Свет над горизонтом

* * *

Описав огромную дугу, «Щ-17» легла на грунт и застопорила моторы.

— Акустик, как наверху? — крикнул Ольштынский.

— Два охотника сбрасывают глубинные бомбы восточнее того места, где мы были, примерно на полмили. Разрывы удаляются.

— При изменении обстановки сразу доложите, — командир повернулся к замполиту. — Чуешь, как все обернулось? А? Вот уж, действительно, на войне как на войне, не хочешь, да поверишь, что женщина на корабле к несчастью. Еще бы немного — и ее своими руками, можно сказать, на тот свет препроводили. Что же там могло произойти? Как думает комиссар?

— Давай пригласим Ирму, уточним?

— Хорошо, зови только не в центральный пост, а ко мне в каюту.

Долматов прошел во второй отсек и спустя некоторое время вернулся с девушкой.

— Садитесь сюда, — командир показал на кресло, — давайте обсудим, как жить дальше и вообще как это могло случиться?

Девушка молча села.

— Пока ясно одно. В квадрате нас ждали, судя по катерам-охотникам и артиллерии; и приготовились основательно. Им были точно известны опознавательные сигналы и время. Утечка информации с нашей стороны полностью исключена. Так, комиссар?

— Абсолютно. И не потому, что я доверяю команде как себе самому, а просто информации некуда было утекать: лодка не имела никакой связи с землей.

— Значит, порвалось какое-то звено у вас, — Ольштынский сделал жест в сторону Линдус, — какое именно?

— Пока не знаю. Может быть, подняться, поискать матросов?

— Чудес не бывает. Достаточно одного малюсенького осколочка или пули, чтобы надувная лодка пошла ко дну. На шлюпке были надежные, смелые ребята. Катера не дадут им уйти вплавь. Спасаться, стало быть, некуда. Жизнь свою моряки отдают недешево. В плен не сдадутся, а значит, и помогать нам некому.

— Может быть, все-таки попробовать? — девушка, словно ища поддержки, повернулась к Долматову.

Замполит молча покачал головой. — Думаю, правильнее подождать, когда уйдут охотники. В подводном положении отойдем подальше и всплывем, пока еще не рассвело, затем свяжемся со штабом, доложим им и будем действовать, как прикажут. Так? — Ольштынский замолчал.

— Иного выхода нет, очень жалко ребят — прекрасные были люди, но, как ты сказал, на войне как на войне — потери неизбежны. Уходим, командир, командуй.

Через час лодка оторвалась от грунта и двинулась на север. Отойдя мили три, всплыли и передали сообщение в штаб бригады.

Ответ с Большой земли пришел быстро: лодке приступить к выполнению основного варианта задания. И отдельная шифровка для разведчицы.

Ночью всплыли и ходко пошли на запад, туда, где пролегали коммуникации, связывающие осажденного, прижатого со всех сторон к морю, врага с основными силами.

Оставив на мостике вахтенного офицера, командир спустился вниз и послал рассыльного пригласить к себе Долматова и Линдус.

Замполит появился почти тотчас, очевидно, прикорнул где-нибудь рядом. Лицо у него было усталое, резче обозначились морщины на лбу, глаза запали. Он грустно посмотрел на Ольштынского и тяжело опустился в кресло.

— Четвертый год воюю, командир. Всего насмотрелся, а вот к смерти друзей никак не привыкну.

— А ты думаешь, можно к этому привыкнуть?

— Ну хотя бы воспринимать не так остро, что ли, но ничего не получается, все как в первый раз. Помню, только-только прибыл на фронт — воевать был направлен на сушу, и увидел труп нашего бойца, совсем незнакомого. И сразу такое возмущение меня охватило, и такая злоба в душе поднялась, прямо чуть не задохнулся. Да как вы, думаю, гады, смеете наших людей убивать?! Наивный был, даже, помню, мелькнуло в сознании, что безобразие все это, когда же управа на вас, мерзавцев, будет, ведь нельзя же так, понимаешь. И только потом осознал, что управа эта во мне самом. И возмездие придет через меня.

— Да, Николай, мне это тоже знакомо: очень жалко ребят. Знаешь, что сделать ничего нельзя, а на душе какое-то чувство вины, будто что-то ты не предусмотрел, не учел. Разумом себя оправдываешь, а сердце болит, и где-то в глубине будто стоит кто-то из их близких и говорит укоризненно: ведь ты-то жив, а их нет и никогда не будет; страшное это дело — война, будь она трижды проклята.

В дверь постучали. Вошла Ирма и остановилась у переборки.

— Вы меня звали? — спросила одними губами.

— Да, присаживайтесь, пожалуйста. Давайте вместе кое-что обсудим.

Разведчица села на край диванчика, положив руки на колени.

— Мы идем на боевое задание. Вы были у командира бригады и знаете — это не только не легко, но и опасно. Действовать будем в районе порта Кайпилс, на самых оживленных коммуникациях противника. Нам приказано взять вас с собой, — Ольштынский усмехнулся, — благо девать все равно, простите, некуда. В том документе, который получили вы лично, есть другие предложения?

— Нет, все именно так, единственное дополнение — это указание в случае изменения обстоятельств действовать по обстановке, по известному только мне плану.

— Вы, надеюсь, извините нас, — вмешался замполит, — за то, что мы не сможем предоставить вам, как женщине, даже элементарных удобств.

— Я не рассчитывала на комфорт, — девушка строго посмотрела на Долматова, — я сожалею, что не смогла выполнить приказа и явилась пусть даже косвенной, но все же причиной гибели моряков.

— Не надо переживать, — лицо Ольштынского слегка побледнело, — не вы их убили, да и не за вас они погибли, матросы исполнили свой долг. Но не будем об этом. Мы хотели просто…

— Подожди, Леонид, подожди, — перебил его Долматов и положил ладонь на руку Ирмы, — сегодня прямо-таки какой-то покаянный день, у всех на душе чувство вины. Хватит. Мы вот что сделаем. Я сейчас обойду лодку, поговорю с людьми. Они знают не все, что известно нам, а отсутствие точной информации может вызвать нежелательные толки. Правильно? — он повернулся к командиру. — А вы здесь решите сами, что, как и почему. Я пошел.

Долматов поднялся, одернул китель и вышел, плотно прикрыв за собой тонкую фанерную дверь.