Тайны старой аптеки

Глава 6. Самая страшная тайна

Джеймс открыл глаза. Хотя правильнее будет сказать, что он разлепил их с таким трудом, будто пытался открыть заклинившие крышки чемоданов.

Он повернул голову, и та отдалась звоном. Хуже стало, когда Джеймс оторвал ее от подушки. Ощущение было таким, словно она заполнена маленькими, но чрезвычайно грохочущими колокольчиками.

Джеймс был в своей комнате. Холодное осеннее утро лезло в окно, часы на столе показывали половину восьмого.

«Как я добрался до кровати? — подумал он. — Когда лег?»

Джеймс потер веки и с удивлением себя оглядел — он был в костюме, хорошо хоть туфли снял: они стояли у кровати.

Пуговка лежала на комоде. Что она там делает?

— Что произошло, Пуговка? — Выбравшись из кровати, Джеймс на негнущихся ногах подошел к комоду, взял чучело и обнял его. — Как это ты не знаешь? Что? Я сам ничего не помню…

Джеймс напряг память.

— Мы с Лемюэлем были в лаборатории под аптекой, нам удалось изгнать Хорошего сына. Лемюэль нашел рецепт, но он… он был бесполезен. Лемюэль сказал что-то, а потом мы поднялись и… я помню, как гудел варитель. Кажется, мы выпили чай… очень горький чай, а потом…

Потом ничего не было. В голове клубился лишь туман, в котором звучали два голоса. Их обладатели спорили. Джеймс зажмурился.

Голос Лемюэля в тумане был тихим, едва различимым: «Где шприц, мадам Клопп? Он мне нужен. Да, я помню, что говорил. Крайний случай настал. Но планы изменились — простой яд уже не подходит, мне нужно добавить туда кое-что. Вы поможете мне выкачать эссенцию…»

В ответ раздался резкий каркающий голос мадам Клопп: «Ты не должен этого делать, Лемюэль! Одумайся! Ты же умрешь!»

На что Лемюэль отвечал: «Хуже, мадам Клопп, я просто исчезну…»

«Я запрещаю тебе это делать!»

«Вы не можете мне запретить. И не вы ли всегда желали этого? Чтобы я исчез?»

«Я никогда этого не желала! Ты подумал о Хелен?!»

«Я именно о ней и думаю. Я делаю это все ради нее…»

«Будь ты проклят, Лемюэль!»

А потом в тумане раздались безумные отчаянные крики Лемюэля, словно его медленно вспарывали десятком лезвий.

Джеймс открыл глаза. Дрожащей рукой вытер пот со лба.

— Я помню их разговор, — прошептал он. — Этот ужасный непонятный разговор. Мне все это приснилось? Или он и взаправду произошел? О чем они говорили? Лемюэль сказал, что…

И тут Джеймс вспомнил, что сказал ему Лемюэль в лаборатории прадедушки Лемони. Он умрет! Сегодня в полночь! Он хочет покончить с собой!

— Я должен его остановить!

Джеймс положил Пуговку на кровать и бросился к двери. Распахнув ее, выбежал в коридор и замер на месте.

В коридоре стоял Лемюэль. Он разглядывал один из портретов на стене.

— Что вы знаете о троюродном кузене Лаймоне Лемони, Джеймс? — спросил он, не поворачивая головы.

Вопрос был таким странным и неожиданным, что Джеймс мгновенно позабыл обо всем, что собирался сказать или сделать.

— Что?

— Лаймон Лемони. Подойдите…

Джеймс приблизился. Лемюэль выглядел как оживший покойник — лицо совершенно белое, черные круги под глазами углубились, а щеки, казалось, еще сильнее запали.

Он кивнул на портрет, который разглядывал. На картине был изображен молодой джентльмен с узким лицом, округленными глазами, словно он был чем-то испуган, поджатыми губами и тонким острым носом, на котором сидели очки с толстыми стеклами.

Джеймс мысленно перелистнул семейный фотоальбом и нашел нужную страницу — вот его знания и пригодились.

— Я знаю о нем немного. Дядюшка Людвиг рассказывал, что кузен Лаймон отправился в путешествие за редкими ингредиентами для каких-то лекарств, но по пути его дирижабль попал в бурю и потерпел крушение. Его тело так и не нашли, но считается, что он погиб.

— Нет, он не погиб. Он чудом выжил во время крушения, долгое время провел в диких местах, но смог выбраться и однажды вернулся в Габен. Отойдя от потрясения и восстановив силы, он продолжил свое обучение, чтобы стать аптекарем. Я обучал его.

— Прямо как меня?

— Верно.

— Но зачем вы мне все это рассказываете? — недоуменно спросил Джеймс. — Почему вдруг вспомнили про кузена Лаймона?

— Его история очень похожа на вашу.

— Я, конечно, очень рад, Лемюэль, но вообще-то мне нужно с вами поговорить. Зачем вы меня усыпили? Вы что-то подмешали мне в чай?

— Видимо, это традиция Лемони — подмешивать снотворное в чай родственникам, — многозначительно сказал Лемюэль, и Джеймс потупился — видимо, он имел в виду случай с мадам Клопп. — В любом случае хорошо, что вы проснулись, Джеймс. Я уже собирался вас будить. Нужно открывать аптеку — нельзя заставлять посетителей ждать.

— Лемюэль, о чем вы говорите?! Какие еще посетители?! Вы собрались… — он понизил голос: — вы хотите умереть.

— О, не драматизируйте, кузен, — ответил Лемюэль. — Я не хочу умирать. Мне придется, и только. Все рано или поздно умирают — мое время пришло.

Он сказал это так буднично, едва ли не равнодушно, что Джеймс по-настоящему разозлился, но Лемюэль предвосхитил уже готовую вырваться гневную тираду:

— Я знаю, что вас мучают вопросы, и я все вам расскажу. Но не сейчас. После закрытия аптеки. Вам предстоит важный день, кузен. Мы устроим вам проверку — сегодня именно вы встанете за стойку. Поглядим, готовы вы, или нет.

Джеймс опешил.

— Вы спятили! Я не готов!

— Если вы внимательно меня слушали, то готовы, — убежденно сказал Лемюэль. — Вы ведь все еще хотите стать аптекарем в «Полезных Ядах Лемони» в Раббероте? Если мне не изменяет память, именно за этим вы и приехали сюда, а дядюшке Людвигу нужен надежный помощник — он слишком стар и уже не справляется…

Джеймс ничего не понимал.

— О чем вы говорите, Лемюэль? Дядюшка Людвиг ведь умер.

Лемюэль поглядел на него так, будто не узнавал. Кажется, он сейчас был мыслями где-то далеко. Покивав своим мыслям, кузен сказал:

— Не трусьте, Джеймс. Это всего лишь работа за стойкой. Посетители не кусаются. Если, конечно, не брать в расчет миссис Пурвинкль. И мистера Клауха. И близнецов Доулзов с улицы Пчел. И младенца четы Брексли…

Лемюэль развернулся и направился в сторону лестницы, продолжая перечислять кусающихся посетителей:

— И мисс Пикок. И мистера Бреннерли. И Уолтера, племянника мадам Сноркли. И старого ветерана Враньего полка Гарбишема, хотя у него почти не осталось зубов. И миссис Лепшер. И…

Он скрылся на лестнице.

Джеймс глядел ему вслед, не представляя, что предпринять. С пылью, которая должна была подняться от того количества пыльных мешков, которыми его прихлопнули, не справился бы даже пневмоуборщик Хелен Лемони.

Джеймс возмущенно глянул на портрет кузена Лаймона.

— Этот безжалостный человек над вами тоже измывался? Или это он на меня за что-то взъелся?

Лаймон Лемони многозначительно промолчал.

***

— Аптекарь не на месте! — воскликнула дама в годах, вытерев губы платком. — Что за времена! Этот город обречен!

Джеймс вздохнул.

— Мадам, но я ведь выдал вам ваши лекарства.

— Это ничего не меняет! Я привыкла к мистеру Лемони — где он?

«Готовится к собственной скоропостижной кончине», — подумал Джеймс, но вместо этого сказал:

— У него возникли неотложные дела. К тому же я ведь тоже мистер Лемони.

— Вы — не настоящий мистер Лемони! Вы даже не сказали: «Добро пожаловать в “Горькую Пилюлю”, чем могу быть полезен?»!

Джеймс и правда не озвучил традиционное приветствие — забыл. И неудивительно, учитывая, сколько на него свалилось работы. Стоя за стойкой, он переживал свои худшие мгновения. Уж лучше, считал Джеймс, снова спуститься в клоаку или выйти в туманный шквал! Он даже с легкой ностальгией вспоминал сжимающие его горло пальцы Хорошего сына — даже тогда все казалось не настолько беспросветно.

Вот она, настоящая работа аптекаря! Лемюэль будто вытолкнул его на цирковой манеж с табличкой «Мясо» на шее, отдав на растерзание голодным львам. Одно дело помогать кузену, бегать по различным поручениям, и совсем другое — в одиночку управляться с тем, с чем, по словам Лемюэля, справится и ребенок. Что ж, ребенок, может, и справился бы, но он, Джеймс, делал аптекарскую работу из рук вон плохо.

Он не знал, который час — не было времени даже оглянуться и взглянуть на часы. Посетители сменялись посетителями, раздражение сменялось новым раздражением, а еще ворчанием и упреками.

В воздухе за стойкой висело густое облако мелованной пыли. Голова шла кругом и едва ли не дымилась. Джеймс весь взмок, лицо и руки были перепачканы уже упомянутым мелом, фартук покрывали мерзкие стекающие пятна — он то и дело что-то на себя неловко проливал. С всклокоченными волосами, красный и запыхавшийся, Джеймс метался от стойки к шкафам. Под ногами хрустели разбитые склянки — выражение «все валится из рук» сейчас образным не являлось.

Последовательность действий, которые Джеймс должен был выполнять, оказалась простой только на словах:

Узнать, что посетителю нужно;Найти лекарство;Завернуть;Проверить по книге цен стоимость;Пробить стоимость и код лекарства на кассовом аппарате;Принять оплату и выдать сдачу (если потребуется). Нанизать кассовый счет на шило. Занести проданное лекарство в книгу учета.

Затруднения начинались уже на втором пункте. И ладно, когда дело касалось простых пилюль от головной боли, сиропа от кашля или снотворного, но что-то хоть чуточку более серьезное приходилось искать, как закопанный клад, не имея ни карты, ни указаний, где этот клад может быть. Джеймс принимался выдвигать ящички и открывать дверцы шкафов и искать на полках, но этих ящичков, дверец и полок здесь было, казалось, бессчетное количество.

Наблюдая за его нелепыми поисками, посетители сопели, фыркали и велели ему поторапливаться. В итоге чаще всего их ждал ответ: «Простите, кажется, ваше лекарство закончилось», когда Джеймс понимал, что попросту не найдет те или другие пилюли, притирки, линименты или пинетки. И тогда разгневанный посетитель, не преминув отвесить парочку ругательств, уходил.

Но даже когда Джеймс находил, легче не становилось. Мало кто из посетителей знал, сколько лекарства им требуется, — приходилось действовать наугад.

Особое «удовольствие» было отмерять и разделять. Как управляться с весами, Джеймс так и не понял — взвешивать на них что-либо казалось ему настоящим таинством, и вытаскивать крошечные гирьки-разновесы из подставки он даже не стал. Вместо весов Джеймс пользовался ложечками и мерными наперстками. А вот что касается разделения…

«И как Лемюэлю удается разрезать пилюли? Это же решительно невозможно!»

Орудуя ножом, он хмурил брови и морщил нос, но сосредоточенное выражение лица никак не помогало. В итоге, спустя дюжину испорченных и улетевших куда-то пилюль, он более-менее наловчился их разрезать. Правда, аккуратненькие половинки или четвертинки так и не выходили…

Во время работы Джеймс понял, что не умеет обращаться не только с весами и ножом, но даже с ножницами.

Порой посетителям требовался бинт… Джеймс видел, как Лемюэль крутит установленную на стойке бобину с бинтом, разматывает его, а потом отрезает нужное количество ножницами. Беда в том, что у его помощника не было достаточно развитого глазомера, чтобы определить, сколько футов бинта отлелить. К тому же, как оказалось, чтобы резать бинт, также нужен опыт — ножницы цеплялись за марлю и подгибались, делали неаккуратные дыры и запутывались, не желая резать как надо…