Тайны старой аптеки

Глава 5. Хороший сын, Плохой сын

Туманный шквал закончился, но на улице Слив все еще тут и там над мостовой и тротуаром висели белые «войлочные» клочья.

Мимо аптеки проехал угрюмый экипаж крысоловов. Зазвенели стекла, и к станции подошел трамвай. Проглотив пару джентльменов и полную даму с корзинкой, какие носят швеи, он пополз дальше.

У парковой ограды мистер Тромпер, как и незадолго перед шквалом, сражался с газетной тумбой. К своим распрям с ящиком он привлек почтальона, который неодобрительно глядел на то, как констебль пинает несчастную тумбу. Сжимая кулаки, мистер Тромпер громогласно требовал от почтальона «разобраться уже наконец с этим непотребством», на что тот лишь пожимал плечами.

Редкие прохожие напоминали сонных мух, потревоженных громким хлопком двери. Они казались потерянными, словно пытались на ходу вспомнить, куда направлялись и что хотели сделать.

Улица Слив еще не до конца очнулась после непогоды, как, впрочем, и аптека «Горькая пилюля Лемони». Несмотря на то, что после кошмарных событий на чердаке прошло уже два дня, те, кто жил, в доме из зеленого кирпича, по-прежнему пребывали в вязком оцепенении.

Теща аптекаря редко покидала свою комнату и во время встреч в коридоре или на лестнице не отвечала на приветствия Джеймса, старательно делая вид, будто к ней никто не обращается. Она злилась — и на этот раз ее злость была вполне оправдана, ведь именно приехавший из Рабберота родственник стал причиной всего, что произошло. Джеймс ожидал криков и требований немедленно выгнать его, но мадам Клопп не сказала по этому поводу ни слова. Даже закономерного «Я предупреждала!»

Лемюэль вывесил на двери аптеки табличку «Закрыто» и все время пропадал в провизорской, видимо, работая над своими сыворотками. С памятной ночи он показывался всего трижды — чтобы проверить самочувствие Хелен. Впрочем, все его походы на третий этаж заканчивались одинаково — какое-то время он топтался у двери комнаты супруги и молчаливо кивал на раздающийся из-за нее крик: «Если ты пришел не для того, чтобы выпустить меня, убирайся, Лемюэль!»

Лучше Хелен не становилось. В последний раз Джеймс ее видел, когда Лемюэль уносил ее с чердака. Доктор Доу не приходил, а на все вопросы о самочувствии супруги кузен отвечал резко, раздраженно: «Я не знаю, почему приступ начался столь внезапно и почему он длится так долго!», «Я не знаю, когда он закончится!».

При этом ни Лемюэль, ни мадам Клопп произошедшее не обсуждали, как будто ничего не случилось.

В отличие от них, Джеймс никак не мог выкинуть из головы весь тот кошмар и того, что говорил Лазарус Лемони. Его не оставляло ощущение, что была совершена чудовищная ошибка. И это ощущение неправильности потихоньку поедало Джеймса.

Он все думал о словах Лазаруса — о том, что его подставили, а Лемюэлем управляют. Кого же он имел в виду? Поначалу Джеймс решил, что речь шла о Хорошем сыне, но что-то не складывалось: Хороший сын не мог подставить Лазаруса, ведь он напротив хотел его вернуть. Более того, если верить Лемюэлю, он появился лишь после того, что кузен сделал со своим отцом во время эксперимента. Тогда кто же это мог быть?

Лазарус ведь еще что-то говорил…«Ты не задавался вопросом, почему аптека называется “Горькая пилюля”?» Джеймс не представлял, как все это связано.

«Горькие пилюли… — думал Джеймс. — Они то и дело всплывают тут и там. Лемюэль говорил, что отец еще в детстве в наказание заставлял его пить “самые горькие пилюли в аптеке”. Потом я обнаружил такую пилюлю в рамочке на каминной полке в комнате кузена, а Лазарус писал в своем дневнике, что, как только проведет эксперимент, уничтожит все горькие пилюли… Это одни и те же пилюли?..»

Ответов не было, да и расспрашивать обо всем этом Лемюэля не имело смысла. Джеймс попытался завести разговор с кузеном о его отце, но тот отказывался что-либо обсуждать, ограничиваясь лишь коротким: «Оставьте это, Джеймс. Займитесь лучше своими делами!».

Беда в том, что дел у Джеймса особо не было. Кроме того дела, ради которого он, собственно, и пришел в аптеку, вот только хоть сколько-то продвинуться по нему не удавалось. Признаться, он и не особо думал о «Секретных прописях» — после того, что случилось, все его мысли вертелись лишь вокруг грязных семейных тайн Лемони, в которых он увяз по самую шею, будто в трясине…

Впрочем, вскоре дела сами его нашли.

Этим утром Лемюэль разбудил его и сказал, что сегодня наконец откроет аптеку. А затем, примерно за полчаса до открытия, до него донесся крик мадам Клопп:

— Лемюэ-э-эль! Сколько я буду ждать?!

Джеймс вышел в коридор и уткнулся в разъяренный взгляд старухи. Теща аптекаря выглядывала из своей комнаты, слегка приоткрыв дверь.

— Где Лемюэль? — сморщившись, спросила она.

— Не знаю, мадам. Должно быть, в провизорской.

— Позовите его! Немедленно! Я уже час его жду — он должен был подготовить все для моих процедур, но снова забыл! В последнее время с ним творится что-то странное.

— Да, мадам.

Дверь захлопнулась, и Джеймс направился к лестнице.

Мадам Клопп была права: после случившегося на чердаке с Лемюэлем действительно происходили очень подозрительные вещи. Казалось, трагедия оставила на нем свой отпечаток, что, в общем-то было не удивительно. Он стал невероятно рассеянным и то и дело попадал в неприятные ситуации: один раз на него рухнул шкаф с лекарствами, в другой — он порезал руки ножом и залил кровью провизорскую, когда разделял пилюли, а прошлой ночью споткнулся и упал с лестницы. Повезло, что отделался кузен лишь ушибами, но Джеймс опасался, что глубокая задумчивость, в которую Лемюэль погрузился, может привести к куда более печальным последствиям.

И тут, будто в подтверждение его опасений, внезапно произошло еще кое-что…

Джеймс уже почти спустился, как неожиданно где-то внизу — должно быть, в провизорской, прогремел взрыв.

Здание дрогнуло, звякнули баночки на полках шкафов в зале и зазвенели стекла в витринах.

Джеймс едва устоял на ногах. Пару мгновений он пытался понять, что произошло, а затем ринулся вниз, перепрыгивая через ступени.

Войти в провизорскую он, впрочем, не успел.

Дверь распахнулась.

Из тучи черного дыма, судорожно кашляя, выбрался Лемюэль. Волосы его растрепались, а лицо почернело от копоти, на щеке алела царапина, фартук был покрыт буро-зеленой слизью и сажей.

— Лемюэль! — воскликнул Джеймс, бросившись к нему. — Вы целы?! Что произошло?!

Отмахивая одной рукой дым, кузен поднял на лоб потрескавшиеся защитные очки.

— Я… я в порядке, — сбивчиво ответил он. — Перегонный аппарат взорвался. Наверное, я не рассчитал давление.

— Вам нужна помощь?

— Мне нужно умыться и проветрить провизорскую. Два подопытных гремлина мертвы, но не это отвратительнее всего! Версия сыворотки, над которой я работал, уничтожена, а я возлагал на нее большие надежды! Теперь все начинать заново! Проклятье!

Джеймс вспомнил, зачем спускался.

— Вас зовет мадам Клопп, — сказал он. — Она говорила что-то о своих процедурах.

Лемюэль глянул на него раздраженно.

— Мне сейчас не до нее и ее глупых процедур. Я должен привести себя в надлежащий вид и прибраться в провизорской до того, как аптека откроется. Думаю, мадам Клопп придется обождать до вечера.

Сказав это, он пошагал вверх по лестнице. Вскоре Джеймс услышал, как хлопнула дверь его комнаты…

…Аптека жила своей привычной жизнью. Звенел колокольчик, болезненные посетители приносили с собой кашель, чихание и шморганье носом.

Джеймс угрюмо глядел на заходящих в аптеку джентльменов и дам. Они подходили к стойке, бубнили что-то, оплачивали лекарства и исчезали на улице. «Никто из них даже не догадывается о том, что здесь произошло, — думал Джеймс. — Хотя с чего бы им догадываться?»

Лемюэль с виду вел себя, как всегда. Традиционно приветствовал посетителей, с наигранным неподдельным интересом выслушивал их жалобы и отпускал лекарства. И все же Джеймс чувствовал: что-то происходит.

Время от времени он отмечал брошенные на часы под потолком взгляды кузена — тот будто чего-то ждал. А еще, полагая, что Джеймс не видит, то и дело косился в темные углы аптеки, выглядывал кого-то на лестнице и едва заметно вздрагивал, когда фигура за размытым стеклом двери слишком долго задерживалась там прежде, чем войти в аптеку.

«Он боится чего-то», — догадался Джеймс, но время шло, две стрелки на аптечных часах постепенно меняли положение, а третья, как и всегда, стояла на месте. Ничего страшного или хотя бы неоднозначного все не случалось.

В обед мадам Клопп спустилась и, забрав газету, которую принес почтальон, отправилась обратно, не упустив случая по пути отвесить Лемюэлю злобный взгляд. Тот этого, казалось, даже не заметил.

После обеда за сиропом от кашля заходил мистер Грызлобич. Он снова попытался завести разговор о черепе, но на этот раз Лемюэль отвечал ему резко — в голосе аптекаря прозвучали обычно не свойственные ему угрожающие нотки, и назойливый посетитель счел за лучшее отложить свои причуды на потом.

Работа за стойкой шла своим чередом, и с очередным звяканьем колокольчика над дверью, в аптеку заходили все более скучные и унылые личности. Незадолго перед закрытием пришел почтальон — он вручил аптекарю небольшой сверток и удалился.

Когда часы пробили шесть вечера, Лемюэль коротко бросил: «Закрываемся».

Джеймс задвинул засов и повернул табличку на веревочке надписью «Закрыто» к двери. Глянув на заклееное газетой окошко над ручкой, он нахмурился — в памяти тут же всплыло то, как он его разбил и все, что этому предшествовало: путь через туманный шквал и пробуждение прошлого хозяина аптеки.

Кузен между тем взялся за рутинные дела: занес все проданные лекарства в книгу учета, на специальном листке составил список того, что нужно заказать и что смешать, после чего отправился помогать мадам Клопп с ее процедурами.

Окинув тяжким взглядом аптечный зал, Джеймс снял фартук, повесил его на крючок и пошел к себе…

…Бутылки и их содержимое. Не всегда то, что в них налито, соответствует тому, что указано на этикетке. Вот и в бутылке темно-коричневого стекла с этикеткой «Коффер. Кофейная настойка», которая хранилась в чемодане Джеймса, плескалась вовсе не кофейная настойка.

Джеймс сделал глоток и поморщился. Вкус был терпким, от содержимого бутылки чесалось нёбо, а горло скребло, как будто он проглотил горсть мелких колючих крошек.

Он выпил свою не-кофейную настойку не по расписанию и больше от злости и из духа противоречия — как некий вызов кузену.

Лемюэль заглянул к нему в комнату после того, как вышел от мадам Клопп. Он принес ужин: старуха использовала очередной отвратительный рецепт своей матушки и приготовила паучье рагу — среди овощей в вязком буром соусе проглядывали их длинные тонкие ноги.

Поставив поднос на комод, кузен повернулся к Джеймсу — весь его вид говорил о том, что к ужину прилагается пересоленная порция ворчания.

— Я слышал бормотание из вашей комнаты, — сказал он. — Уже не впервые, Джеймс. Вы разговариваете со своим чучелом?