Хеллуинский Костер

Виталия Лунёва
Хеллуинский Костер

Рассказы пропавших детей

Не ходите дети ночью в лес…

Тучи сомкнулись под Луной. Небо было облачным, серым, в нем не было ни звезд, ни загадочной черноты.

Поляна, на которую вышла ночная компания, и вправду была примечательной. Под ночным небом деревья вокруг были смоляные, а трава почти черной. Поляна была чистая и на ней можно было удобно всем разложиться. Поскольку парни, наконец, нашли хорошее местечко, они с удовольствием расстелили длинный, как придворный ковер, плед на шероховатую землю и неловко уселись.

Ночное безмолвие все еще царило вокруг. На мгновение луна вышла из-за пуха облаков, осветив лица друзей. И опять стало темно. Летний ветер все равно продувал через плотно стоящие деревья, а на небе, точно рассыпанный сахар, начали появляться звезды, но тут же угасали, когда их заслоняли белые, как и днем, облака, через которые крича просвечивало ночное небо. Несмотря на то, что была жаркая июльская ночь, вся компания ежилась от напорного ветра. Похоже им стоило одеться потеплее, лес шорты и футболки не жалует.

Ночь на седьмое июля. Именно эта ночь считается праздником. Именно этой ночи они ждали всю неделю и прилежно учились, чтобы их отпустили родители. Именно ради этой ночи они купили пару пакетов сарделек. А Степан нашел большой плед в старом чулане, а Алексашка уговорил отца сходить на шашлыки, чтобы потом незаметно вытащить из мангала уже обгорелый, но все-таки еще уголь. Ведь именно в эту ночь нечисть становится наиболее опасной и чуткой.

Степан, как главный в компании, как и прежде молча, не заботясь о последствиях, вытряхнул местами уже белый уголь на траву и кинул на него лежащие рядом сухие ветки. Взлетевшие угольки немного осыпали светлые, славянские волосы Степана, а в свете наконец-то открывшейся луны заблестели его черные глаза.

Где-то рядом ухнула сова, и Витька, как самый малый, всего-навсего двенадцатилетний парень с носом картошкой и круглым, но сейчас красным лицом, испугавшись, заговорил.

— Это что? Сова? А почему она не спит? А кто-то еще из зверей в наших лесах есть? — пытаясь не выдать свое беспокойство товарищам, но тем не менее дрожа то ли от холода, то ли от страха.

— Совы-ночные животные! Мой отец один раз ходил сюда на охоту и пристрелил косулю. Они здесь точно есть. Но, не боись, за тридцать лет работы моего отца-егеря он здесь еще ни разу не видал медведя. Разве издалека бирюков видел, — усмехнулся Алексашка, взмахнув черными волосами, сейчас походящие как камуфляж, а затем сам изобразил охи совы. Он засмеялся в голос, сузив синие глаза до щелочек.

— Я не боюсь! Просто интересно стало, честно-честно! — испугался выдать себя Витька.

— Хватит! Есть у кого-то зажигалка или спички? Я как-то о них не подумал, — оглянулся на товарищей Степан.

— Откуда ж у нас спички? Мать каждый раз проверяет все коробки после того, как мы с Колей их вынести пытались! — заговорил Миха, один из близнецов. Сегодня утром он опять подрался с братом, и теперь у него на лбу виднелась несимметричная ссадина. Хотя на его смуглом лице всегда были синяки и шишки, эту было видно даже ночью, как бы он не пытался спрятать ее за коричневыми волосами-шторкой.

— Как же мы костер разожжем? Как будем жарить сардельки? — забеспокоился Витька.

— Ничего страшного. У меня отец-егерь. Он в разжигании пламени часто без коробка спичек обходится и меня научил. Нужно просто взять два камня, — Алексашка поднял два удачно лежавших рядом камня, — И стукнув их друг об дружку, пытаться высечь искру.

Алексашка достал из отцовского сидора заранее заготовленную бумагу, скомкал и бросил на уголь. Спустя некоторое время он, наконец, высек искру, поджег пергамент, затем пропихнул бумажку вглубь костра, угли покраснели и пошел дымок. Костер начал гореть.

Алексашка, как второй лидер, поскольку второй по возрасту, счастливо улыбнулся своему успеху и протянул друзьям сардельки, те их быстро похватали.

Парни, желая пожарить и съесть еду быстро, схватили близлежащие грязные палки и насадили на них свой поздний ужин. Затем все близко прижались друг к другу, чтобы поскорее приготовить еду и согреться у только что разгоревшегося костра.

— Витька, а тебя как же отец-то отпустил? Он тебе с нами даже общаться не разрешает, а тут ночью- пожалуйста, — подколол Коля, второй близнец, у которого от утренних побоев остался под глазом синяк. Волосы парень зализал дедовским лаком назад, чтобы его отличали от брата, с коим сейчас, видимо, он был в ссоре.

— А вы не знали? Пропал батька — то мой!

— Как пропал? — не понял Миха. — Так ежили пропал, чего не ищут-то?!

— Ищут-ищут! Вот только не просто он пропал! Уже и не сыщут! — ответил Витька.

— Так чего ты молчишь-то?! Говори, как пропал — то! Может, мы найдем! — встрепенулся Степка.

— Взгляните на мои часы! Который час? Пол третьего ночи! Слушайте! Часу в первом проснулся мой батька. Чудится ему, что кто-то рядом с ним в кровати лежит. А матери моей уже второй день как нету, в город к сестре поехала. И вроде бы и человек, но маленький и в пелена укутан. Протер батька мой глаза и видит- лежит с ним рядом младенец. Тихо лежит, не плачет и звуков не издает. И так в пеленки закутан, что лица не видно и никак не развернуть.

Понятно, что после этого спать не хочется. Сел мой батька на кровати и видит, как на нашем кресле сидит старуха, сморщенная, страшная. Ой, какая страшная! Волосы, как ночное небо, черные, да такие сальные и грязные, что как будто мокрые. Кожа настолько белая, что все вены, даже мельчайшие, видны насквозь. Глаза такие вытекшие, опухшие, что и зрачков не видно. Сидит в тени и смотрит на младенца. Как батьку моего заметила, приложила палец к губам и говорит голосом, настолько охрипшим, что словно никогда и не говорила, а зубы острые, желтые, и весь рот в земле: «Не буди моего ребенка».

Вот после этого батька, то и пропал.

— Ох ты, Витька, и выдумщик! Ну рассказчик! — в голос засмеялся Алексашка, распугав всех уже уснувших птиц.

— И ничего я и не выдумываю! Очень даже правда! — обиделся Витька.

— Ну, не обижайся. Ну как ты мог узнать, что случилось с отцом, если он пропал? Да и почему ты здесь, а не в полиции если же приключилось такое. Вот у меня история! Настоящий ужас.

К нам тетка приехала из Сибири, всем подарки дарила. Мне новые меховые унты достались. Я, конечно, обрадовался. У окна поставил и решил, что, когда ночью к вам пойду, их одену. Жарко, конечно, но ежили вы бы эту красоту увидели, все бы поняли. Мать меня вечером будит и орать начинает. Мол, почему ты одел новые унты и через окно в дом зашел, наследил же! А от моего окна до самой входной двери идут следы, какие мои унты оставляют — землистые, мокрые. Словно, кто-то в моих унтах забрался через окно и прошел весь наш дом, а затем просто вышел через сени. Я, пока еще светло было, следы пытался отследить. Из двора они через огород идут, по летним лужам, оттуда по дороге и прям в этот лес, где мы сейчас с вами сидим.

— А дальше? Унты-то нашёл? — заинтересованно спросил Степка после минутного молчания.

— Дальше стемнело. — вздохнул Алексашка. — Искать уже не представляло смысла. Ночью одному в лесу и заблудиться можно было бы. А завтра, после дождя, следы размоет и пропали мои унты. Вот только кто мог влезть в окно? Это значит — стоять прямо надо мной спящим, одеть мои унты и пройтись по всему дому, где куча гостей и людей, а затем ночью уйти в лес? Жутко, неправда ли? А ведь окно я кажись и закрывал….

— Да, ну не может у нас в деревни столько всего произойти! У нас и полицейский есть! Про Михалыча забыли? — спросил Коля.

— Да как же я могу забыть-то про отчима то своего?! Он кстати сегодня домой какой-то озабоченный пришёл. Посадил меня за стол и давай такое рассказывать. Бред какой-то! Я уж думал он заболел, — ответил Степан.

— Что же он этакое рассказал? — заинтересовался Алексашка.

— В кабинете у него радио стоит, отца его еще. Он его на работу носит чтобы скучно не было. Крутит, вертит там что-то. Потом домой обратно забирает. И ведь не всегда на нужную волну попадает. Вот попал на какую-то. Слышит- трески, шум и ничего. Уже переключать думал и тут голос как будто прямо к нему обращается: «На улице снег, на улице дождь, на улице ветер…» И опять помехи. В окно выглянул. Тишь. Ни ветра, ни дождя, ни снега. И опять голос: «Выходи на улицу… Впусти ты с улицы…» И опять помехи. Переключил он короче. Вечером после работы выходит Михалыч, с собой радио берет естественно. Давно там уже другая частота установлена. И вдруг опять ночью, посреди дороги тем же голосом: «На улице снег, на улице дождь, на улице ветер…. Теперь ты на улице, а я у тебя в доме…»

Когда он вернулся и мне все рассказал, мы радио стали настраивать. Вот только оно теперь не то что ту именно, а вообще никакую частоту не берет. Сломалось радио- то, — закончил Степан.

— Так я ж и отчима твоего видел по дороге. Иду я значит с озера. Часов пять назад это было. С работы Михалыч шел и, вправду, с радио. Я еще тогда Марию Ивановну встретил. Старушку. Молоко несла. А ведь поздно уже. Часов восемь-девять, магазин — то уже не работает. И ладно бы свое, но покупное откуда-то несет. Я подхожу к старушке и спрашиваю. Откуда она и куда так поздно, и нужна ли ей помощь. А она меня, глядишь, не узнала. Смотрит расширенными глазами. Напуганными. И вдруг как закричит. Все молоко выронила. А оно ж в стекле. Так и разбилось. И бежать от меня. Я понятное дело старушку догонять не стал. Не признала похоже, подумала, что грабят. Так еще и кричит мне, уже убегая: «Демон, демоница!». Я домой пошел и вот уже подхожу, калитку открываю и понимаю, что за мной тень какая-то идет. Голову немного повернул, когда ворота — то закрывал и вижу: выглядывает Мария Ивановна из-за угла. А выражение лица у нее такое страшное, хищное. Подумал, что пришла мне выговорить за разбитые бутылки с молоком, смотрю, а все три бутылки в ее пакете целёхонькие, как будто до этого и не ее видел…. — засомневался Миха.

— Да старая она! Старая! Не понимает, чего творит! — объяснил Михе брат. Вот меня какой-то мальчишка напугал витькиных лет. И ведь не знаю его. Не из наших что ли, не из деревенских. Мы ведь вместе с Михой шли, но потом разошлись. Я сразу домой, а он куда-то прямо. Не знаю, может и к Марии Ивановне. Вижу перед нашим домом стоит этот. Спиной ко мне. Я сначала даже не понял. Подумал Витька. Рост на то указывал. Я подхожу по плечу трогаю, думаю — он не он?. А мальчишка резко развернулся, сдернул с меня шапку и пропал…

— Как это пропал? — взволнованный судьбой мальчика, похожего на себя, спросил Витька.

— Убежал. Я за ним естественно, мне же шапка нужна. Он забежал за угол, там, где у нас забор справа кончается. Поворачиваю за ним и еле успеваю зацепиться скользкими пальцами за вырезы на заборе. Я ж забыл, что справа от нашего забора подъем от речки по которому мы шли. Вот только подъем-то крутой. Если оттуда вниз круто сбежать или спрыгнуть- костей не соберешь. Вот и получилось, что, если бы я не успел затормозить, непонятно, что было бы. А парнишки нет. Может и убился, это уже не знаю, но я до сих пор сижу без шапки. Указал Коля пальцем на свою голову.