвала я с невольной иронией.

— Кто здесь? — он аж подпрыгнул, услышав за спиной незнакомый голос.

— Это Роза.

— Роза? — удивленно переспросил он. — Роза… — повторил задумчиво, себе под нос.

Шаркающей походкой он подошел ближе и впился в меня взглядом замутненных катарактой глаз. Не сразу, но узнал.

— О, дитя мое. Я тебя знаю. Мне знакомо твое лицо, хотя имени не помню…

— Меня зовут Роза Фьоре, — тихо сказала я.

Мне показалось или он действительно на долю секунды потерял самообладание?

— Ах да. Роза. Роза Фьоре. — Он повторил это самому себе, как будто хотел освежить память. — Я знал твоих родителей.

— Вы хорошо знали маму, не так ли, падре?

— Ну да. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что мне нужно кое-что узнать. И я хочу вас кое о чем спросить.

— Понятно. Ну, тогда пройдем в ризницу, дитя мое. Там мы сможем поговорить.

Я сомневалась, стоит ли идти с ним. Странно, но я боялась оставаться с padre наедине. Что-то в священнике пугало меня. И все-таки я последовала за ним в ризницу. Он подошел к скамье, и мы сели.

— Так что же я могу для тебя сделать, дитя мое? — спросил он, лукаво поглядывая на меня. — Ты пришла исповедаться?

— Нет, не исповедаться, — ответила я, растерявшись от того, что воспоминания ничуть его не смутили. Жаль, что тогда я не устроила скандал из-за его поведения. Но на сей раз я пришла с иной целью, и нужно было немедленно собраться.

— Перед самой смертью, — начала я, — мама пыталась мне что-то сказать об отце. Она успела сообщить, что Филиппо Фьоре не настоящий мой отец. Но умерла раньше, чем назвала имя настоящего.

— Понятно.

— Потом я поговорила с моим братом Луиджи.

— Ну и?

— И он сказал…

— Да?

Я сглотнула.

— Он сказал, что мой отец — вы.

Я не отрываясь следила за его реакцией. И остолбенела, когда он начал хрипло смеяться.

— Я твой отец? Ха-ха-ха! Смешно. Очень смешно. — Он все хохотал и хохотал, издавая звук, похожий на шум воды, падающей в водосток.

— А что тут смешного?

— То, что у меня вообще может быть ребенок. Ха-ха-ха. Видишь ли, моя милая, за всю свою жизнь я ни разу не спал с женщиной. Они меня никогда не интересовали, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Значит, вы мне не отец. Это точно?

— Увы, Роза. Жаль тебя разочаровывать, но это так.

— Я вовсе не разочарована, падре. Вы мне отвратительны, — сказала я и тут же ушла.

Он все еще смеялся, когда я вышла из chiesa. Сердце мое ликовало: этот извращенец мне не отец. Луиджи ошибся. И ничего-то он не знает. Но если это не Филиппо Фьоре и не падре Франческо, тогда кто? Несли Луиджи ошибся в этом, мог ли он ошибаться, говоря об Англичанине? Может, он вообще все наврал?

Когда я вернулась на fattoria, Розарио слонялся по двору, ковыряя землю носком ботинка, и курил трубку, выпуская в воздух клубы синего дыма.

Увидев меня, захромал навстречу: явно поджидал.

— Чего ты хочешь, Розарио? Я очень устала, и у меня куча дел.

— Розарио поговорить с Роза, — ответил он.

— Хорошо. О чем?

— Розарио сказать Роза кое-что.

— Ну?

— Розарио Роза папа.

Пресвятая Богородица!

— Что ты говоришь, Розарио? О чем ты? Он разволновался и стал бормотать себе под нос что-то нечленораздельное.

— Розарио идти в la cucina. Идти. Идти и поговорить с Роза.

Я привела его в дом, усадила за стол и налила ему пива, чтобы прочистить мозги.

— Ты сказал: «Розарио Роза папа». Так объясни мне, о чем ты. Не спеши. И не бойся. Просто расскажи то, что хотел.

Розарио потер лоб ладонью. Он всегда так делал, когда волновался и хотел собраться с мыслями.

— Ну, давай же, — ободрила я. — Нас никто не услышит. Здесь только Розарио и Роза. И Розарио расскажет Розе все, что знает.

— Ночь. Темно, холодно. Розарио в коровнике. Там тепло, да?

— Да-

— Розарио нельзя в коровник. Она сказала. Но он не хотел плохо. Только погреться, да? Да. Продолжай, Розарио. Никто тебя не обидит.

— Она пришла. Я не знал, что она. Темно, да?

— Да, темно. Продолжай.

— После зажгла фонарь. Очень злая. Била Розарио. Кнутом.

Сказала: ошиблась, перепутала. Сказала: если Розарио болтать, в тюрьму его, да? Не хочу в тюрьму. Tы меня не в тюрьму, да?

— Нет, Розарио, не беспокойся. С тобой ничего не случится, я обещаю.

— Потом bambina. Bambina Розарио. Она сказала: он не знать bambina. Или любить ее. Не разрешила. Не трогать, не любить, не разговаривать, а не то посадит Розарио в тюрьму. Но Розарио любит Роза. Всегда любит. Теперь ее нет. Умерла. Не посадит Розарио в тюрьму. Розарио Роза папа. Роза Розарио bambina.

Боже милостивый! Так этот полоумный и есть мой отец.

— Не волнуйся, Розарио. Никто не будет тебя бить, сажать в тюрьму и вообще обижать. Я не позволю. А теперь мне нужно хорошенько все обдумать. Так что иди, Розарио, дай Розе подумать. Все будет хорошо. Обещаю. Тебе не сделают ничего плохого. Иди и работай. Ъя нужен в поле.

Он допил пиво и ушел из la cucina. Я немножко побилась головой об стол в надежде, что физическая боль пересилит душевную.

Я — дочь полудурка. Как мама могла так со мной поступить? Без сомнения, Розарио сказал правду. Когда он говорил, я была поражена нашим физическим сходством. У него такой же нос, как у меня, и глаза тоже зеленые. Те же изогнутые брови, зубы и фигура. Раньше я этого не замечала. Сказать по чести, я к нему никогда не приглядывалась. А еще выражение его лица, движения, жесты.

Я как будто смотрелась в зеркало. Мой отец — полоумный. Что может быть хуже?

Я бросилась к плите и подогрела несколько panеllе, которые приготовила на второй завтрак. Стала запихивать их в рот и ела до тех пор, пока гнев не остыл. Нужно сохранять спокойствие. В моей жизни были трагедии и посерьезнее.