Огненная душа куклы

1

Они остановились в старом двухэтажном доме, спрятавшемся в глубине некогда привилегированного дачного поселка, где в далеком прошлом селились партийные работники и советские чиновники средней руки, сбегая подальше от социалистических забот и строгих начальников.

– Нас будут искать в других городах, но только не здесь, – сказала она, когда они вошли в опустевший сад и поставили сумки на пожухлую траву. – Я оплатила жилье на полгода вперед – нам этого хватит. Потом перед нами – целый мир.

– А удобства тут есть? Ванная, например?

– Какая-то есть, не знаю только, работает ли. Как я скучаю по римским термам, вот кто знал толк в омовениях! И как же омерзительно было жить в грязном Средневековье. Моя человеческая суть очень притязательна к таким мелочам. Но ты не забивай себе голову такими мелочами, если что, я буду сама купать тебя в корыте. Уж оно у них точно должно быть!

– Я не против, – обернувшись к ней, усмехнулся он. – Чтобы ты меня купала.

– Еще бы. Главное, чтобы нам не мешали. Никто не мешал, – очень серьезно проговорила она. – Вперед, милый, осмотрим нашу хибарку.

Но его интересовала только спальня. Он сам повел ее к большой, застеленной покрывалом кровати.

– А ты осмелел, – усмехнулась Лилит. – И куда делась юношеская робость?

– Ты развеяла ее, – ответил Владислав. – Я за одни сутки как будто стал на десять лет старше. – Они повалились на кровать. Он обнял ее, сгреб очень по-мужски. – Что со мной? Мне кажется, сегодня я умею раза в два или в три больше, чем вчера. Смотрю на все другими глазами, понимаю то, чего не понимал вчера, мог только догадываться. Так что со мной?

– Сближаясь с тобой – телом и духом, я передаю тебе многие силы. В том числе знания. Я делюсь с тобой опытом – прошлых столетий и тысячелетий. Земная женщина, простая смертная, тоже могла бы поделиться с тобой, нуу-у… своим любовным опытом, тем, как варить щи, убирать постель после ночи, мыть пол. Я же дарю тебе целый мир, вечность, вселенную, которую знаю сама. Я умею не только давать, но и отнимать.

– Что отнимать?

– То, что даю, – силы, волю, саму жизнь по капле. У того, кого невзлюблю. Опустошать до самого донышка. – Ее глаза вдруг стали гаснуть, словно кто-то невидимый дунул на огонь в них ледяным дыханием. – Бывало и такое… Но это не про тебя, – вновь ожила она. – Ты – мой подарок вселенной. У нас впереди много работы, малыш, и торжества тоже много.

Он посмотрел в ее глаза – живые и пронзительные, ни с чем не сравнимые, переливавшиеся глубоко внутри перламутровым светом, – это были глаза божества.

– Но что ты хочешь от меня? – спросил он.

– Я – твоя муза, я подарю тебе крылья, они уже растут у тебя за спиной; со мной ты взлетишь к самому солнцу. Или к луне. Или к Большой Медведице. Куда захочешь. И со мной ты не обожжешь крыльев, не рухнешь вниз, как несчастный Икар. Его крылья были сделаны из перьев и скреплены воском, мои крылья – знание тайн Вселенной, владение ее силами.

– Как это будет? Расскажи…

– Проще сделать. Но я попробую объяснить. Кто может сказать, откуда берется у человека талант? Из каких источников он получает сверхспособности? Это просто происходит. А я знаю эти тайные реки и ручейки и направлю их в тебя. Сделаю все для воплощения твоего гения. Я вдохну в тебя силы, которые помогут стать первым из лучших. А потом перешагнуть ту границу, которая лежит между обычными людьми и всеми тайнами – непреодолимую для всех смертных. Во все я посвятить тебя не смогу – твой разум не выдержит такой ноши, – но многое открою обязательно. Тебя ждет небывалое путешествие!..

На следующий день к дому подъехала крытая «Газель». Привезли два мольберта, этюдник, холсты, штук двести разного формата, ватман, краски, пастель, акварель, уголь, два софита, упаковку с драпировками – короче, все то, что необходимо художнику для интенсивной работы.

– А если кто узнает? Догадается, в смысле? – спросил он, перетаскивая купленное в дом. – Мы столько всего заказали. Вдруг пойдут по следу?

– Они не настолько умны, – усмехнулась она, когда они вместе поднялись по крыльцу, вошли в дом и поставили коробки в углу прихожей. – И потом, тебе еще только предстоит стать тем, кем ты должен стать. – Она привлекла его к себе, поцеловала в губы. – На солнце обращают внимание, когда оно восходит поутру, выглядывает из-за края земли. Этого пока не случилось, но случится. Вот когда тебя возьмут на заметку. За тобой станут следить, пустят по твоему следу гончих – это тоже не исключено. Но пока ты только молодой человек с талантом художника. Кто вспомнит об этом? Разве кто-нибудь из них может понять, что думаю я? Как далеко смотрю? Нет, не того калибра эти существа. Они – пресмыкающиеся. Так было, поверь мне, веками. Пусть они наденут тоги или облачатся в варварские шубы, в кафтаны с белоснежными манжетами, но останутся все теми же дураками. Уж я-то знаю. А когда спохватятся, будет поздно. Мы с тобой к тому времени устремимся к звездам, малыш.

Как же притягательно звучали ее слова! Сколько уверенности было в них. И какой силой они наполняли его пока еще недостаточно опытное, молодое, но требовательное сердце, жадную душу, в которой его спутница уже успела похозяйничать.

Покупки были перенесены в дом, расставлены по углам самой дальней комнаты, бывшей гостиной с большими окнами, в которой когда-то прежние хозяева, наверное, собирали друзей и устраивали пиры, но теперь переделанной в мастерскую. Заперев дверь, Владислав растерянно уставился на груды холстов и два мольберта.

– А что мне рисовать? – вдруг спросил он.

– Меня, конечно, милый, – усмехнулась Лилит. – Для начала. Ты даже не представляешь, что может натурщица сделать с мастером. Особенно такая, как я. Как правило, мастер создает свою натуру, лепит из нее то, что хочет сам, но со мной все иначе. Я буду с каждым штрихом создавать тебя. С каждым мазком кисти, с каждым твоим вздохом. Уже скоро ты это почувствуешь, мой Владислав.

В тот день она как-то по-особому назвала его по имени. Она ведь знала и другие имена, но теперь приняла его таким, каким он был в этой жизни. Лилит тоже нужно было время, чтобы заново ощутить и понять его, принять заново – своим пылающим сердцем, своей нездешней душой, всем своим запредельным существом, о котором он пока так мало знал.

Владислав с особенной жадностью оглядел ее. Но не с тем одержимым желанием, с каким смотрел всякий раз, – бешеным желанием обладать, а иначе – теперь иначе. С таким восторгом смотрят на прекрасный закат, на величественные горные вершины, на сокрушительный дивный водопад. Это восхищение силами природы, а Лилит и была этой природой, первородной силой, рожденной в начале всех начал.

– О да, я чувствую это, – вдруг сказал он.

Она вопросительно взглянула:

– Что ты чувствуешь?

– Тебя, Лилит. И я хочу рисовать тебя.

– Прямо сейчас?

– Да, – уверенно кивнул он.

– Тогда вперед.

Мастерская, самая светлая из комнат, была готова к работе. В середину новый хозяин дома немедленно поставил мольберт, на него водрузил холст. Подвинул старенький диван так, чтобы он оказался в потоке солнечного света, падавшего в окно. Накрыл алой драпировкой, положил две подушки. Все это время Лилит наблюдала за ним, затаив дыхание. Именно таким она и желала видеть его – окрыленным, готовым к работе, понимающим ее. И нестерпимо жаждущим творчества.

– Ложись, – обернулся он.

Лилит послушно сбросила одежду и нагой легла на укрытый драпировкой диван.

– Спиной на подушки и чуть набок, ко мне лицом.

– Хорошо.

– Облокотись на правую руку, а левую забрось за голову, чтобы твоя подмышка была открыта.

– Так?

– Именно так! – горячо кивнул он. – Колени чуть вместе.

– Как скажешь, – исполнила она.

Кажется, ее увлекали повелительный тон и четкое знание того, что он делает.

– Все верно! – Он восторженно покачал головой: – Моя Лилит, моя богиня, моя прекрасная муза…