Маршал Баграмян

Народный художник СССР Налбандян вспоминает:

— С Иваном Христофоровичем я познакомился после войны, в 1946 году, в Риге. Он сразу пленил меня своей человечностью, вниманием, добротой. Когда он согласился, чтобы я писал его портрет, возник вопрос — как. Мы с ним обсудили этот вопрос и пришли к выводу: в шинели. Тем более на дворе была зима. Хотелось ближе к натуре.

Через две недели работа была завершена — Иван Христофорович изображен во весь рост в шипели…

С тех пор у нас продолжалась дружба.

Спустя восемь лет я написал новый портрет Баграмяна в 1954 году. Этот портрет сейчас находится в Музее революции в Армении.

Третий раз я написал маршала в 1981 году, на даче в Баковке. В этот раз я увидел его задумчивым, озабоченным, но по-прежнему добрым, спокойным, уверенным.

К каждому новому портрету мною было сделано много зарисовок. И каждый раз в этом необыкновенно мудром человеке находил я что-то новое, интересное, что и пытался воспроизвести на холсте.

Композитор Экимян говорит:

— С тех пор как мне посчастливилось познакомиться с Баграмяном, он стал для меня самым дорогим человеком, своеобразным камертоном. Я часто приезжал к нему со своими песнями. Иногда он становился первым их слушателем. Иван Христофорович очень любил песню, народную песню, тонко чувствовал мелодию.

Баграмян подтверждает это:

— Я очень люблю песни Алексея Экимяна. Они мне нравятся задушевностью, искренностью, мелодичностью. Многие из них настолько близки и нравятся, что мне кажется, я их слышал очень давно, еще в раннем детстве…

Песня должна схватывать за душу, мелодия должна запомниться надолго, навязчиво преследовать тебя. Вот такая песня остается в народе, народ её поет…

Художник Федор Митрофанович Коняхин юношей попал на фронт. Демобилизовавшись, после войны с отличием закончил Московский государственный художественный институт им. В.И. Сурикова. Посвятив себя живописи, он много ездил по стране. Темой его творчества стали пейзажи и люди советской Родины, сильные и духом, и физически. Много он писал о войне, о героях военной поры. Это были портреты военачальников, ветеранов войны, людей мирного труда.

Он написал портрет и Баграмяна.

— Я всегда стремился показать богатство души людей, судьба которых меня волновала, — говорил Федор Митрофанович. — Это удавалось только большим трудом, постижением в процессе общения. Помню волнение, с которым я шел на первую встречу с Баграмяном. Но потом, после одного-двух сеансов я был удивлен, насколько он был человечен, добр, мудр, тактичен, деликатен со всеми. Домашняя обстановка, где мы работали, располагала к общению. Иван Христофорович оказался человеком большой, многосторонней культуры, знакомым со многими художниками и писателями. Мы много говорили о предназначении искусства, и он неизменно проявлял тонкое знание этого предмета.

Так создавался на полотне образ человека мудрого и воинственного, но очень доброго, внимательного, хлебосольного.

Довелось мне наблюдать и интересные эпизоды из повседневной жизни. Однажды пришла к нему девушка и попросила книгу мемуаров для больного отца, воевавшего на его фронте. Он с большой охотой подарил ее. Многим помогал он своим авторитетом.

Иван Христофорович особенно приветливо встречал ветеранов, участников войны, любил их по-братски. Это видно из его слов, сказанных однажды при выступлении по Центральному телевидению:

— Сердце радуется каждый раз, когда я вижу ветеранов в строю. Так держать! Это говорит вам ваш бывший командующий. Мы должны жить и здравствовать, чтобы рассказать подрастающему поколению о революционных и ратных подвигах наших людей, грудью своей отстоявших свободу и независимость любимой Отчизны в ожесточенной битве с фашизмом.

Мы с честью вышли из этой жестокой борьбы, вышли сильными, обогащенными военным и жизненным опытом.

…Много лет прошло с тех памятных, незабываемых лет. Ваш героический подвиг никогда не забудется. Он сохранится вечно в памяти народной.

Как быстро пролетело время, друзья! Словно вчера это было. Мы все — молодые, красивые, крепкие… Впрочем, мы и сейчас крепки духом и нашей фронтовой, нерушимой дружбой.

Иван Христофорович хорошо играл в шахматы. Не любил проигрывать. Но, даже сражаясь с чемпионом мира Тиграном Петросяном, замечая, что «противник» начинает играть «снисходительно», заявлял:

— Если вы и дальше будете так играть, я прекращаю партию.

Он вообще любил спорт. Утром занимался гимнастикой. Много времени уделял ходьбе. Любил футбол. Часто бывал на стадионе. Ездил на стадион со своим земляком, Главным маршалом Бронетанковых войск Амазасном Хачатуровичем Бабаджаняном. Он болел за московский «Спартак», Бабаджанян — за ЦСКА. А за «Арарат» болели вместе.

Надо сказать и о нелегких депутатских обязанностях. Знаю об этом не понаслышке, самого дважды удостоили такого почетного звания. Баграмян был бессменным депутатом Верховного Совета СССР с 1946 года. К нему приходили сотни избирателей (и не избирателей), и все с такими просьбами и проблемами, которых никто, кроме депутата, разрешить не может. И он решал! Но, кроме личных общений, шла еще и огромная почта.

Писали со всех концов страны: из Латвии, с Дальнего Востока, из Сибири и, конечно, из Армении…

Это были письма друзей, однополчан, письма-воспоминания фронтовиков, пожелавших поздравить своего бывшего командующего фронтом с юбилейной датой или праздником, письма-отзывы на книги-воспоминания маршала о войне, письма-просьбы от различных учреждений, колхозов, от ветеранов войны оказать содействие в решении того или иного вопроса: жилищного, устройства на работу, приема в военное училище, до самого простого, вплоть до приобретения мебели…

И ни одно письмо не было оставлено без ответа.

Со свойственной ему добросовестностью Баграмян вникал в суть вопроса, просьбы и на своем депутатском бланке обращался в соответствующие организации. И вопросы решались.

Тогда к маршалу шли письма благодарности.

— Депутат — избранник народа, — говорил Баграмян. — Нельзя не оправдать его доверие. Раз написали письмо, обратились ко мне как к депутату, значит, написавший связывает с этим письмом надежды, с нетерпением ждет ответа. В письме часто автор раскрывается, делится с тобой. Как можно безразлично относиться к письмам? За каждым письмом надо увидеть человека. Безразличие убивает людей, озлобляет их…

Одно письмо, полученное Баграмяном еще во время войны, он выделил из всех, хранил дома в кабинете, рассказал о нем и мне.

Письмо прислала из Америки Анаит Баграмян. Она пишет:

«Уважаемый земляк, друг или брат! Не таю, как обращатъся к Вам, Вы меня не знаете, хотя давно стали для меня родным человеком.

Я американка армянского происхождения, которая любит Советскую Армению, является другом Советского Союза…»

Далее в письме рассказывалось, как в далеком детстве семью этой женщины, жившую в турецкой Армении, настигли бандиты-изуверы, как она бежала в Россию. У нее был брат Ованес (Иван), который воевал против турок в Первой мировой войне, и о нем ничего неизвестно.

«Пожертвовала я для Красной Армии и для детей павших в бою советских воинов свое ожерелье и золотое кольцо — все, что имела. Отдала свои сбережения в фонд постройки эскадрильи “Давид Сасунский”.

В первые годы тяжело дышалось, как будто переставало биться сердце. Свободно вздохнули, когда радио сообщило о большой победе Красной Армии под Сталинградом. Радио! Прекрасное творение человека! По радио в первый раз я услышала Ваше имя, далекий мой брат!.. Фамилия у нас с Вами одна — Баграмян. И брата моего звали Иваном (Ованесом). Неужели Вы не мой брат? Не может быть, чтобы не сбылись мои мечты, — продолжала Анаит. — На днях зашла ко мне подруга, американка — художник. Посмотрела она на Ваш портрет, вырезанный мною из журнала и прикрепленный к стене, и вскрикнула: “О боже мой, как похож этот человек на вашего сына! Не родственники ли вы?”

И, повернувшись ко мне, она удивилась: “Что вы так побледнели, Анаит, что случилось?”

После этого я твердо решила написать Вам это письмо. Ответьте мне хотя бы двумя строками, если вы даже не мой брат. Если не одна мать нас родила, все равно вы мой брат. Пусть природа дарует Вам долгую жизнь и пусть здравствует наша любимая Советская Армения. Разрешите подписать так: Ваша сестра».

Иван Христофорович ответил незнакомой женщине:

«Дорогая сестра! Письмо Ваше очень взволновало меня. Я родился на Кавказе, но не в турецкой Армении, и до сегодняшнего дня не было у меня сестры по имени Анаит. Но Вы можете считать меня своим родным братом. Нас не родила одна мать, но родил нас один народ и одарил общими чувствами. Отныне я буду знать, что у меня есть сестра за далеким океаном. Ваш брат Ованес…»

Баграмян навсегда запомнил эту женщину.

Несколько раз, встречаясь случайно с группами туристов из Америки, в гостинице, в театре, на симпозиумах, Баграмян спрашивал: «Нет ли среди вас Анаит Баграмян?»

Но встретиться им так и не довелось.

После этого отступления, отвлекающего от грустных воспоминаний, придется вернуться к той части названия главы, которая обозначена как «печали».

Судьба не ограничилась жестоким отъемом любимой жены, она поразила кровоточащее сердце Ивана Христофоровича еще одной бедой — трагически погиб сын Мовсес!

Мовсеса Иван Христофорович хотел бы видеть военным. И была на это возможность — Мовсес учился в Студии военных художников имени Грекова. В нее он поступил во время срочной службы в армии. Имел тогда звание старшины. Выезжал в 1943 году со студийцами на фронт для зарисовок эпизодов войны. Но в армии служить не остался и художником-баталистом не стал. Вырос в профессионального художника со своим индивидуальным стилем. Он пейзажист колоритный, эмоциональный, с особым ощущением цвета и света. Но, будучи пейзажистом, Мовсес все же написал и портрет отца, при всех наградах, со спокойным, мудрым лицом человека, много свершившего, на груди которого только орденов Ленина — семь и две Золотые Звезды Героя. Но дело даже не в наградах — отцу уже за восемьдесят, а лицо его, взор, осанка говорят о том, что он — маршал, готовый, если надо, руководить и сражениями за Родину.

К сожалению, этот портрет, созданный в 1980 году, был последней крупной картиной Мовсеса. Я попросил Карину рассказать, как произошла эта беда.

— Мовсес был художник, и жена его, Наташа, тоже художница. У них была своя квартира, у Мовсеса еще и мастерская. Оба они были невероятные собачники и кошатники. Причем не разводили каких-нибудь породистых, а подбирали побитых, покалеченных, кем-то выброшенных и бездомных. Им даже подбрасывали животных, зная, что они не оставят без помощи.

Соседи их уважали. Жили они хорошо. Но однажды Наташа заждалась Мовсеса к обеду. Звонила в мастерскую — не отвечает. Тогда она пошла за ним сама. Дверь в мастерскую оказалась открытой, а на полу лежал убитый Мовсес. Кто совершил это злодеяние, не раскрыто по сей день. Да и не было настойчивого расследования. Дедушка, конечно, мог бы добиться при его авторитете более внимательного поиска преступника, но он в те дни лежал тяжело больным. Ему не решились сообщить о гибели сына. Это добило бы его.