Труба Иерихона

— Бог всё знает. Вот и мне интересно. .а много ли он знает? — и с этими словами Лютер подошел вплотную к отцу Николаю — Он знает о вашем сроке за разбойное нападение и торговлю наркотиками? А? Святой отец?

Лютер опустил своей рукой вытянутый крест отца Николая и вытянул его другую руку перед собой. На руке батюшке красовался золоченный перстень.

Лютер продолжил:

— Он знает. . о том, что после отсидки, вам помог отмыться один криминальный авторитет? Он знает, что этот криминальный авторитет зарабатывал и продолжает зарабатывать на жизнь поставкой населению тяжелых наркотиков!? — повысил голос Лютер — Он знает, что этот криминальный авторитет замешан в десятках дел о убийствах людей!? И что на его деньги был построен этот храм для того, чтобы отмаливать здесь свои грехи! Он знает, что этот криминальный авторитет дал вам этот перстень!? А также новенький загородный дом и автомобиль марки Опель! Об этом он знает!?

Отец Николай возопил, обращаясь к Кристине:

— Не слушай его дитя! Он лжёт!

Лютер зло и страшно усмехнулся:

— Лгу?

И тут-же громко крикнул:

— Илион!!!

Рёв Лютера напоминал звук удара металла о металл, так звонко, чётко и режуще ясно он прозвучал.

По крику, человек в клетчато-бежевом сорвался с места и быстрыми шагами пробежал от двери к алтарю. Не останавливаясь, он с размаху нанёс удар в основание престола тяжелым туфельным каблуком. Деревянное подножие разлетелось в щепки. Илион наклонился и из груды обломков поднял массивный пакет, а затем с размаху кинул его в центр зала.

Пакет глухо упал. Лютер сухо прокомментировал:

— Он знает. . что в престоле божием, вы храните около двух килограмм спайса?

Отец Николай и Настасья выглядели бледнее смерти. Оба молчали, не в силах что-либо противопоставить.

Лютер, заложив руки за спину стал прогуливаться по залу. Сначала он отвлёкся к пакету, приподнял его за угол и швырнул к ногам отца Николая:

— Вот. И больше не теряйте — на его губах играла зловещая улыбка.

Затем он обратился к Кристине и стоя к ней лицом к лицу начал тихую речь:

— Он знает, о юной девушке, почти девочке, которую набожные родители отдали на услужение местной церкви ещё в малом возрасте. Которая всей душой и чистыми помыслами верит в бога. Которую вы привлекаете к разного рода работе, но в то-же время и не брезгуете пользоваться услугами этой девочки, которые она не собиралась представлять, и о которых даже не помышляла. Он знает, о том, что в пьяном виде, вы склоняете эту девочку к насилию. Вы растлеваете несовершеннолетнего ребёнка!

Лютер резко развернулся к отцу Николаю и Настасье. Он продолжил:

— Он знает, что ваша пассия, Настасья, после таких «ухаживаний», успокаивает эту бедную девочку? — Лютер чеканил каждое слово:

— И рассказывает ей о любви бога.

Отец Николай из последних сил прокричал:

— Он всё лжёт!

— Заткнись! — рявкнул Лютер.

Человек в чёрном обратился к Кристине:

— Забудь всё плохое дитя. И иди с миром. Помни, бог он здесь, в твоём сердце, в твоих поступках. Живи, по совести, говори правду, не стыдись в помощи. Но главное помни — «каждый получает по вере». Теперь ступай. То, что здесь произойдёт, не предназначено для твоих глаз.

С гулким звуком упала метла. Кристина молча пошла к выходу. Илион, уже подпирающий дверь, выпустил девушку.

Лютер в последний раз посмотрел на отца Николая и Настасью. Ухмыльнувшись, он сказал:

— Ну что-ж, и нам пора. Прощайте.

Илион открыл дверь. Лютер и девушка в сером вышли. Илион буквально на секунду задержался и бросил в зал кусок мела, на губах его играло презрение. Дверь захлопнулась.

Отец Николай обомлел от произошедшего, за его спиной тихо тряслась Настасья. Батюшка пришел в себя только тогда, когда в храме стало темно. И как будто в подтверждение его всевозрастающего с приходом тьмы страха, снаружи послышался гулкий удар. Он был один, по звуку можно сказать, что на улице упало что-то очень тяжелое. Николай и Настасья кинулись к дверям и силой навалились, но те не поддавались. Батюшка колотил что есть сил, толкал, и на себя, и в противоположную сторону — безуспешно. Потуги Настасьи также не увенчались успехом.

— О боже! — истошно завопила Настасья.

Отец Николай обернулся в сторону зала и с невыразимым ужасом закричал немым голосом.

Из глаз всех ликов святых текла кровь.

Звуки ударов о дверь, доносящиеся из храма, уже не достигали слуха Лютера и его спутников, когда они подходили к автомобилю. На улице было совсем темно, попрошайки куда-то скрылись, а водитель сидел в машине. Илион подошел к автомобилю первым и открыл боссу дверь. Перед посадкой Лютер остановился и задержал девушку в сером. Босс взял блокнот, перетянутый красной лентой, и открыл его. В дебрях всякого, разного рода зарисовок, один представал церковным залом. На фоне церковной лавки, икон и лампад, чётко читались очертания, искривлённых в бешеном ритме теней, тощих, смрадных и зловещих.

Лютер резким хлопком блокнота озвучил:

— Рааб хватит! Я же просил, никаких рисунков этого места. Будь избирательнее. Не всё то, что съедобно, можно назвать едой. Кому, как не тебе это знать! — Лютер резко вернул блокнот и сел в машину, аккуратно хлопнув дверью. Рааб ещё раз окинула здание церкви. Ни тени света в каменном изваянии. Она села в машину последней.

Утро ознаменовалось новой темой для разговора для людей разных профессий. Никто точно не знал, что произошло, но все точно знали, что полиция, перекрывшая вход в здание одной из церквей города, одного из южных районов Санкт-Петербурга, это явление вовсе не рядового порядка. Значит что-то произошло, что-то хорошее или может плохое. Второе более вероятно, ведь полиция — это неспроста. Кого-то ограбили? Ах! Какой ужас! Неужели церковь обокрали! И как только хватило совести! А вдруг разбой?! Или того хуже!. . Убийство. . Шепотом говорили друг другу те, кто не знал, что точно произошло, но полагал, что что-то, всё-таки произошло, в одной из церквей города, где-то в южной части Санкт-Петербурга.

О том, что-же всё-таки произошло в церкви, точно знал, как минимум один человек, и это следователь отделения полиции одного из районов, как-раз того самого района, в зону которого входила эта самая церковь.

Следователь сидел с зажжённой сигаретой в руке и исступлённо смотрел на ряд фотографий, лежащих на рабочем столе, время от времени он делал глоток кофе из чашки подаренной на день МВД своими коллегами. Потом глубоко затягивался и продолжал смотреть.

В кабинет вошел второй следователь.

— Что с тобой? Ты как будто привидение увидел.

Первый следователь оторвался от фотографий и выдохнул:

— На вот Игорь. Посмотри.

Игорь без особого интереса заглянул за плечо коллеги, и когда рассмотрел фотографии, в состоянии искреннего удивления сказал:

— Ни хрена себе. . Да Андрей Геннадьевич, повидали мы с тобой многого, но. .

Андрей Геннадьевич, почесывая затылок указал свободной рукой на стул. Игорь сел.

— Ранним утром звонок. Старушка одна позвонила. Мол спозаранку в церковь пошла, а там закрыто. Она и стучала, и кричала. Без толку. Нам позвонила. В церкви темно. Никого нет, хотя раньше такого не бывало. Ну мы приехали. Я как раз на дежурстве. Сменяться хотел уже и тут такое. Так вот. Идём к церкви. А я уже на подходе чувствую, что-то не то. Тишина какая-то, ни птиц, ничего. Потом у двери, дёрнуло меня в сторону посмотреть. Как будто там что-то было. .Ну парни из патруля пока стучали в дверь, я в обход пошел. Иду и вижу, в саду крест лежит — купольный! Я смотрю, и правда наверху креста нет. Парни стучат, никто не открывает. Я к задней двери, ну та, которая в кельи или куда там, тоже закрыто. Вернулся к главному входу. А были предрассветные лучи. Подхожу к двери. Тут солнце встаёт. И главная дверь, как будто сама открывается. Мы входим. . А там. .То, что на фото. .

Игорь слушал не перебивая. Андрей продолжал:

— По предварительному заключению медэкспертов, дело было так. Лугов Николай Петрович, в церкви — Отец Николай, по неизвестным причинам, под воздействием большой дозы сильных наркотических веществ, жестоко изнасиловал и убил Ланшину Анастасию Викторовну. Он её удавил.

Игорь прервал повествование и приподнял одну из фотографий, на ней лежало жестоко изуродованное тело убитой женщины.

— Мы пока не можем понять, была ли она убита до того, как он приступил к половому сношению, или после. . Так или иначе. .Поработал он славно. Да ты и сам всё видишь. Там живого места нет. Он ей кожу с лица содрал ногтями практически всю.

Игорь явно был в шоке. Андрей Геннадьевич продолжал:

— Наркотики он видимо хранил в алтаре. Хотя это точно. И точно ещё то, что алтарь он поломал руками, прямо разодрал. Достал пакет и накачался под завязку. У него руки все в занозах. На алтаре его кровь. Это он. Точно. Но почему? Почему именно так! Почему он, например, не взял молоток! Я не пойму. И ещё кое-что.

Андрей уставился прямо в лицо своему коллеге и с неподдельной нотой произнёс:

— И этого я тоже не пойму. Почему он оставил чистосердечное признание.

Чего?! — прямо вскричал Игорь.

— Того-самого! Признание. В трезвом уме и ясной памяти. Он там всё выложил! И ты даже не представляешь, насколько всё! А потом умер.

— От чего?

— От сердечного приступа. Ну от такой дозы наркотиков неудивительно. А признаётся он в, «а» — в хранении и распространении наркотиков, «б» — связи с криминальными элементами, некоторые из которых нам кстати хорошо известны, и «в» — растлении несовершеннолетней послушницы, некоей девочки Кристины.

— Охренеть! — прокомментировал Игорь.

— Мы уже были у этой Кристины. Родители набожные, сначала не верили, но потом, конечно, а сама она молчала, совсем юная ещё, но, когда я про чистосердечное сказал, про расправу конечно не говорил, она всё рассказала. Я до сих пор в шоке.

— Она видела может что-то, может отец Николай себя странно вёл?

— Нет. Она сказала, что ушла раньше обычного. Говорит, что-то ей намекало. Уйти. Она дома была затемно, а там всё ночью. В общем ничего она не видела.

Она и правда ничего не видела. Не могла вспомнить. Хоть и старалась. Думала о вчерашнем дне в церкви. О отце Николае. О том, что ей говорил следователь на следующее утро. И о том, что она говорила ему. Она помнила, что-то увело её в тот день. Помнила были какие-то люди, но не могла сказать, какие именно, не могла вспомнить их лица, их голоса, даже их присутствие вызывало чувство неопределенности, чувство растерянности. Она помнила только слова, но эти слова звучали в голове так, что она не могла сказать, слышала ли она их раньше, или они сами пришли на ум. Странно было и то, что она помнила слова, но не помнила их смысла. Размышляя над этим, Кристина шла по улице, где-то в одном из южных районов Санкт-Петербурга. Она шла мимо приземистых кирпичных зданий жилых домов, перемешивающихся с бетонными стенами промышленных сооружений, тянущихся порою километрами, обшарпанных, серых, и унылых линий, вдоль набережной одного из многочисленных питерских каналов. Мимо продуктов человеческой жизнедеятельности, в виде пакетов для еды, пластиковых контейнеров, коробочек из-под сока, огрызков различных фруктов и сигаретных окурков. Мимо одной из автобусных остановок, на лавке которой, сгорбившись, примостился нищий, в грязном рубище и дышащий ярым перегаром. Кристина остановилась перед ним и нащупав в одном из карманов пару монет, вложила их в иссохшую, крючковатую руку.