Собачий триллер, или Привет от Царицы Савской!

Глава 1

В то сумеречное утро, когда я стал злодеем.. Так вот, в то серое утро мне больше всего на свете не хотелось просыпаться и здороваться со свалившейся на меня накануне бедой. Но мой будильник не проспишь. Сама царица Савская колотила по моей подушке лапой и спустя пять минут уже тащила меня вон из вонючего подъезда, натягивая повод до хрипоты и удушья. Как всегда на ощупь я ткнул кнопку магнитного замка, со злостью пихнул ногой тяжелую дверь, утро плюнуло мне в лицо мерзлой сыростью, и я, как всегда оскорбленный этим, открыл глаза. Смотреть было не на что. Я снова закрыл глаза и, пока поводырь тянул меня к ближайшему кустику, прикинул, а успел ли сам пописать дома, чтобы теперь не терпеть на холоду. Вспомнил водоворот в белой фаянсовой воронке. Да, дома было намного лучше – белее, теплее и светлее.

Там, в паузе у куста, я как обычно спустил царицу Савскую с поводка. Сделать это сразу, у двери подъезда, сила натяжения никогда не давала. Честно говоря, я вообще не понимаю, до сих пор не понимаю, почему вывожу ее и завожу в дом на поводке, если все остальное время она носится, где хочет, и появляется на глаза, как по часам, ровно через двадцать минут. Ошейник, карабин, поводок – это явно какой-то символический ритуал, привет психоанализу. Но с этими причиндалами мне спокойнее. Нет страха, что она не найдется. Что вот, как пропала с глаз, так я ее уже и потерял. В общем, я на поводке и мне не так одиноко…

В то смутное утро мне очень не хотелось ее отпускать. И правда – только я отщелкнул карабин, как поводок безжизненно повис и я вместе с ним. Здрасте, сказала мне депрессия, с работы тебя выгнали и аккурат вовремя. Я огляделся, ища мое спасение, но где там…

Моей царице семь верст не крюк, хотя она не тот кобель, а как раз наоборот. Просто крови у нее такие: от сибирской лайки и русского спаниеля. Причем лайка мужского рода, то есть папа, а спаниель, наоборот, женского. Такой родовой парадокс. Мне друг-охотник ее подарил, хозяин спаниеля-мамы. На свой же день рожденья. В отсутствие его семейства мы с ним хорошо накатили, а у него в дальней комнате что-то все пищало и скреблось, а он что-то все темнил, когда я спрашивал. И что-то я в конце такое брякнул – мол, я запросто любую мелкую тварь утешу и угомоню, у меня когда-то дочь на руках сразу засыпала, а у бывшей моей жены всегда орала и надрывалась.

Дружок мой задумался, насколько силы позволяли, крепко моргнул и как-то нехорошо ухмыльнулся:

- Ну, как знаешь… Ловлю на слове.

Добрался до двери, приоткрыл ее, словно тигру страшную выпуская, и оттуда со страшной скоростью покатился к моим ногам пестрый, лохматый комок, потом прямо вверх, к моим рукам и сразу затих у меня на ладонях.

- Ну, точно! Признала! Не соврал! – возвеселился мой дружок. – Твоя!

Было видно, что у него камень с сердца упал. Избавился от груза, сволочь. Тут он мне рассказал. Мол, не углядел, типа топить жаль, отдать такого помесёнка чужому человеку, не знающему толк в собаках, опять же жаль, а предлагать своим друзьям, крутым охотникам, стыдно, он им даже ничего не говорил об этом залете. Почему стыдно, я не понял. Дружок наливал, больше себе, у меня руки были заняты. Я боялся, что она запищит-заскулит, и я в конце таки выйду брехуном, тоже стыдно. Я завис, и друг стал меня успокаивать:

- Не пожалеешь, брат… Умница такая будет, не нарадуешься. А если куда ехать, можешь у меня оставить. В любой момент. Будешь с ней по утрам и вечерам бегать, пузо подтянешь, девки молодые заглядываться начнут, ты же хорош, хорош, только огруз маленько от сидячей работы. А красавица будет! Ты посмотри – прямо царица Савская!

Это он и назвал ее «царицей Савской».

- Ну да, - вспомнил я старый голливудский фильм, вороненые локоны ослепительной древней царицы, что охмурила мудрейшего из мудрых, самого царя Соломона, а потом посмотрел на мохнатую теплую котлетину в моих руках. – Шеба!

- Что? - насторожился друг.

Котлетина приподняла один конец, и оттуда на меня уставились две бусинки-маслинки.

- А-а! – догадался и еще больше обрадовался друг. – Да ты пророк прямо! Гляди! Имя годится! Признала! Как ты сказал? Шеба? Ну… слегка с еврейским уклоном выходит… Так это даже в кайф. Чтоб никто не догадался! Принимаем! Ну, за твою чернявую!

Чернявости, правду сказать, было там процентов сорок, и та со временем посветлела. Шеба выросла сероватой, умной, как и обещал друг, крепкой и ладной, хоть и не царицей по внешнему виду. На нее народ не заглядывался, что в свое время и пригодилось. На меня - тоже, хотя я прилежно выводил ее в нужное время и действительно стал бодрее. Проблема, видно, в том, что бегать по утрам и вечерам на пару не получалось. Шеба – этот генетический снаряд – всегда срывается со старта даже не как тот семиверстный кобель, а как болид Феррари, чтобы, как и Феррари, сделать положенный круг и вернуться к началу. Только снимешь карабин – грязь в лицо и нет ее, как сдуло. Шебе нужен простор. Угнаться за ней невозможно, а трусить трусцой от инфаркта на ее фоне как-то позорно.

Ничего не поделаешь, я другой породы. Я - рерайтер. Рвотное словечко, но русское «переписчик» в моем случае еще хуже. Рерайтер – похоже на ретривера и слегка на ротвейлера, которых я терпеть не могу за угрюмо-братковские морды и вязкую носорожью походку.

Так вот, я – рерайтер. По крайней мере таковым был. Хороший рерайтер – уважаемая порода, находка для любого СМИ. Работал я до того поганого утра и предшествовавшего ему не менее поганого вечера в солидной столичной газете о шестнадцати полосах с политическим уклоном и делал в ней из дерьма, то бишь из сочиняемых разными солидными людьми беспомощных, безграмотных, косноязычных текстов всякие завлекательные конфетки. Без лишней скромности, я – хороший рерайтер. Я могу лепет пьяного бомжа без ущерба для смысла стилизовать под откровения библейских пророков, а обморочные камлания любого нормального депутата, страдающего аграфией, превратить в избранные спичи Цицерона. Любая нынешняя выпускница журфака, не способная согласовывать падежи даже со своей мамочкой, имеет хорошие шансы поступить – такое случалось - с правлеными мною текстами на работу в серьезную редакцию и продержаться там пару недель или месяцев, в зависимости от того, когда ее заставят что-нибудь писать и править на ходу.

Конечно, для своего удовольствия я кое-что и сам рожал – очерки, рецензии, обзоры. Тусовался в других изданиях для поддержки формы и связей. Но рерайтинг меня нормально кормил, мазал мне икру на горбушку и наливал то приличной водки, то текилы. И я делал эту работу без резиновых перчаток и не воротя носа. Признаюсь без стыда, эта сервильная, рабская работенка часто приносила мне мазохистское удовольствие (или «садо…», если по отношению к автору). Худо только, когда текст совсем невнятный и ни о чем. Полный сумбур всегда отстаивается его автором-VIPом с параноидальным упорством. И кстати говоря, в этих случаях шеф был всегда на моей стороне, он не глупый человек, при советской власти начинал карьеру в «Труде» и «Гудке», образцовых академиях для любого журналиста.

Зато если какая-то мысль проклевывается и невооруженным глазом видно, что текст уже успел пройти по первому разу через референтов, то, в зависимости от отношения к автору, можно, постаравшись, расставить и завуалировать всякие забавные акценты. Тогда самая либеральная идея вдруг приобретает ясную тоталитарную перспективу, а монархический пыл местного князька разоблачает его в том, что по истории он получал «бананы» и Карамзина в глаза не видал. В первом случае, если подойти к делу грубо, без особых ухищрений, можно поискать в обширном риторическом наследии какого-нибудь диктатора или его цепного пса по части СМИ удачно подходящие фразы и вшить их, не закавычивая… Ну, Геббельса и Муссолини уже давно растащили. Но я нашел богатые месторождения у раннего Чан Кайши и у кое-каких довоенных латиносов, чьих имен не открою. А во втором случае - что-нибудь, к примеру, эдакое, практически масонское из «Манифеста Коммунистической партии»…

Если сильно поднатужиться – пройдет, проскочит, и референты не налетят стаей легавых. Это – не фига в кармане. В читателе – да, кстати, и в самом авторе обратным ходом – оно откладывается на подсознательном уровне, пусть все прочитанное и услышанное он, читатель, тут же и забудет. Такая у меня была теория и практика малых дел.

Но, как известно, чаще всего тонут неумехи и опытные пловцы, а разбиваются чаще всего бездарные и самые опытные водители. Слишком большой и частый опыт всегда ведет к потере бдительности.

Тогда, в пору предвыборной эпидемии, я был в ударе и напек кучу материалов, от которых заказчики кипятком писали. Рукопожатия шефа, бонусы – и я совсем распоясался. Потерял контроль ситуации. И когда шеф, слегка тупясь и морщась, слегка приглушенным голосом и как бы от себя лично попросил меня разжевать статейку какого-то думского «флажка», я неправильно интерпретировал его поведение. Я подумал, что его нагнули и у него самого душа блюет, и значит можно и нужно шинковать с плеча. Ну я и расстарался – поженил там Фиделя Кастро с Фукуямой и вдобавок подлил по вкусу чистой, рафинированной маниловщины.

Сразу не понравилось мне лицо шефа, когда он меня вызвал.

- Это что? – ткнул он пальцем в распечатку, еще мучительней кривясь и морщась. – Я чего-то не пойму. Какая-то странная депутатская позиция тут получается… Он, конечно, не писатель, но… Ты мне скажи честно, ты сам-то разбирался тут? Ты понял, что депутат хочет конкретно сказать? Время еще есть. Может, тебя к нему послать? Он тебе объяснит на пальцах свою позицию.

И тут меня сорвало. Мы в нормальных были отношениях с шефом.

Я тоже скривил кислую рожу, откинулся и сказал:

- Да мудак он, этот «флажок», тупой мудак и больше никто. Нет и не может быть у него никакой позиции. Это наше дело – сделать ему правильную позицию. Хоть так, хоть раком…

И тут я физически ощутил, что свет меркнет. Сразу отовсюду сжимается. А шеф, наоборот, светлеет и белеет, как от передержки экспозиции.

- Ты оборзел совсем, - почти неслышно и жутко прошептал он. – Я тебя с «белым билетом» пущу. Пошел на…

Я встал, как зомби, и вышел. Пришел в отдел, сел, стал думать. Через четверть часа мне просто принесли трудовую книжку – и все. «По сокращению» - ну, не совсем уж подло, но я чувствовал, что главные санкции, как флажки иного рода, как красные флажки на веревочках, меня потом обложат.

Ну, не знал я, не знал, что этот депутат – новый зять шефа. Не знал, а надо было знать, надо было чаще ходить в редакцию, надо было не бросать курить три года назад, а болтать, как раньше, с бабами на лестнице. Ну, не знал я, что шеф уже какой-то месяц в той же затёвой партии, по его настоянию в нее вступил и потому свои родственные и прочие связи первой свежести не афиширует – газетка-то из числа «независимых». А надо было все это знать!

Вот и все. Вечером я допил водку, сколько ее оставалось в доме, а на следующее утро, затемно, Шеба вытащила меня в сырой и мерзлый мир, который не предвещал мне ничего хорошего. Только неотвратимую необходимость выплатить через неделю очередные алименты, а еще через неделю – очередные взносы по кредитам за квартиру и машину.