Ефрейтор Сизов и его товарищи

* * *

Мать встретила Червонцева у крыльца покосившегося дома, постаревшая и исхудалая. Недуг, видимо, неохотно покидал ее. Долго не отрывалась она от сына, всхлипывала негромко, прижавшись к его груди.

— Спасибо, Федя, что приехал. Теперь я поправлюсь. Обязательно поправлюсь.

И действительно — дня через три мать уже уверенно, распрямившись, ходила по комнате, хлопотала на кухне и в минуты, когда они оставались одни, неотрывно смотрела на него, привыкала к тем чертам, которые изменили лицо сына за два с половиной года, что не видела его. Все ей было по душе: и то, что не увлекался Федор вином, как другие солдаты-отпускники, и его настоящая мужская серьезность. Одно лишь смущало: с утра до вечера сын пропадал на реке, и заметно было — какая-то глубинная печаль засела в его глазах.

Не знала она, что Федор не находит себе места от тоски по Наташе, от безжалостного суда над собой. Он считал часы, дни, когда снова сможет увидеть ее, но время, казалось ему, топталось на месте.

Федор уехал из своей Мещеры на день раньше, надеясь, что встретится с Наташей. Выйдя из замусоренного вагона, бегом, не обращая внимания на встречавшихся офицеров, бросился к телефонной будке. Набрав номер, Федор прислушивался к протяжным гудкам, а сердце билось тревожно и часто.

— Я слушаю, — спокойно сказал наконец тихий родной голос.

— Наташа, это я, Федя.

Она на секунду замолкла и потом дрогнувшим голосом спросила:

— Почему ты приехал на день раньше?

«О, боже! — пронеслось в сознании Червонцева. — Она знала, когда и в какое время я должен был вернуться!»

— Наташа, разреши приехать к тебе.

В. трубке некоторое время было тихо, а потом Наташа с чуть слышным вздохом произнесла:

— Не надо, Федя. Не надо. Может быть, перегорит. А потом… Потом видно будет.

— Тогда хоть разреши писать тебе.

И снова его убило ее короткое молчание.

— Лучше дай мне свой армейский адрес. Я, возможно, напишу тебе сама, — с трудом произнесла она.

Червонцев с тревожной поспешностью назвал номер полевой почты.

— Не спеши так. Я не успела записать. Продиктуй помедленнее, — попросила она. — Вот теперь записала. Будь здоров, Федя. Я очень и очень желаю тебе счастья.

В трубке послышались гудки, и Червонцев со злостью посмотрел на нее, словно трубка была виновата в том, что на другом конце провода больше не хотели говорить с ним.