Непонятный монстр

— Почему ты здесь?

Она высунула язык.

— Не лезь не в свое дело.

— Я Каллум. Я поджег свою школу. Ха!

Она задыхается и закрывает рот рукой. Но за рукой она ухмыляется. Глаза у нее улыбаются, как у лукавого. Она такая же, как и я, я в этом уверен. Психопатка.

— Ну, а что ты сделала? — спрашиваю я.

Она откладывает журнал и подходит ближе.

— Зарезал девочку с компасом. — Она говорит это шепотом, потому что не хочет, чтобы взрослые слышали наш разговор. — Клинок прошел насквозь.

Она поднимает руку и показывает на кожу между указательным пальцем и большим пальцем.

— Ух ты! Классно! А где ты живешь? Ты не ходишь в мою школу. Я бы знал, если бы ты ходила.

Она качает головой.

— Нет. Я живу в самом центре города. Парк "Первичка", только я теперь исключена из школы.

— Круто. Я тоже. — Это ложь. У меня последнее предупреждение. — Знаешь Инки? Инки — это заброшенное поле за нашей улицей. Попасть туда можно с черного хода через дыру в заборе. Взрослые туда не ходят, только дети и чудаки. Оно называется "Инки", потому что там дети делают друг другу татуировки иголкой и перманентным маркером. У меня есть одна на лодыжке, только я сделал ее себе сам. Это должен быть Томми из GTA, но я хреново рисую. Я думаю показать ее Кассандре, но боюсь, что она засмеется.

— Конечно, — говорит она. — Все знают "Инки".

— Хочешь встретиться со мной там?

— Когда?

— В субботу? Около шести?

Она думает об этом целую минуту.

— Хорошо.

Дверь кабинета открывается, и в приемную входит мать Кассандры, с заплаканным лицом. Она разворачивает платок и прикрывается, чтобы успокоиться.

— Увидимся на следующей неделе, — говорит сисястая женщина, и мы с Кассандрой ухмыляемся друг другу.

* * *

Я отчаянно пытаюсь найти Кассандру в Instagram или в популярном мессенджере, но мама отобрала у меня телефон в наказание за то, что я устроил пожар. Я обыскал весь дом, но нигде не нашел его. Думаю, она отдала его своей подруге, Зуз, чтобы та присмотрела за ним. Она знает, видите ли, как мне будет лучше. Она знает, что я буду ворчать, и знает, что у нее будет искушение уступить, только чтобы заткнуть меня. Я пытаюсь позвонить с маминого смартфона, когда она была в душе, но он защищен паролем. Я тоже под домашним арестом, но я знаю, что к субботе маме я так надоем, что она отпустит меня ненадолго. Без телефона я свожу ее с ума.

В субботу утром я предлагаю ей сходить в Aldi. Она настолько ошеломлена, что не отвечает ни минуты. А затем молча кивает и идет собираться. В супермаркете я веду себя смирно, я толкаю тележку, ни с кем не сталкиваясь, и даже помогаю ей сложить покупки в пакет.

* * *

— Мам, можно я попозже выйду погуляю? Хотя бы на час?

— Нет. Ты наказан, — говорит она, накручивая спагетти на вилку.

Я оставляю свой кончик макаронины висеть, а потом заглатываю его, очень медленно и громко. Как в мультике.

— Пожалуйста. Мне уже хорошо. Мне нужен свежий воздух. Только на один час. Пожалуйста, мама.

Она смотрит на меня, глаза сузились.

— Куда ты хочешь пойти?

— Никуда. Просто прогуляться. Сбросить пар. — Я откидываю стул назад и двигаю руками так, что кажется, будто я сейчас лопну. — Бах!

Она хлопает себя по лбу и смеется, и я понимаю, что она меня простила.

* * *

Я прихожу в "Инки" к половине пятого, на случай, если Кассандра придет раньше. На мне мои новые кроссовки Nike Air Force 1, черные с белой подошвой. Думаю, они ей понравятся. Здесь нет никого, кроме меня. Еще светло. Дети не приходят сюда, пока не стемнеет. Хорошо, что никого нет, потому что я не хочу, чтобы меня кто-то видел. Я присаживаюсь на старый разломанный ящик, и жду.

И снова жду, и опять жду а потом еще жду.

Без телефона я не знаю, сколько времени я здесь нахожусь, но мне кажется, что целую вечность. Я продолжаю искать ее глазами. Иногда я встаю и иду вдоль хребта, но ее не видно. Что, если она не появится? Может быть, она тоже наказана, но не хочет этого признавать. Да, наверняка так и есть.

И все же я жду.

Уже стемнело. Я здесь уже, наверное, не меньше часа. Моя задница замерзла от сидения на траве, или на краю ящика. А еще мне чертовски скучно.

Ужас!

По дороге домой я напеваю слова Floating Through Space, тихо так, под нос, на случай, если кто-нибудь услышит. Мне нравятся слова о том, что нужно прожить еще один день, не сломавшись. Такое ощущение, что Сиа у меня в голове, потому что именно так я себя и чувствую большую часть времени.

Дойдя до переулка, я услышал их. Пуки и двое его приятелей. Они сгрудились вместе, смеются и делят косяк. Я чувствую его запах. Иногда Пуки дает мне несколько затяжек. Смотря какое у него настроение. Но сегодня я не хочу.

— Смотрите, кто это! — кричит Пуки, увидев меня. — Привет, говнюк. Я хочу поговорить с тобой.

Сердце заколотилось, и я подумал, не сбежать ли мне. С Пуки никогда не знаешь, чего ожидать. Лучше не бежать. Он наверняка поймает меня, и тогда я точно не смогу выкрутиться.

Я замедлил шаг, не отрывая глаз от земли.

— Ты поджег школу моей сестры, тупой ублюдок. Ты мог убить ее!

Я замираю. Как олень в свете фар, говорила моя бабушка. Не успел я подумать, как они набросились на меня. Все трое. Выбивают из меня все дерьмо: живот, почки, яйца. Я сворачиваюсь в клубок и закрываю голову руками.

— Хватай его за руки, — кричит Пуки, и худой мальчик делает то, что он говорит.

Я брыкаюсь и прошу их остановиться.

— Ноги, мать твою, — говорит Пуки другому.

На мгновение они ослабляют свою атаку и я бью изо всех сил и попадаю ему в висок, но это еще больше его злит. Он опускается боком на мои ноги и прижимает меня к земле. Я извиваюсь и корчусь, но мне трудно дышать. Я плюю Пуки в лицо. А затем смотрю, как слюна стекает по его подбородку. Его глаза светятся красным от злости, когда он вытирает нос и щеки.

— Ты труп, — говорит он. И удары его кулаков сыплются быстро и часто. Холодный ветер дует мне на живот, где задралась толстовка, но кроме этого я потею как свинья. Боль невыносима, силы иссякли. Я чувствую запах его пота и тошнотворно-сладкий запах скунса в его дыхании. Двое других все еще держат меня. Пуки топчет меня по лицу, и я слышу, как под его сапогом хрустит носовая кость. Чувствую брызги крови на своей коже.

Двое других чувствуют, что со мной покончено, и отпускают меня. Они стоят, положив руки на колени, переводя дыхание. Хотя я свободен, я слишком слаб, чтобы помочь себе и тем более чтобы встать и убежать.

— Убей ублюдка, — кричит Пуки. Я закрываю глаза, когда двое других присоединяются к избиению, вопя и визжа с каждым ударом ноги. Я сплевываю кровь. Зубы. Кусочки костей. И все становится темнее и темнее.

— Бежим! Кто-то идет! — Это голос Пуки, но звучит он так, как будто он находится в пещере. Кажется, у меня лопнула барабанная перепонка.

Звук ног и злобный смех. Потом они уходят, и мир становится черным как никогда.

* * *

Я в туннеле. Ни звука. Полный вакуум. Ничего не вижу и не чувствую.

— Ну же, Каллум. Ради Бога, проснись. — Это моя бабушка, я уверен. Но это не может быть так, потому что она мертва. Я пытаюсь сказать ей, что у меня нет зубов, как и у нее, но не могу найти свой голос. Он похоронен в моих кишках и не шевелится.

— Я дам тебе пятерку, если ты проснешься. Даже десятку. — Она плачет. Хнычет, как маленький ребенок.

Я изо всех сил пытаюсь проснуться. Не из-за денег, а потому что это просит моя единственная и любимая бабушка, но мои глаза отказываются открываться.

Я не боюсь. Я просто устал. Устал от всего. Я еще немного полежу.