Путеводная звезда II. Солнечный ключ

Бузинная Матушка

Лесная тропа услужливо стелилась прямо под ноги. Чуть шагнешь в сторону — и сапоги проваливались в море крапивы, что в этих местах росла почти по пояс. Жалила она нещадно, не спасали даже ботфорты из бычьей кожи. Воистину, когда нужно, фейри умеют быть жестокими.

— Угораздило же служить… еще дальше не могли забраться?.. Ох, тролль тебя подери! — пришлось обернуться и приложить палец к губам, чтобы парень не слишком усердствовал. В чужих владениях негоже было лишний раз поминать имя хозяев. Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься у них в гостях. А у них и подарка нет, кроме как собственной шкуры…

Ларс, похоже, до сих пор не до конца осознал, как оказался на ногах в такую рань, да еще в той части леса, куда никто в здравом уме не сунется без осинового креста под мышкой, мешка железных гвоздей и рябинового веника в придачу. У самого Гарна в нагрудном кармане лежит сшитый заботливой женской рукой мешочек с клевером. Один лепесток на любовь, другой на удачу. Третий, от дурного глаза, по всей видимости, оторвался, раз не уберег его от того злополучного кошмара.

Хозяина Гарн и прежде нередко видел во сне, но всякий раз гроза проходила мимо. А вот в ту ночь Фафнир так крепко схватил его за грудки, что наутро Гарн обнаружил на коже парочку самых взаправдашних царапин.

— Ах ты ж ведьмин сын! — проревел чародей, и только огнем в него не плюнул. — Разлегся, не дозовешься его. Долго еще мне тебя ждать, гаденыш? — по словам перепуганной кухарки, Гарн с диким воплем скатился посреди ночи с кровати и чуть было не побежал в лес в чем мать родила.

Однако же, следовало все устроить с умом. Вот почему сейчас за ним, след в след, тащится этот юнец, а подопечные не один месяц будут поднимать тосты в его честь, пропивая его же жалованье в местных трактирах. Зато не будут болтать лишнего.

И что только не сделаешь ради старого господина…

Путеводная нить тянется едва заметной паутиной — чтобы ее заметить, приходится постоянно прищуривать левый глаз, и при этом смотреть в оба, чтобы ненароком не наступить на запрятанный в траве капкан из чистого золота или искусно расставленные паутинные силки. И хотя четвертый лепесток обязан был притянуть богатство, Гарн не хотел бы отвоевывать свою долю у рассерженного тролля.

Плечи оттягивает лямка раздутой сумки. Старику зачем-то позарез понадобилось перенести весь свой колдовской скарб в новое пристанище. Если уж так приспичило, почему бы просто не щелкнуть пресловутым золоченым ногтем и не перенести все в мгновение ока? Гарну пришлось выкручиваться, чтобы не привлечь внимание Темного Графа, как прозвали в замке нового родственника короля. Тот уже вовсю наводил во дворце свои порядки, хотя до свадьбы было еще далеко, да и жених числился в бегах. Особенно Хокана заинтересовали книги и снадобья опального алхимика. Еще пара дней — и Гарн не решился бы и голову на подушку преклонить, чтобы ненароком снова не встретиться с разъяренным магом — поди потом объясни тому, что труд всех его бессонных ночей перешел в чужие руки…

Кажется, пришли — вот это место, фиалковая поляна, обрамленная густо-зелеными перьями папоротников. Когда увидел его впервые во сне, не поверил, что такое есть на самом деле. Здесь можно было без опаски скинуть с плеч опостылевший груз и присесть на мягкий мох. А потом ждать. По ту сторону наверняка уже знали об их приходе.

***

Холм издалека походил на спящего человека. Удобно подперев щеку гигантским валуном, тот мирно дремал в раскидистых зарослях бузины. Темнеющая мушка на курносом носу оказалась птичьим гнездом — свитым на виду у всех, на солнышке. Стоило немного присмотреться, и вокруг обнаружились и другие гнезда, а еще превеликое множество норок, из которых высыпали разношерстые обитатели холма.

— Ну, развела зверинец, — пробормотал Коори, отдергивая сапог от не в меру любопытного енота, которому приглянулись его зеленые бубенчики. — Со всего леса собирала, не иначе…

— Кто? — спросила Ханна и осеклась: воздух здесь был настолько чистый, что каждое слово еще долго звенело где-то в вышине. Стило Свейну чихнуть, как дружный гомон птичьих голосов принялся с удовольствием передразнивать его на все лады.

— А вот и хозяйка, — указал Бересклет на особенно пышный куст с гроздьями ярко-алых ягод. Птицы переговаривались между собой, подбираясь поближе и с любопытством рассматривая гостей, барсук обнюхал ладонь Ханны и теперь стоял, млея от почесывания за ушами, а следом уже образовалась очередь из недовольно пищащих маленьких барсучат. Совсем как дети. Потому-то девочка нисколько не удивилась, увидев в самой гуще ветвей приветливое лицо.

Вышитая шаль, заколотая на груди сверкающей зеленой брошью, ярко-алая шерстяная юбка и чепец с кружевными оборками — по всей видимости, Матушка Бузина была той еще модницей. Пронзительно-зеленые глаза внезапно почернели, как и подвешенные у висков гроздья ягод, когда она заметила позади сжавшуюся фигуру Фафнира.

— А это еще кто? — грозно загрохотало в воздухе, и целые полчища насекомых разом вспорхнули, бросились темному колдуну в лицо. — Вы кого сюда привели?

— Мы тут ни при чем! — разом подняли руки фейри, держа Ханну перед собой, словно щитом загораживались. — Ты просила милую девочку в помощницы, вот мы тебе ее и привели. А те… сами увязались!

Птицы кружили над головами отбивающихся Свейна и мага, неуклонно тесня их к призрачной границе. А ведь королевская стража преследовала их по пятам. Как же вытянулись лица гвардейцев, когда все трое буквально испарились в воздухе, осыпав их на прощание куриными перьями.

— Не иначе, колдовство фей! — зашептались самые пугливые, а командир отряда сделал было шаг — и получил по носу гибкой веткой орешника.

— Глядите, уши-то, уши… — солдаты в страхе отпрянули от своего начальника, у которого виски закучерявились молодой порослью, а ушные раковины вытянулись на манер ослиных.

Что, если отряд еще не успел уйти далеко? Тогда-то Фафниру придется ответить за все сполна, да и принцу наверняка не поздоровится.

— Подождите… Перестаньте! — крикнула Ханна, пытаясь перекричать птичий гомон. Те, как ни странно, сразу затихли — и скрылись за малахитовыми шпилями елей.

— Что ты хочешь сказать, девочка? — прищурила чуть раскосые глаза эльфийка, и в этом медово-ласковом голосе явно слышалась опасная нотка, как муха барахтается в липкой жиже, обреченная на сладкую смерть. ‒ Какая ты миленькая… А волосы-то! ‒ она ахнула, хлопоча над растрепанными локонами Ханны с резным деревянным гребнем. ‒ Разве можно запускать такое богатство! Пожалуй, ты-то можешь остаться. Надо тебя привести в порядок.

— Грёнхен… надо же, а я-то было подумал, ты меня позабыла… Тьфу, да хватит уже! — усмирившийся было цветочный вихрь возобновился с прежней силой, облепив Фафнира с головы до пят. — Слушай… я бы снял перед тобой шляпу, как полагается, но, видишь ли, у меня ее попусту нет!

— Неужто так торопился? — презрительно фыркнула женщина, но все-таки махнула платком, отзывая своих крылатых помощников. — Опять что-то натворил? И надеешься, что сможешь жить у меня припеваючи, пока все не уляжется?

— В память о добрых старых временах… — начал было Фафнира, но закашлялся.

— Не плюй! Даже не смей мне тут… гадить! — словно встревоженная наседка, защищающая выводок, Бузина грозно замахав руками прямо у мага перед носом, оттеснила его подальше от ухоженных цветочных клумб, в заросли крапивы-лебеды. — Вон твое место. Или нет, лучше вон там — зеленая палочка-луч высветила заросшую осотом каменистую гряду, — скройся с глаз моих долой!

Позже, правда, выяснилось, что у Матушки Грёнхен глаза и уши находятся буквально повсюду. Так что Фафниру пришлось в конечном счете обернуться вороном и большую часть дня проводить вдали от «гостеприимного» бузинного островка. Впрочем, в остальных гостях эльфийка души не чаяла, особенно в Ханне.

Так хорошо девочке не жилось даже под крылом у королевы. У Ханны снова была собственная постель — целая поляна, заросшая мягким клевером, под тенистым балдахином ивы. Каждый день на завтрак подавали золотистые булочки с медом — разломив одну такую, можно было увидеть внутри россыпь семечек, а само тесто на вкус напоминало прогретые солнцем одуванчики. Молоко тоже всякий раз отдавало то сладкой грушей, то ароматом малины. Что до одежды, то Коори наконец-то выполнил свое обещание, достав восхитительный наряд из лесного бархата. Вышитые по рукавам и подолу серебряные стрекозы и бабочки удивительным образом оживали, так что Ханна теперь могла козой скакать по замшелым валунам, не боясь свалиться в колючие заросли.

— Хороша одежка, да вот только пропадет, стоит тебе из леса выйти, — постукивая ткацким станком, посмеивалась Бузина. — Надумаешь уходить, девочка, не забудь мой подарочек. Он тебя в непогоду укроет, от недобрых людей защитит.

Ткань Грёнхен пахла лесными тропами, дымом от костра и ароматом поджаренного хлеба. Растянувшись на плаще ночью, Ханна видела теплые, домашние сны: снова вырезала с няней фигурные пряники к празднику, встречала отца вечером у ворот с зажженным фонарем, у которого одна сторона отливала ярко-красными осенними листьями, вторая была густо-синей, как сама ночь, а две других расцвечивали темноту веселыми малиново-зелеными бликами.

День-деньской Ханна выполняла мелкие поручения: сматывала паутину в мягкие серебристые клубочки, собирала целые корзины сочной голубики и разучивала с птицами те немногие песни, которые знала сама. А когда хотелось освежиться в жаркий полдень, плескалась в реке.

В зеленоватой воде водились ужи. Девочка боялась их до оторопи, но оказалось, именно благодаря им можно было спокойно плескаться в теплой воде, без боязни увидеть отражение чьей-то ухмыляющейся физиономии. То и дело из-за кустов раздавалось сердитое шипение и негодующие крики Бересклета. Коори предпочитал действовать осмотрительней, пристроившись в кроне деревьев неподалеку.

— Я тебе говорил, Ханна: в лесу не жизнь, а малина, — приговаривал он, покачиваясь в импровизированном гамаке. Стайка воробьев на верхней ветке ревниво следила за каждым его движением, норовя броситься в лицо, стоило Коори повернуть голову в сторону реки. — Так как же насчет моего предложения?

Пронзительный визг заставил его перекувыркнуться в воздухе и опрометью броситься к воде, сбив по дороге перепуганного Берра. Но Ханна преспокойно отжимала волосы и, к счастью, была полностью одета. А вот вопли продолжали доноситься по ту сторону зарослей.

— Уберите ее! — Свейн голосил словно резаный поросенок, отплясывая какой-то несуразный танец прямо на зарослях ежевики. Нужно ли говорить, что цепкие кусты и яркий сок придавали действу еще больше неразберихи?

— Свейн, тебя кто-то покусал? Сильно болит?

— Да кто его тронуть осмелиться, я же строго-настрого всем велела… Ах, ты моя бедная! — Грёнхен бережно сложила ладони, подхватив с фартука юркую ящерку. С блестящими глазками, гибким изумрудно-зеленым тельцем с вкраплениями серебристых чешуек — и без хвоста.