Синий кадиллак

Ну что же, Людмила готова. Джинсы, новый джемпер – взяла на всякий случай с собой, сумка через плечо. Могла бы поехать в кафе на машине, да жаль, внедорожник не успела купить. Смотрелась бы выигрышнее. Люда заглянула в кухню, через стеклянную дверь. Что это? Мать сидит на отцовском месте у холодильника и смотрит в пустоту. Никогда Мила не видела у неё такого лица. Будто не живая она уже. Будто сама превратилась в скелет.

–Мама! – Люда махнула рукой. – Мам! Я ухожу.

–Куда? – Мать очнулась, а взгляд ещё отсутствующий, будто она уже на небесах.

–В кафе, где кинотеатр. Толик позвонил.

–Толик… А Милены всё нет.

–Мам, я тебе из кафе позвоню. Если что, подъеду к закрытию в поликлинику. Узнаю.

–Подъедь. – Мать встала, пошла в коридор, чтобы закрыть за ней дверь. -А лучше бы прямо сейчас. Можно и с Толей.

Опять? Опять вмешивать в это дело Толика?! Люда обернулась, выходя на лестницу. Прошептала сквозь зубы:

–Лучше не зли меня сейчас. Поняла?

–Чего тут не понять. – Тихо и даже спокойно отозвалась мать. Но пока Люда спускалась, она так и не услышала, чтобы захлопнулась на площадке их дверь. Видимо мать всё стояла, прислушиваясь к шагам.

-–

Кафе теперь тоже стало не узнать. Люда даже сначала хотела снова выйти на улицу, посмотреть, может, промахнулась, может не туда зашла? Всё было по-другому. Вместо деревянных лавок, столов, обшитых панелями стен с полками с горшками в синих гжелевских узорах, кувшинами с квасом и брусничным морсом всё теперь было современным, пластиковым, стеклянным – блестело, переливалось, звенело. Даже название «Теремок» изменили. Теперь заведение называлось то ли «Страсбург- кафе», то ли «Стардог-кафе» – Люда и разбирать не стала. И в Москве много таких забегаловок. А вот брусничный или клюквенный компотик ей было жаль. Она бы его сейчас выпила. В её времена морсы делали из натуральных лесных ягод в кастрюлях, а не наливали за бешеные деньги из картонных пакетов. Ну, да ладно.

Надо же! Она опять, как почти всегда в то время, пришла первая. Во всяком случае, никого, похожего на Толю в кафе не было. Сидели два господина в костюмчиках и при галстуках. Откуда такие в их-то городке? Трое молодых людей каждый в своём углу баловались с мобильными телефонами, и группа пышных дам неопределённого возраста (видимо, коллеги по работе) отмечали чей-то день рождения. Во всяком случае, в центре стола красовался букет алых роз. Мила тут же вспомнила. «Сделаем тебе не охапку, а аккуратненько – розочки, розочки, розочки, а по краям незабудки». Мила сначала хотела сесть у окна, а потом подумала, что у окна освещение даст некрасивые тени под глазами, и решила сесть где подальше и потемнее – за единственный оставшимся свободным столик в углу. Села. Открыла сумку и достала телефон. Так и есть. Надрывался менеджер по кредиту из автосалона. Аж целых четыре звонка. Ладно, пусть потерпит. Она же предупредила. Завтра сама приедет к нему в салон. Мила задумалась. Не настолько она глупа, чтобы не понимать, о чём будет говорить с ней Толик. Большая вероятность того, что тоже будет уговаривать дать Милене деньги. В ход, наверняка, уже пущены все рычаги – та же мать, скорее всего, постаралась, в этом случае у неё принципов нет. Да и сама Миленка молчать, скорее всего, не будет. Не в её характере. А кроме Толика, да её, Людмилы, к кому им ещё обратиться? Правда есть ещё какой-то непонятный Сергей…

–Привет, Людмил.

Господи, как же это она его не узнала? Это ведь был Толик – один из двух мужиков в пиджаках и галстуках, на которых она взглянула сразу же, как только вошла.

Она даже растерялась. Перед нею стоял в меру симпатичный, высокий, довольно упитанный человек абсолютно на Толика непохожий. У него не было лысины, как она немного боялась, но не было и ничего другого, что она так любила, и что ей снилось по ночам все эти годы – не было ни гибкого сильного тела, ни мускулистых рук, которые так сладостно обхватывали её, когда она сидела у Толика на коленях. Не было молодого милого лица, смеющихся глаз. Не было даже родинки над правой бровью, которую она так любила целовать… Да это не Толик!

–А ты совсем не изменилась, Люда. Только причёска у тебя теперь другая.

Нет, родинка всё-таки на месте. Вот она проявилась под прядью волос, которые он машинально убрал рукой со лба. А раньше не убирал – раньше у него была очень-очень короткая стрижка.

–Ты тоже, – выдавила она.

Он вдруг ей подмигнул, как подмигивал раньше, и сел напротив неё. И что-то вдруг стало проявляться родное в его чертах, хорошо знакомое, незабываемое.

–Что ты будешь? Заказывай, не стесняйся. Что тебе хочется?

Подоспела официантка, положила два меню. Мила не стала своё открывать. Коротко бросила девушке.

–Кофе.

–Капучино, эспрессо, американо?

Мила посмотрела на Толю внимательно изучающего меню.

–Эспрессо.

–Десерт будете? На последней странице.

–Нет, только кофе.

Толя вернул меню с важным видом.

–Ну, а мне тогда чай. Зелёный. В поллитровом чайнике.

Официантка переспросила:

–Кушать потом заказывать будете? А то у нас некоторые блюда долго готовят.

–Нет, – сказала Мила. И посмотрела на Толю.

–Если дама не хочет кушать, я тоже не буду, – Миле показалось, что он сказал это с сожалением.

–Если ты хочешь есть, заказывай пожалуйста. Ты, наверное, с работы? А я из дома, меня мать накормила…

–А меня жена.

Официантка унеслась, и Мила отметила, что Толя не вызвал у этой девушки никакого интереса. А раньше когда они ходили в это же кафе, официантки глаз не могли от Толички оторвать, и Мила и гордилась этим и сходила с ума от ревности.

Они посидели и помолчали. Ей было неудобно разглядывать Анатолия, и поэтому она, извинившись, достала пудреницу, а сама смотрела в зеркало не на себя, а поверх на Толю, украдкой. А он, видимо, смущения не испытывал. Вытащил из внутреннего кармана телефон, аккуратно расстегнул чехольчик и опять подмигнул Людмиле.

– Люд, один только звонок!

Ей было всё равно, куда он звонит. Он говорил, закрывшись ладонью, отвернувшись от неё в пол-оборота. А она даже не пыталась слушать. Она только смотрела на него и думала – продолжала бы она его так же безумно любить и сейчас, если бы тогда всё-таки вышла за него замуж? И была уверена – конечно! Ведь для неё он по-прежнему был бы её дорогим и родным Толичкой. Они прошли бы вместе все эти трудные годы. Уехали бы вместе в Москву, строили бы там своё дело. И вовсе не факт, что это именно был бы салон домашнего интерьера. Но ей это было бы всё равно. Какая разница, если бы рядом именно с ней он бы постепенно старел и менялся. А она бы этого даже не замечала. И, наверное, у них бы сейчас уже подрастали дети…

–Ты замужем? – Вот он оторвался от телефона, так же аккуратно убрал его назад в чехольчик и засунул в карман.

Прямолинейный вопрос. Ей бы хотелось сказать, что да, она замужем и счастлива, но ведь он, наверное, всё знает о ней от матери…

–Нет.

–А была?

–Не пришлось. – Она посмотрела на него испытующе. -Ты что же, для этих вопросов меня сюда пригласил?

Смешинки в его глазах вдруг пропали. Резче обозначились морщинки. Мила заметила и появившиеся мешочки на щеках, и начавшую увядать кожу на подбородке. А ещё заметила она, что он раздумывает, как ему начать разговор.

–Ну, начинай сначала.

Как странно всё-таки… Кто она ему? Бывшая несостоявшаяся невеста, а чувствует себя вроде старшей жены в гареме.

Официантка принесла ей кофе, а перед Толей поставила чайник, чашку на блюдце. Придвинула сахарницу с вставленными в неё маленькими щипчиками. Предложила налить, но он отказался. Налил себе сам, и когда наливал, Люда заметила, чуть отставил в сторону мизинец. Интересно, делал ли он так раньше? Её почему-то не умилило это движение, как раньше всё умиляло в нём.

Она отхлебнула свой кофе. Он – чай. Не торопясь насыпал сахар, размешал ложечкой. Ей уже хотелось закричать: ну давай же, наконец! Не тяни! Давай! В конце концов, не жениться же снова на мне ты отказываешься?

–Люда, – он посмотрел на неё и поставил чашку на блюдце. – Я догадываюсь, зачем ты приехала. И вот что я хочу тебе сказать. Не давай Милене денег.

Она уже давно так не удивлялась. Даже немного отпрянула от стола.

–Почему?

Он зачем-то приподнял крышечку на чайнике. Покрутил её в пальцах, приладил на место.

–Потому что твоя сестра бессердечная, похабная бл…ь. И она вас всех …поимеет.

Людмиле почему-то стало очень весело, как будто она снова, как в детстве поехала с родителями в Москву и в парке Горького поднялась с Миленкой высоко-высоко на колесе обозрения. И в то же время показалось, что она ослышалась.

–Что ты сказал?

Толик усмехнулся. -Что слышала. Зачем хочешь, чтобы я повторил?

Люда немного замялась. Не скажешь же вслух, что ей прямо бальзам на душу будто пролили.

Всё-таки выкрутилась.

–Не слишком-то приятно такое услышать о родной сестре.

Он криво ухмыльнулся. –Да, ладно тебе, Людка, передо мной -то… – Он помолчал. -Я ведь знаю, что ты нас обоих, в принципе, ненавидишь.

И у неё вдруг тоже зеркально искривился рот. «Ненавидишь?…»

И вырвалось. Честное слово, она не хотела.

–Да что ты знаешь обо мне? Ненавижу… Сам ведь переметнулся от меня к Миленке. А я…

Он резко отодвинул от себя чашку. Забегали вдруг его глаза – то на Людмилу, то по сторонам, то на стол…

–Люда, давай не будем о прошлом. Я тебя сюда привёл о настоящем поговорить. Я тебя прошу просто… как человека прошу! Не давай ей денег! Не дай ей сделать этот шаг. Он её погубит.

Она слушала внимательно, но тут ей опять захотелось переспросить. Пусть он повторит, что сказал. Она что-то совсем не врубается.

–Толик, ты о чём?

Он вдруг выставил на стол руку. Опёрся на локоть, не боясь запачкать этот светлый свой костюмчик, всей пятернёй сжал лицо. Люда увидела, как кончики пальцев на его руке аж побелели – с такой силой он сдавил свой лоб. Она даже испугалась.

–Толик, ты чего?

И вдруг отчётливо вспомнила, как она всё-таки затащила его на минутку в спальню – за два дня до свадьбы, почти силой усадила на кровать и спросила:

–Толик, точно нашей свадьбы не будет? Ты всерьёз решил, что женишься на Милене?

И он тогда точно так же положил локоть на спинку кровати – сто лет её кровать тут стояла, а Миленкина – наискосок, и тоже закрыл ладонью лицо. Только не так закрыл, как сейчас. Сейчас он лицо закрыл, будто от боли. А тогда рукой он стену воздвигнул, чтобы отгородиться от неё, Людмилы, чтобы не смотреть на неё, не видеть. А она всё-таки не смогла удержаться. Припала губами к его руке, к его пальцам, которые всё увертывались, отталкивали её. И целовала эти пальцы, эту руку целовала. Сейчас почему-то подумалось – так собака лижет руку умершего хозяина перед похоронами, не даёт хозяина унести, зовёт его: «Вставай!». Рычит даже тогда, кажется, собака. А она вот не рычала, только плакала…

Невольно сейчас она рассматривала Толины пальцы. Крепкие стали. Довольно упитанные. Такие, наверное, она бы сейчас целовать не стала.