Кожа Розмари

Вспоминая их встречу, Джотто снова принялся рисовать, он закончил работу, над которой трудился последний месяц. Оглядев её, вновь улыбнулась тому, как сгибаются руки и лица в скорби, как синеет небо, лишённое золота. Художник только стал придумывать, как показать эту работу Розмари, как она сама подошла к нему. Её холодные глаза разом окинули весь мир и его небольшую картину. Она вздохнула. «Ты мне надоел». И больше не стала смотреть в сторону Джотто, а его картины, которые до того аккуратно везли в телегах позади каравана, выкинули и сожгли. Он был растерян и долго смотрел на небо. Что-то странное было в том, какой насыщенный синий пылал над всеми ними. Что-то неправильное, приевшиеся. Ему припомнились строки: «Нет ничего нового под солнцем».

— Вот бы снова увидеть другой цвет на небесах, — прошептал он.

Той ночью вокруг их стоянки собрались местные жители. Как маленькие хищные зверки они прятались по кустам, прижимаясь к земле. В их руках были пока не зажжённые факелы, а в головах злоба и предрассудки. Ведьму надо было сжечь.

Большинство спало, кто-то был слишком пьян, а кто-то с головой ушёл в занятия любовью, один только Джотто бодрствовал и был в своём уме, когда повсюду стал заниматься огонь, а на некоторых из последователей Розмари напали с топорами, размашисто раскалывая черепа и отрубая головы. Незнакомый деревенщина вдруг пробежал мимо художника, размахивая чьей-то ногой и погоняя ею троих любовников, что спали под ногами Джотто.

Огонь разгорался так стремительно, его языки напоминали стаю диких лис, которые волнами набегали на людей. Треск травы и крики боли оказались до того неприятны, до того уродливы, что Джотто чуть не потерял сознание. Но почти сразу он спохватился — Розмари! Что с ней? А она лежала посреди всей вакханалии в сухой траве и как всегда смотрела на небо. Её глаза были открыты, но она будто спала. Тогда ему подумалось, что, должно быть, таким созданиям как она, всё это происходящее — мелочь, она не проснётся от подобного. В пожаре горели уже сами нападавшие. Плоть извивалась в формах более странных, чем принимают восточные леса. Это огненно-мясное существо поднималось всё выше и выше, заслоняя собой поле и небо, большой лавиной оно нависло над всеми и шагало прямо к спящей принцессе.

Джотто бросился вперёд, дабы спасти её. По пути он без разбору хватал всех, кого мог, тряс их за плечи и показывал на безмятежную лежащую белую фигуру, которая вот-вот сгорит. Ей нельзя было сгорать. Они все были давно готовы к её смерти, но огонь… какой жестокой была бы судьба, если бы позволила холодному, каменному существу, которое выглядит, как родное дитя Нейгильды — как оно могло умереть в пламени, а не в морозе?

— Скорее-скорее, обступайте её! Дурак, куда ты бежишь, скорее заслони её собой! — кричал Джотто. — Спрячьте же её, молю вас! Молю! Я ведь сам погибну, если она здесь умрёт! Да ради меня. Ради одного только меня, сгорите здесь все вместе, только ей не дайте попасть в огонь!

Все они стали собираться вокруг неё. Все обхватили её в большое кольцо. Их спины горели, всё вокруг занялось огнём, но до Розмари его языки, как бы не пытались, не могли добраться. Боль скоро ушла, когда кожа и мясо Джотто сплавились в одно с костями. Он поднял вымученный взгляд на небо и увидел, что всё оно занялось желтым. Как на старых иконах, весь мир снова наполнился золотом. И посреди этого сусального зарева лежала Розмари, словно все они вместе эти два года и несли её сюда, обратно в рай, дабы она могло отдохнуть у себя дома. В конце ему подумалось: «Всё это время мы уносили её от самих себя, от мира людей к миру Богов, чтобы она покинула нас».

Ту ночь она пережила. Пожар стих, наступило бледное, синеватое утро, будто болеющее анемией. Каким-то чудом из всех её последователей выжил ещё только один человек — Джотто. Но он уже скоро должен был умереть. И последние часы своей жизни он решил тоже посвятить для неё. Розмари все ещё не могла ходить самостоятельно, и он отнёс её совсем лёгкое и тонкое тело к ближайшему монастырю.

Какой это был маленький, тесный монастырь. Почти без окон, он весь зарос мхом и наполовину утоп в болоте. Внутри лежали тлеющие тела слепых монахинь. Год тому назад сюда вернулся один охотник за ведьмами и убил всех, кто тут жил. С тех пор монастырь забросили. У единственного небольшой окошка, Джотто нашёл хлипкий стул, который не выдержал бы веса даже кота, но для исхудавшей за время странствий Розмари он был в самый раз. У её ног Джотто почти сразу и умер. А она осталась сидеть и её белые волосы тускло мерцали под плесневелым светом. Она смотрела наружу. Окно, или даже скорее бойница, была расположена так, что земли совсем не было видно, одно только небо. Белое, оно было похоже на северные моря, оно напоминало фарфор. Шло время и тонкие голубые губы Розмари произнесли свою последнюю речь:

— Я столько времени провела здесь. Два долгих года ходила среди людей… как они мне наскучили. Среди тысяч и тысяч самых разных, мне не встретился никто, кто был бы мне близок, с кем кровь моя имела бы одинаковый вкус.

Принцесса Розмари замолчала на несколько минут, языком проведя по краям острой кожи, и с него на губы упали последние алые капли. Лишь две, совсем слабые и бледные, они выкатились из пореза. Больше в ней и не было крови.

— Такая усталость, продолжала она и снова молчала. — Вот бы увидеть сейчас ещё хоть раз тех, кого единственных во всём мире люблю…

Она шептала так тихо, что звук её слов уже мёртвый и совсем неслышимый падал прямо под ноги, не в силах улететь дальше. Но её услышали. Древнее приведение, слепое и печальное, от любви к прекрасной Розмари решило исполнить её последнее желание.

Розмари заснула. Она проснулась последний раз лишь на секунду. Как тяжело открывались её веки! Но какой горько-сладкий вид предстал перед ней: вокруг собрались множество белых фарфоровых кукол с надменными лицами. Как раньше, они были одеты в прекрасные платья, восточные кимоно, и как раньше были до того надменны и себе на уме, что это заставило девушку приподнять свои губы в слабой улыбке. Это движение стоило ей последних сил, и, истомлённая, она вновь закрыла глаза.

Когда в тот монастырь зашли путешествующие по миру паломники, то тесные внутренности поминальной комнаты по углам все забились маленькими пауками. Они все шевелились и дрожали, издавая своими мохнатыми лапками щемящую сердце песнь. Те паломники отыскали Розмари всё на том же стуле. Юный, женственный Аббат попытался её разбудить, но когда тронул, то её тело внезапно и целиком обвалилось само в себя. Отовсюду полезли пауки, из всего её тела — они выползали наружу сотнями, пока вся она не опустела. На спинке осталась висеть одна лишь бриллиантовая кожа, лишённая даже костей.

Как долго Розмари бродила между живыми, в то время как всё её бывшее тело, органы и внутренности — всё съела стая маленьких чёрных пауков? Когда они поменялись с ней местами? И что пыталась найти печальная принцесса, оставаясь в мире даже тогда, когда её самой уже не стало, а остались только крупицы чужих сущностей, что безуспешно пытались притвориться человеком?

3.

Говорят, что местное аббатство хотело пройти крестным ходом по окружным селениям с кожей Розмари. Для того её поместили на бархатное ложе и на специальных пиках возвысили высоко над процессией. Но не прошли они и пары десятков километров, как волки напали на них, разогнав тех, кто был расторопнее и съев остальных, а алмазная кожа пропала. Старый белый зверь-альбинос унёс кожу в своих клыках вглубь лесов. И по сей день ювелирное полотно должно быть лежит где-то на дне маленького болота сине-зелёного цвета, в котором утопленников больше, чем воды. По ним, как по водным лилиям, прыгают жабы и поют свои страшные песни.

Пауки из монастыря разбрелись кто куда. По всему миру они стали притворяться людьми и нести в себе часть той самой мятежной, вечно печальной девушки Розмари, которая так сильно стремилась к красоте, что отыскала уродство. Подобно ей, они все ещё бродят по этому миру и ищут чего-то, чего никогда не существовало.

Сегодня ночью бриллиантовый призрак вновь ходит под моими окнами, не давая уснуть. Я лишь на миг прикрываю глаза, а там всё сплошь пауки, лилии и драгоценные камни… и всё.