Работа над ошибками

ТОГДА

Я ковырялась и получала удовольствие от процесса ковыряния. Опоздать? Об этом и речи не могло быть. Но времени в запасе еще много. Тем не менее, Никита, уже одетый, наглаженный и начищенный, ходил вокруг меня и зудел:

— Если ты будешь так копаться, мы непременно опоздаем!

Я потряхивала туго заплетенными косами с огромными бантами и продолжала молча сражаться с резинками на лифчике. Эти окаянные резинки выскальзывали из пальцев всякий раз, когда я пыталась пристегнуть чулки.

— Мам! — крикнул расстроенный Никита. — Да помоги ты ей чулки пристегнуть!

— И что за амуниция такая у женщин? — добавил он, обращаясь ко мне. — Носили бы и вы брюки. Ведь удобней.

Удобней, — согласилась я. Про себя подумала, что я-то не против, но соседи заклюют, если все время буду ходить в брюках.

Брюки мне нравились. И некоторые женщины отваживались их надевать. А у Шурочки Горячевой из второго подъезда были потрясающие синие бриджи. Я завидовала ей ужасно. Шурочка старше меня на три года. И очень хорошенькая: ясные серые глаза, льняные локоны. А уж в бриджах она выглядела настоящей куколкой. Когда и мне исполнится десять лет, мама купит мне такие же. Она обещала. Хотя я вовсе не уверена, что на мне они будут выглядеть столь изумительно, как на Горячевой. И кстати, даже Шурочка носит свои бриджи не часто. Что об этом говорить?! Вот и приходится мучиться с чулками, с теплыми байковыми штанами на резинках.

— Что тут у вас? — спросила мама, наконец появляясь на пороге нашей комнаты.

— Ой! — пискнули мы разом, как две дрессированные белые мышки.

Никого красивей нашей мамы в мире не существовало. Не знаю, как Никита, а я поняла это сразу. Только взглянула на нее и поняла. Тонкая серо-зеленая юбка до колен. Белоснежная блузка с широкой, из настоящих кружев, вставкой на груди. Лаковые туфли-лодочки на шпильках. И над всем этим большие ярко-зеленые глаза и пышные рыжеватые кудри. Специально к этому дню мама сделала шестимесячную завивку. Стройная, ладная, как статуэточка.

Прошедшей весной дядя Толя Кулагин с пятого этажа часто по вечерам выходил во двор с аккордеоном. Играл прямо на улице. К нему почти сразу же начинали сходиться взрослые и дети. Взрослые танцевали танго и фокстроты, а мы глазели на эти танцы. Моя мама тоже танцевала. Иногда с папой, иногда с кем-нибудь еще. Она блестела глазами, весело смеялась. И тогда становилась очень хорошенькой. Но сегодня! Нет, никого красивей мамы не было и быть не могло.

Мама помогла мне пристегнуть чулки и ушла на кухню — уложить нам с Никитой завтраки в портфели, а мне вдобавок большое красное яблоко. Я немного расстроилась. Никогда мне не стать такой красивой, такой спокойной и… и… И не знаю, какой еще…

Никита сразу все понял. Он меня чувствовал, что ли? Он многих чувствовал.

— Не расстраивайся, Кать! Ты сегодня тоже красивая. Ведь это твой день!

Мой, конечно. Но не только мой. Сколько еще детей на земле пойдут сегодня в школу первый раз?! Миллионы! Я огорченно сопела, расправляя на себе складки коричневого форменного платья.

— На! — Никита протянул мне накрахмаленный белый фартук. — Давай, помогу!

Он выскочил из комнаты и через минуту вернулся с огромным букетом гладиолусов. Себе великодушно оставил только астры. Я завязала шнурки на ботинках и взяла в руки букет.

— Ты как клумба! — хохотнул Никита. — Одни цветы и банты! Мам! Мы готовы!

Отца не было. Он ушел на работу. Не посчитал нужным взять отгул. Сказал маме, мол, это не слишком великий праздник. Все когда-нибудь идут в школу первый раз. Вполне достаточно, если мама одна проводит меня. Мы с Никитой случайно слышали их разговор. И оба обиделись. А вот бабушка с дедушкой отгулы взяли и приедут к нам сюда. Только позже.

На улицу мы вышли чинно. Мама держала меня за руку. Никита шел рядом. Нес два портфеля: свой и мой. А еще букет астр. Встречные здоровались с нами и ласково мне улыбались. За год тут все перезнакомились. Большинство работало вместе с отцом. Да и не так уж много домов построили. Всего пять, не считая нашего. Папа в шутку называл эти дома рабочим поселком. Были еще дома. Точно такие же. Только блочные и почему-то желтого цвета. Но их построили очень далеко. У дороги, которая вела мимо кладбища к станции «Чертаново». Никого из тех домов мы не знали. Вернее, мама и я не знали. У отца там жил кое-кто из рабочих с его участка. А Никита не без помощи Ивана давно перезнакомился со всеми, с кем только можно было. Даже в окрестных деревнях. Еще бы! Он целый год ездил в школу в Студгородок. Вернее, в Москворечье. Доезжал до Студгородка, а дальше пешком.

Наша школа построена тоже не рядом с домом. Минут пятнадцать идти. Да еще между строящихся домов по непролазной грязи. По доскам, которые положили в виде узенькой дорожки. Доски эти, стоило на них наступить, хлюпали и поднимали в воздух брызги коричневой жидкой глины. Все, потому что последнюю неделю шли непрерывные дожди. И только сегодня с утра сияло солнце. Как по заказу. К обеду, наверное, даже жарко станет.

Никита лихо перескакивал самые грязные места. Обещал, что скоро, вон за тем домом, появится асфальтированная дорожка. Хотя это и без него было известно. Мы с мамой шли медленно, ступая по доскам осторожно и как можно легче, опасаясь поднимать фонтаны жирной грязи. И впереди, и позади нас так же осторожно двигалась толпа людей. Шутки, смех, белые фартуки, цветы. Из распахнутых настежь окон звучала музыка. И я вдруг забыла о своих переживаниях. Общий праздник захватил меня. Захотелось шутить и смеяться. Стало радостно. Да и дорожка асфальтированная наконец зашуршала под ногами.

Никита подскочил и выпалил маме скороговоркой:

— Мам! Там Иван идет. Можно я с ним пойду?

Я посмотрела туда, куда он показывал. Лукины, все четверо, двигались далеко впереди нас.

— Иди, — вздохнула мама. Она не слишком одобряла эту дружбу. Запретить же не решалась. Никита у нас с норовом. Будет отстаивать свою точку зрения до победного. Спокойно и вежливо, но сокрушительно.

Никита благодарно улыбнулся и по-лягушачьи скакнул вперед. Я смотрела ему вслед и мне тоже хотелось к Лукиным. Василий Сергеевич нес фотоаппарат. Видимо, шутил, потому что тетя Маша с Лидусей смеялись. Как они смеялись было слышно издалека, несмотря на общий шум. Иван шел немного в стороне от них и без цветов. Зато у Лидуси был букет с хорошую копну. Вот кто действительно похож на клумбу, а вовсе не я.

Никита подбежал к Ивану. Хлопнул его по плечу. Иван обернулся. Они обменялись рукопожатием. Оживленно о чем-то заговорили. И Лидуся тут же повернулась к нам. Нашла меня глазами. Ослепительно улыбнулась. Я вырвала у мамы руку и помахала ей.

— Тебя я туда не пущу, — неожиданно заметила мама. — Вы с Лидой в одном классе. Успеете еще наболтаться.

— Да-а-а… — протянула я, — Никита с Иваном тоже в одном классе…

— Он мальчик, — улыбнулась мама, — он почти взрослый уже. Стесняется с нами идти.

Подумаешь! Стесняется он! И ничего не стесняется. Просто ему с мальчишками теперь интересней, чем с сестрой. Я немного обиделась. Не знаю, на кого: на маму, на брата или на то, что мальчишки взрослеют? Но обижалась недолго. Громкая музыка, звучавшая со школьного двора, отвлекла меня.

Школу я уже видела. Мы с мамой ходили сюда записываться. Но тогда здесь было пустынно и тихо. А теперь, как на демонстрации. Не протолкнешься. И голоса своего не услышишь.

Никита вынырнул из толпы. Передал мне портфель. Показал рукой в самую гущу народа.

— Мам! Первые классы стоят вон там!

И опять нырнул в толпу. Мама крепче сжала мою руку и стала пробиваться в нужном направлении.

Потом я стояла в ряду таких же накрахмаленных мальчиков и девочек с букетами. На школьном крыльце толпились строгие мужчины и женщины. Причем, женщин было больше. Они все что-то по очереди говорили нам. Но что? Не знаю. Не слышала. Находилась в каком-то странном состоянии. Будто немое кино смотрела. И только когда стоящий сбоку от крыльца духовой оркестр грянул известный марш «Прощание славянки», очнулась и стала воспринимать происходящее.

Звуки марша невольно наводили на мысль, что это нас на фронт провожают. Сразу подошли взрослые мальчики и девочки. Ну, совсем взрослые. Дали каждому из нас по открытке с книжкой и по воздушному шару. Взяли нас за руки и повели в школу.

Очень неудобно было одной рукой держать портфель, букет, подарки, а другой — хвататься за провожавшую меня девочку. Мой воздушный шарик лопнул сразу же. Вот я и вырвала у девочки руку. Стала поправлять свое хозяйство так, чтобы нести его было удобней. Мы замешкались и потеряли несколько минут. А когда поднялись на второй этаж, там уже было тихо. Все разошлись по классам.

Девочка открыла ближайшую дверь, втолкнула меня в кабинет и торопливо бросила на прощанье:

— Удачи тебе!

Но я уже забыла про нее. Смотрела на учительницу. Затем перевела взгляд на ребят. Лиды здесь не было. А как же мама говорила, что мы с ней в одном классе? Зато здесь был Витька Ремизов. Из нашего подъезда. С третьего этажа. У него папа работал бригадиром и подчинялся моему отцу. Витька не мог этого перенести, потому мы частенько дрались. С Витькой, конечно, а не с его папой. Дрались без серьезных поводов. И он всегда начинал первый.

Витька и тут не утерпел. Сразу же скорчил мне рожу. Это что? Это я с ним учиться буду? Теперь и в школе драться придется?

— Девочка!

Я опять посмотрела на учительницу. Она мне не понравилась с первого взгляда. Пожилая. Волосы гладко причесаны и собраны в узел на затылке. Строгий серый костюм. Ни единого украшения — кружевного воротничка, например. И что-то ласково-фальшивое во взгляде, в улыбке. Как-то сразу это почувствовалось.

— Ты в каком классе должна учиться?

Я пожала плечами. Откуда я знаю?

— Как твоя фамилия?

— Алей.

— Как-как?

— Алей.

Учительница открыла тонкую зеленую тетрадку и посмотрела в нее.

— Ты не в моем классе!

— А в каком? — вдруг испугалась я.

— Не в моем. Может, в первом «Б» или в первом «В»…

— А что мне теперь делать?

Ласковость во взгляде у учительницы растаяла прямо на глазах.

— Выйди в коридор и найди свой класс.

Я замялась, переставая понимать происходящее.

— Ну?! — угрожающе повторила эта страшная тетя.

Я вздрогнула и испуганно отступила назад. Ударилась спиной о косяк. Выскочила в коридор. Дверь за мной тут же захлопнулась.

Звонок прогремел прямо над ухом. От неожиданности меня передернуло. Слезы сами собой потекли по щекам. Я отошла к окну. Почему-то решила, что уже не смогу найти свой класс. На дверях кабинетов висели таблички. Читать я умела давным-давно. И цифры прекрасно знала. Но сейчас цифры на табличках не доходили до моего сознания. Я плакала и плакала — тихо, почти беззвучно. Мимо меня с шумом пробежали несколько больших мальчишек. Один из них вдруг резко затормозил, крикнув остальным:

— Я вас догоню.

Взглянула на него сквозь слезы. Иван! Этого еще не хватало. Весь год мне доставалось от него — будь здоров! Он постоянно дергал меня за косы, находя моменты, когда я этого не ожидала. Ехидно надо мной подсмеивался. Теперь мне приходилось опасаться его, быть настороже, если он возникал рядом. Я не понимала причин, заставивших его так перемениться ко мне. Но, честно говоря, не особенно и старалась. Просто держалась от него подальше.