Синий кадиллак

И улыбнулась Людмила сестре широко. Улыбнулась яростно, во весь рот. Что, боишься меня теперь? Бойся. У меня ведь тоже, сестричка, был человек, которого я любила. Только ты тогда не постеснялась, не побоялась, украла…

И тут же шальная мысль. А что, если… Вон, как выставился этот бугай на неё, на Людмилу. Как это Толик про него сказал…? Мотопед?

Она даже фыркнула. Смешное словечко, а похоже. Как он ни пыжится сейчас, этот Сергей, как ни глядит на неё со значением, всё равно – мотопед. Мотопед и есть. И тут же радостно вспыхнуло. У Миленки мотопед, а у Людки – кадиллак.

И она не сдержалась. Хохотнула вслух.

–Ты чего смеёшься, Людок? – встряла мать. – Кажись смешного-то ничего не видно. Сергей, вон, сказал сейчас, что скоро можно и уезжать….

–Уезжать? А куда? – Она придвинула к столу стул, уселась прочненько, понюхала пустую тарелку, стоявшую перед ней. Вроде не грязная.

–Налейте хоть рюмочку-то. – Положила себе салатик.

Лапища, пёстрая от татуировок как восточный платок, потянулась к её рюмке с бутылкой. -Водочки налить?

–Да нет, Сергей, лучше винца. Вон, я вижу, красное осталось.

–А чего винца-то? Давай лучше водки.

–Водку лучше сестричке налей.– Скосила глаза на Миленку. -За успех вашего предприятия. – И развернулась к ней всем телом. -Документы -то на продажу материной квартиры все, небось, уже собрала?

–А тебе что за дело… Ты же здесь не живёшь. А мама сама решила на дачу перебраться. Спроси, если не веришь. Там воздух чище.

–Ага, -Людмилу аж затрясло. -А зимой и вообще хорошо. Снегу много, отопления нет…

–Отопление Серёжа потом собирается сделать.

–Да? А крышу, часом, заменить не собирается? Там ведь в дождь тазы в каждом углу надо ставить. Как папа умер, так на даче, небось, и конь не валялся.

Милена, как в детстве, только поджала губы. Посмотрела на сестру как бы свысока, хоть всегда была меньше ростом.

–А почему ты сама не ездила? Чего это всё на меня? Из Москвы-то, небось, по-другому всё видится? Богатая там стала. Задаешься теперь…

–Девочки! Неудобно ведь, – мать страшными глазами косила то на обеих, то на гостя. -Домашние дела мы сами решим. И квартиру я, правда, Люда, разрешила ей продавать…– Мать всё время в этот приезд казалась Людмиле меньше ростом и какой-то сгорбленной, скособоченной. Вот проговорила эти слова про квартиру – и как-то сжалась, горестно поджала подбородок рукой, глаза опустила.

–Почему же ты мне сразу о квартире не сказала?

Мать замялась, вопросительно глянула на Сергея. – Да хотела, что б как можно больше денег на лечение собрать. А там и видно будет…

Милена отставила от себя тарелку, поднялась со стула. -Ну, началось… Пойду, поставлю чай. Поможешь, Серёженька?

Сергей продолжал сидеть за столом, будто не слышал. Откинулся на спинку стула, ковырял в зубах откуда-то взявшейся зубочисткой, разглядывал люстру. Лицо его от еды раскраснелось, яркий рот залоснился. Людмила случайно глянула вверх. Один из четырёх плафонов не работал. Почему-то этот плафон привёл её в окончательное бешенство.

–Сиди, Сергей. Я сама Милене помогу, – вскочила Людмила. Вынеслась за сестрой тёмным смерчем в кухню. Мать только рот раскрыла ей вслед, а Серёженька даже не пошевелился.

Людмила как влетела, дверь за собой закрыла и спиной к ней привалилась, чтобы сразу дать понять – все отходы отрезаны. Милена невозмутимо чашки из буфета доставала. Ставила их на заваленный грязной посудой стол, блюдечки на свет разглядывала, пылинки сдувала.

–Я в онкодиспансере сегодня была, – объявила Людмила. -Тебя там даже никто не видел. – Милена помолчала самую чуточку.

–А чего на меня смотреть? Я ведь не Вера Брежнева. – Отколупнула ногтем несуществующую пылинку. -И вообще я не понимаю, чего ты там делала.

–Ты ведь в Германию ехать лечиться собралась. А чего лечить-то тебе надо? Душу, что ли твою подлую? Так душу не излечишь. Может, только когда помрёшь…

–Пошла ты! – Взвилась вдруг сестра. Зашипела в ответ громким шёпотом. – Будет ещё тут меня учить… Что ты обо мне вообще знаешь? Уехала сама, а я… – Вдруг замолчала, как бы взяв себя в руки. –Не видела полотенце чистое? Чашки уже год, наверное, в буфете стоят. Никто не протирал…

–Ну, так ведь ты здесь живёшь, не я…

–Вот именно. Здесь. – Милена поставила блюдце на стол, взглядом ненавидящим упёрлась в стену. – Живу. Прозябаю. Опостылело всё. Хоть повесься. И только когда вот настолечко повезло… – сунула в сторону Людмилы самый краешек пальца, показывая. – Встретила я, наконец, человека, которого люблю. Раз в жизни полюбила! Раз и навсегда! И вот именно в этот момент является сеструха моя из Москвы и заявляет: «Была в онкодиспансере». Ну и была ты. И что?

–А то. Ведь ты же наврала, что больна! Наврала специально, чтоб деньги с меня и матери получить. Только с Толей номер у тебя этот не прошёл. Он, не будь дурак, всё про твоего Сергея узнал. А так – ты бы и его заставила квартиру продать…

–Вот уж от кого не убудет, так это от него, -вдруг сказала Милена. И с вызовом ненавидящими глазами на сестру посмотрела. –Он меня в эту квартиру после ЗАГСа привёл, он там меня трахал, слюни и сопли пускал, он на колени передо мной становился, когда я сказала, что б отпустил меня, что не могу я больше, и тут же опять меня трахал бл…! Пусть теперь и расплачивается за всё. И за тебя, кстати, тоже, Людка. Он ведь тебя бросил! На меня променял. А думаешь, легко два года жить с тем, кого ненавидишь?

Хорошо, что Людмила спиной-то на дверь навалилась. Знала, что мать непременно с той, другой стороны стучаться будет. Тихим шепотком из-за двери спрашивать: «Девки, вы там чего заперлись?»

–Зачем же ты, дура, замуж-то за Толика выходила? – спросила Людмила.

–Зачем-зачем… – искривившимся ртом передразнила сестра. –Что уж, и ошибиться в жизни нельзя?

–А с болезнью со своей придуманной, ты тоже ошиблась?

Милена с непонятной какой-то даже гордостью на Людмилу посмотрела. -Ты что думаешь, Людка, рак-то он только в поликлинике выявляется? – И сразу будто опала вся, руки опустила, обмякла. – Рак – он всегда сначала возникает в душе. Если не веришь – в интернете почитай. Там про это много написано. Я тебе сайт могу указать. Я знаю, что заболею скоро. Вот увидишь – точно заболею.

–На хрен мне сдался твой сайт. А вот то, что ты у матери квартиру решила отобрать – я тебе не спущу.

–Это, между прочим, и моя тоже квартира. Я, как и ты, в ней родилась. По закону могу претендовать на половину.

–На третью часть только!

–Почему это на третью? – И вдруг как в детстве наивно вскинула на Людмилу глаза. Вон они загорелись прежним влажным мерцанием, показались из-за занавесей нежных век. А под глазами-то уже мешочки, в уголках – морщинки сеточкой.

–А потому что квартира на троих. Она материна и наша с тобой. Я ведь, кстати, из неё до сих пор не выписана. В Москве на съёмной живу. Так что номер с квартирой у тебя здесь не прокатил бы.

–Ну, ты уже сколько лет за квартиру не платишь. Тебя теперь по суду на раз-два выписать можно…

Сердце у Людмилы в груди прямо остановилось от этих слов. Сразу вспомнилось сегодняшнее кафе и Толичка. И его слова про квартиру: «раз-два».

–Это ты сама придумала или бывший муж тебя научил? Или он пригрозил, что тебя выпишет из своей, а ты решила – меня с матерью из нашей?

А мать за её спиной всё никак успокоиться не может, всё скребётся в кухню. -Девочки! Неудобно же! Чего вы ушли? Сергей там один сидит, скучает…

–Пропусти! – Встала перед Людмилой Милена с чашками и чайником в руках. – Блюдца захвати и вазочку с конфетами!

Не выдержала Людмила. Схватила сестру за плечи. Затрясла так, что у той голова на тоненькой бледной шее даже замоталась.

–Вот, тебе конфеты! Вот, тебе печеньки! Вот, тебе твой Сергей и онкодиспансер вместе взятые! – Посыпалась из рук Милены посуда, гулко звякнули о старый линолеум осколки.

Ворвалась в кухню мать.

–Люда, что ты делаешь? Отпусти сейчас же! – Завизжала, стала тянуть Людмилу за руки, отталкивать от неё Милену. Закричала.

–Сергей!

Сейчас этот бугай меня по стенке размажет, – успела подумать Людмила, но рук не разжала. Услышала только, как хлопнула входная дверь. И отпустила вдруг сразу почему-то сестру. В детстве никогда куколку свою, Миленочку, не ударила ни разочка, а вот теперь… Дожили.

И Милена тоже услышала, что ушёл Сергей. Рванулась вдруг с небывалой силой: «Пусти!» Оттолкнула Людмилу, кинулась к дверям, распахнула. Заорала безумно: «Серёжа! Вернись! Я всё тебе объясню! Ты не виноват! Это я всё сама… Сама!»

Люда смотрела на руки свои, на осколки на полу, машинально прислушивалась к крикам на лестнице. В коридор выскочила мать. Затащила Милену назад в квартиру, захлопнула дверь. В коридоре схватила её в охапку, и как та не упиралась, втолкнула обратно в кухню.

–Давайте уж обе теперь поговорим. – И будто опять перед ней были не две взрослые женщины, а по-прежнему две её доченьки, две сестрички.

–Он ушё-ё-ёл! Навсегда-а-а! Он не верне-ё-ё-ётся… – Схватилась за голову и повалилась вдруг Милена прямо на пол, опёрлась спиной о холодильник и замерла в бессильной позе, расставив широко ноги, потом зарыдала диким, никогда ей не свойственным хриплым голосом. -И не вернётся он больше никогда-а-а, не вернётся… И всё это из-за тебя, Людка… Из-за тебя, гадина…

–Миленочка, успокойся! – засуетилась мать. -Успокойся, миленькая! Родная моя! Нельзя тебе так переживать, так волноваться… – И тут же: -Людка, что ты стоишь? Да что такое, чайник куда подевался? А на полу-то… Господи, чашки ни одной целой не осталось…

Миленка всё выла. Безысходно, натужно… «Не вернё-ё-ётся он! Не вернее-ё-ё-тся!»

–Людка, неси воды!…

–Откуда я возьму? К крану из-за неё не пройти!

–Неси из ванной!

Людмила прошла в ванную, огляделась. Всего-то часа три-четыре назад она была здесь полна глупых неясных надежд, мыла голову, расчёсывала волосы…

–Людочка, скорее!

Ну, если уж «Людочка»…

Под рукой даже стакана, из которого полощут рот, не оказалось. Мать закричала:

–«Скорую» вызывай!

Люда выскочила из ванной комнаты, скакнула в кухню. Милена корчилась на полу в припадке. Глаза её закатились, рот странно дёргался, мокрые волосы прилипли к щекам.

Люда повернулась, снова помчалась в ванную, осмотрелась в поисках таза. И таза-то нет! Схватила ведро, выбросила из него палку, которой моют пол. Где она слышала или читала, что от очень холодной воды может наступить остановка сердца? Да хоть что пускай уже останавливается, лишь бы обе уже замолчали!

Поставила ведро в ванну, открыла сначала один кран, потом другой. Ну, сейчас я вам обеим принесу водички! Пощупала рукой. Эх, жалко, что из второго крана кипяток хлещет. Не очень-то холодная вода получилась, но всё равно так, прохладненькая…

Ухнула на мать с сестрой всё ведро.

Жалко, камеры под рукой не было, телефон её на столе в «гостиной» остался. А так – вполне можно было бы триллер снимать. Все они мокрые, трясущиеся, на кухне потоп… Зато Миленка челюсть отвисшую назад приставила, задышала, глаза закатившиеся открыла, вокруг ими обвела, снова закрыла, руками себя обхватила, сидит на полу, трясётся, но уже молчит. Не воет.