Кожа Розмари

Розмари пожалели, её вынесли из замка. Вынесли, передавая из рук в руки, и многочисленные губы касались её лопаток, бесчисленные пальцы пытались дотронуться до её искусственного света, эти пальцы в ответ щекотали паучьи лапки, и Розмари уходила всё дальше и дальше, дальше и дальше. Царский двор, центр, улицы, просёлочные дороги, ослабевающие руки людей несли её далеко и долго, пока какой-то пьяный, больной сифилисом старик не скинул девушку со своей телеги посреди дороги. Она лежала там, и дождь жадно падал только лишь на её спину, игнорируя весь остальной мир. Народ бунтовался, а она спала. Её отца убивали, а ей снились зеркала и завистливые взгляды старых божеств.

Когда Розмари очнулась, то ей пришлось бежать. Принцесса тайком попала на корабль торговцев и много дней провела, прячась в его трюме. Там она жила среди крыс, запнутая судьбой в узкие щели между мешками с ремесленными товарами. На судне её нашли, и суеверные моряки впали в пену ужаса и сомнений. С первого взгляда — они все влюбились в неё, но со второго заметили неземную кожу и злой взгляд, смотрящий мимо них, проходящий через весь земной шар, лишь бы вновь вернуться к самому себе и только себе. Их глаза слепли, когда свет лампад падал на алмазы, тысячи раз отражаясь по её плечам и пальцам. Команда корабля решила, что Розмари — русалка, прибывшая лишь затем, чтобы затопить их старое судно, слишком высокое, а оттого на воде хромающее, будто пьяный старик. Было принято решение сбросить чудовище обратно в беспокойное море, из которого она и пришла.

Бывшую принцессу приговорили к казне, избили досками и ботинками. А Розмари и не сопротивлялась. Она сама спокойно и достойно пошла к корме, не пугаясь смерти и холода. Даже больше: в её глазах горела странная страсть, даже возбуждение. Луна блестела на воде видением о том, как тело её гниёт и поедается рыбами, спрятанное на тёмно-синем дне от людских глаз, и это странно будорожило девушку, она ощутила желание, и уголки её губ непристойно приподнялись, улыбаясь. Этот вид только больше убедил моряков в том, что перед ними водная нимфа, русалка, созданная дьяволом лишь за тем, чтобы нести горе морским пилигримам. И даже так, прежде чем принцесса Розмари прыгнула вниз, в бьющиеся о корму жадные руки волн, к ней подбежал юнга и вцепился в её полупрозрачные ладони своими руками. Они вместе упали вниз. И на его мёртвом теле, как на плоту, Розмари добралась до берега новых земель, где за ней уже не охотились, а её история ещё не дошла до местных крестьян и владетелей. Там было спокойно и тихо, даже птицы свои песни скорее шептали, чем пели.

Там она, ослабевшая и нездоровая, ушла от огней приморских деревень и спустилась в леса. А леса привели её в бесконечные и мрачные болота старой Англии. Залитые туманом, как волосами альбиноса, они на долгие месяцы стали домом для Розмари. Сгибающиеся в наркотических танцах, зелёные, как грязные изумруды, деревья и кусты. Зловонные воды, в которых утопились десятки богатых юношей за последнее столетие, и чьи золотые кольца с рубиновыми ожерельями, чьи шёлковые одежды стали укрытиями для змей — всё это обняло узкие плечи неприкаянной принцессы, как замшелые стены родных краёв, как плотные листы стольких разных читанных книг. Она углубилась в свои мысли и стала отшельником.

Долго Розмари спала под корнями деревьев, ласкаемая змеями и совами. Там она вела беседы с луной и призраками, с далёким прошлым, похороненным под метрами грязи и пахучей воды. Иногда она тосковала по дому, но чем больше времени проходило, тем больше его она тратила, склонившись над водой — смотрела на своё отражение, и то даже в мутных болотах было прекрасным, неземным. Когда ночью вместе с ней вниз смотрела луна, то красотой они соревновались друг с другом. И часто, в смущённом поражении, луна пряталась за тучами. Самовлюблённая улыбка вычерчивалась на алмазных щеках Розмари.

Но скоро ей это наскучило. Ей стало тоскливо, мучительно скучно, она стала много спать и почти перестала есть. Незнакомое желание появилось в её груди, и долгими часами принцесса бродила между деревьев, полная раздумий о чём-то далёком. Слепое приведение часто тоже ходило следом за ней и что-то шептало, прижавшись губами к ледяному плечу.

Однажды Розмари услышала незнакомое пение. В тёмной шерсти леса, в овраге, пела свою нездоровую песню одноглазая жаба. Как чудовище, она заполнила собой эту яму. И в её озлобленном, безумном глазе было видно: когда спустя несколько часов придёт прилив и затопит овраг, эта жаба всё равно останется здесь и утонет на этом месте. Принцесса тут же полюбила это животное и взяла на свои руки: «Я дарю тебе душу поэта», — сказала она. Позднее это существо станет прародителем для всех будущих пиитов — приняв форму Вергилия, она проведёт Данте через ад и рай, дабы вывести из потустороннего мира душу давно погибшей поэзии и возродить её вновь для мира живых. Как новый Орфей, Данте пройдёт этот путь из глубин преисподней к новой жизни, но обманутый жабой, не знающий ничего, кроме своей любви и гордости изгнанника, он не обернётся назад — в этот раз они выберутся на поверхность.

После встречи с жабой, Розмари решила вернуться в мир. Она вышла из лесов и заметила, что одежды на ней совсем истрепались, даже почти уничтожились. По крайней мере на её запястьях и пальцах, на ушах и на тонкой шее все ещё ниспадали разноцветные камни и белое золото. Эти драгоценности успокоили сердце инфанты, и она пошла к людям, и её образ так светился на солнце, что, казалось, забирал на себя все солнечные лучи, которые только падали на землю.

Когда она вышла на дорогу, то почти сразу ей встретилась небольшая семья странствующих торговцев. Она проходила мимо, и на их глазах заблестели слёзы. Заметив это, Розмари умилилась и медленно оглядела их, даже слегка улыбнулась юной девушке, матери семейства, руку которой испуганно сжимал белокурый ребёнок. От её улыбки на лице матери появилось странное выражение испуга и блаженства.

Спустя несколько ночей, когда бриллиантовая девушка спала в высокой траве, под её ноги положили дорогую одежду из китайских тканей, с золотыми узорами в виде неизвестных рыб и растений. Их принесла та девушка, которую Розмари первой встретила на землях Англии. Чтобы достать эти вещи, она продала своего ребёнка в услужение какому-то местному барону. Денег не хватило, и она стала за бесценок отдавать весь товар, который имела эта семья — муж, бывший против, был заколот последним оставшимся ножом. Бассарида, она продала даже собственные одежды, и стала следовать вслед за Розмари совершенно нагая.

Увидев этот дар, принцесса спросила у обезумевшей девушки, не могла бы та принести ей ещё сусального золота, чтобы покрыть им губы. Девушка не могла. После этого Розмари никогда больше не удостаивала своим взглядом эту несчастную вакханку, но та продолжала следовать за Розмари, пока не сгорела в поле со всеми остальными последователями проклятой принцессы.

Почти сразу вокруг проклятой принцессы и её кожи-паутины стали собираться последователи. О ней пошли слухи. Каждый встречал её по своему, кто-то в детстве и волшебный образ оставался в их глазах до смерти, а кто-то уже совсем в поздних летах и при странных обстоятельствах. Одним из примечательных последователей был охотник на ведьм по имени Жан.

Жан был взрошен, как бонсай, в тесном монастыре на скалистых берегах запада. Его с рождения воспитывали уродливые монахини в престарелых летах, орошая ненавистью, невежеством и презрением к любым удовольствиям и ко всему прекрасному — он был рождён, чтобы бороться с ведьмами. И жил в мире без отражений. Даже всё население монастыря, кроме него самого, было совершенно слепо, чтобы юноша не мог увидеть в блестящих и живых глазах собственного лица. Однажды Жана, уже постаревшего, отправили во внешний мир, дабы найти и убить известную ведьму по имени Розмари, которая приносит бесчисленное горе людям по всей Европе: прельщённые её красотой и тайнами, за ней идут сотни людей, бросая свои дома, семьи и мирские дела.

Ослеплённый собственной глупостью, охотник на ведьм отправился в путь. Он шёл по следу из истощённых тел странников, которые умирали прямо посреди дороги — они пытались нагнать Розмари, но все как один погибали. В своём поломничестве Жан не смел смотреть на небо, ведь оно горело фантасмогорией цветов и хаоса, как драгоценные камни, в которых — он верил — жили демоны, желавшие развратить его душу, он не смел смотреть и под ноги, ведь там росли и вились тонкие стебли извращённых цветков, которые ластились между собой и приникали к его ногам, точно испорченные женщины из историй, которыми его пугали всё детство. Он смотрел лишь вперёд, и на дороге ему повстречался тщедушный, сгорбленный старик, по случаю оказавшийся ещё живым. Он был пьян и отдыхал, или же умирал, в поле среди цветов и запахов. Подле него лежали мужчины и женщины, все нагие и опьянённые, распаренные чувством красоты и погибшие прямо за пением.

— Ради чего? Куда же ты, старик, бросился, на что отверг своих родных, свой честный труд, я ведь знал тебя, как известного судью, почему бросил детей погибать от голода и гнить среди преступности и отчаяния? — обратился к нему Жан. — Ведь были у тебя благие дела и честное имя, а теперь валяешься в лесу, подобно зверю. Ради чего?

— А ты посмотри сам. Она спит прямо под корнями дерева, которое ты топчешь в своих тяжёлых кольчужных ботинках. Посмотри на неё лишь раз.

Охотник заглянул под землю и увидел, как среди тёмной почвы, как в маленькой шкатулке, усыпана цветами, лежит прекраснейшая девушка. Её лицо, обсидиановый идол, замерло в бесконечном покое и безразличии, а глаза закрылись давимые истомой и сном. Блеклый свет падал на необычайную кожу из тысяч бриллиантов, внутри которой преломлялся и — совсем искусственный, ненастоящий — красил округу: всё лилось и дрожало в оттенках радуги, как в шелках, посреди которых лежало совершенно белое тело демонической куклы, принцессы Розмари. Вглядевшись в этот цвет, Жан на мгновение потерял способность видеть, и ему почудились силуэты пауков, которые будто проползли внутри зрачков, по обратной стороне век. От страха и непонимания, он закрыл глаза и кинулся на землю в молитве.

Шум его голоса и дрожащих губ разбудил Розмари. Она проснулась и на тонкое, тут же ушедшее мгновение, обратила на Жана своё величавое внимание. Открывший глаза Жан… они встретились взглядами на секунду, и в её чёрных зрачках ему впервые предстало собственное лицо. Оно оказалось прекрасно, а сам он оказался проклят. Старый младенец — он познал красоту. А мгновением позже познал и сожаление. Тоскливой мыслью ему пришло понимание, что он прожил уже целую жизнь, многие годы — за зря. Жан пропустил и выбросил на ветер всю красоту ночей и греха, и теперь скорбил над ними, как светский мир скорбил над убитым собственными руками Богом. А Розмари уже ушла. Она пропала. И он, несчастный, бродил по всему миру, пытаясь вновь найти её, но больше никогда не встречал; она оставила Жана, как и всех других, кто последовал за ней, но ни один не пожалел о выбранном проклятьи. Всё, что осталось Жану — крохотный камень с её кожи, который при первой встрече упал с её ладоней и оцарапал ему веко. Жан хранил его у себя до самой смерти, и в своих поэтических текстах положил начало легенде о Бертраме.