Самый неприличный подарок

— Что... Я... — Гермиона стряхнула задумчивость и посмотрела на Снейпа, который наблюдал за ней с ироничным исследовательским любопытством. По меркам Снейпа, такое выражение лица вполне могло сойти за широкую улыбку до ушей. Теперь уже был черёд Гермионы думать, чем она так его позабавила, не считая внезапно свалившегося на неё косноязычия. Хотя он смотрел без издёвки, даже с особым вниманием, Гермионе стало не по себе: словно она оказалась одной из его лабораторных мышей, давших интересную реакцию на зелье. «Равнодушно, ты должна ответить максимально равнодушно и уверенно», — напомнила она себе. — Разумеется, я бы не приняла такой подарок.

— Верно, — он кивнул. — Есть подарки, которые принять не всегда возможно. Неприлично дорогие. Или просто неприличные, — он странно усмехнулся, и Гермиону снова пронзило ощущение странной тревоги. Снейп подался вперёд и впился в неё взглядом чёрных, неприятно-глубоких, словно бы бездонных, глаз. «Интересно, а есть у легитименции функция гипноза? — почему-то подумала она. — Без всякого Конфудуса, просто проникновение в сознание... и подчинение его своей воле». Снейп, между тем, продолжал, тихо, но отчётливо выговаривая слова, слегка растягивая их так, что каждое звучало угрозой. — А знаете, мисс Грейнджер, какой самый неприличный подарок?..

Он приблизился ещё сильнее, и Гермиона невольно отодвинулась. Не от отвращения — в сущности, нельзя было сказать, что Снейп был неприятен до такой степени. От страха. Как ни глупо было бояться тому, кто недавно решил умереть, она всё же боялась. Чего-то иррационального, что исходило от него волнами почти ощутимой, плотной, как морская вода или штормовой ветер, энергии.

-...Жизнь! Жизнь, мисс Грейнджер, слишком дорога и слишком... интимна, чтобы её дарить. Делать такой подарок, не думая о последствиях... — Снейп сделал паузу и снова сократил дистанцию, но на сей раз Гермиона продолжала сидеть неподвижно, загипнотизированная его тоном, — большое легкомыслие. Но от всякого дара можно отказаться... Поэтому, — он внезапно повысил тон, и она встрепенулась, словно проснувшись, — поэтому мой Долг жизни будет исполнен только тогда, когда Вы пообещаете мне не убивать себя. Пообещайте мне, мисс Грейнджер!

Вкрадчивый, властный тон, глубокий и выразительный голос окутывали Гермиону, лишая желания сопротивляться. Раньше она и подумать не могла, что Снейп мог говорить так. Она едва не ответила ему «да», плохо соображая, на что именно соглашается... Гермиона скользнула рукой по столешнице, неосознанно придвигаясь к ещё ближе, и... в её ладонь впился осколок стекла, случайно не замеченный Снейпом, когда он чистил стол. Девушка охнула, моментально приходя в себя. А он разочарованно отвернулся, пока Гермиона залечивала руку заклинанием: момент был упущен.

— Я не думаю, что могу обещать Вам это, профессор, — произнесла она, качая головой. Гермиону не покидало острое ощущение нереальности происходящего. Кто же обсуждает такие вопросы? Словно они говорили во сне или в том «Зале ожидания», о котором рассказывал Гарри. Зале между жизнью и смертью. — Зачем Вам это нужно?

— Затем, — бросив на неё недовольный взгляд, произнёс Снейп, — что иначе я буду вынужден, как дежурный аврор на задании, каждый раз вскакивать, трансгрессировать к Вам — о да, в любое время дня и ночи, не взирая ни на какие защитные заклинания, включая Фиделиус! — он невесело хмыкнул, — и откачивать Вас. Это Долг жизни, Грейнджер! Он направляет человека куда мощнее и действенней, чем Феликс Фелицис...

Снейп предстал перед мысленным взором Гермионы кем-то вроде джина из лампы Алладина, готовым в любую минуту броситься исполнять желания и прихоти хозяина. Но почему-то в этот раз её эта картина вовсе не развеселила. Вот тебе и Долг жизни. Красивая сказка о взаимной помощи, которая, на самом деле, замешана на слишком сильной магии, чтобы ей противиться. Спасённый не стремится спасать: он обречён это делать...

— Неужели всё так серьёзно, профессор? — Гермионе почему-то стало стыдно. По крайней мере, она испытывала горячее желание сказать что-то в своё оправдание: — То есть... я даже не знала... почему об этом так мало пишут и вообще? Я могу Вам как-то помочь?

После этих слов произошло ещё одно событие из серии «Тебе всё равно никто не поверит»: Снейп расхохотался. Мрачненько так, издевательски, но вполне себе искренне. И громко. Гермиона вообще не помнила настолько «шумного» профессора: даже чтобы поддерживать дисциплину в классе, ему всегда хватало тихого тона, почти на грани шёпота. Неожиданно, ей самой тоже стало смешно. Гермиона с ещё не рассосавшимся следом от верёвки на шее и Снейп, чьи шрамы, только слегка прикрытые воротником, налились кровью от безудержного смеха — хохотали в голос. «Будто два упыря, придумавших удачный розыгрыш для празднования Хэллоуина», — подумала она. Абсурдность ситуации нарастала.

— Грейнджер, Ваш альтруизм не знает преград, — постановил Снейп, отсмеявшись. — Может, будет полезнее, если мы разберёмся, зачем Вы вообще решили вешаться?

— А что мне было — палочкой застрелиться? — огрызнулась Гермиона, неохотно успокаиваясь и скрещивая руки на груди. Веселье покинуло её так же быстро, как возникло. — И вообще это не Ваше дело!

— Я, кажется, уже объяснил, почему оно моё. Терпеливо объяснил, — последние слова Снейп произнёс с особым нажимом, словно давая понять, каких колоссальных усилий ему это стоило.

Гермиона тяжело вздохнула и посмотрела в сторону недосягаемого мини-бара. Сначала он не позволил ей пить, а теперь заставляет рассказывать, словно подростка на приёме у школьного психолога, о «тайных мотивах» её суицида. Это было слишком. Хуже того: озвучивать причины Снейпу казалось ужасно неудобным, даже постыдным. Получалось, что ему она навязала жизнь, а сама желает с ней покончить! Впрочем, вид Снейпа, взиравшего на неё с каким-то абсолютным, затягивающим вниманием, не оставлял надежды на возможность отвертеться. Гермиона по-ученически сложила руки на коленях и монотонным, скучающим голосом начала: — Потому что меня не принимают всерьёз, потому что меня считают девочкой на побегушках и ходячим архивом с полезными знаниями, потому что никто никогда не спрашивает, чего я хочу, что мне нравится, что я чувствую. Потому что все привыкли, что я «хорошая» и всем всегда помогаю! — чем больше Гермиона говорила, тем более нелепыми и детскими казались ей её жалобы. Тщательно подобранные аргументы выцветали, словно фотографии под ярким светом лампы. Но девушка упрямо продолжала, стараясь не задумываться, насколько глупо выглядит: — И, вдобавок ко всему, никто не помнит о моём дне рождении. Я столько раз говорила им об этом, а они... «Гермиона, прости, совсем замотался, давай я тебе подарок на следующей неделе отдам?» Мне что, подарок нужен?! — она не заметила, как постепенно снова вошла в раж, говоря всё громче и громче, пока не сорвалась на крик. — Мне нужно, чтобы кто-то обо мне помнил! Чтобы кто-то поднял свой зад, отменил все дела и пришёл! Потому что это и называется «внимание»! А я для них — просто пустое место...

На некоторое время воцарилась тишина. Гермиона, не отрываясь, смотрела на камин, боясь нарушить молчание или пошевелиться. Она ждала, что Снейп вот-вот скажет ей что-то обидное, про то, что она, хоть и героиня войны, просто избалованная девчонка, страдающая из-за мелочей. И скажет это своим излюбленным язвительным тоном, от которого чувствуешь себя так, будто с тебя тонким слоем срезают кожу. Или ничего не скажет. Просто брезгливо поморщится. И почему-то ей было больно от того, что он мог так сделать. Наверное, потому что он был первым и единственным, кому она вообще рассказала, что с ней происходит. Но время шло, а Снейп, как и она, смотрел куда-то внутрь камина, сквозь кованные завитки решётки, и молчал. Наконец, он тихо произнёс:

— Ну, хорошо. Я пришёл. Я вспомнил. Полегчало?

И никакой издёвки. Но Гермиона молчала. Потому что знала, что если заговорит, то неизбежно скажет правду. А правда была слишком оскорбительна, несправедлива. Она была в ярости от того, что пришёл именно он. Его появление только подчеркнула то, что она, Гермиона Грейнджер, не достойна на свой День рождения ничего лучшего, чем Снейп. Любой, любой другой человек бы подошёл. Даже младший секретарь суда, девчонка-практикантка, у которой вечно слезились глаза из-за сенной лихорадки. Но не Снейп. Мгновение, когда его мнение было для неё важно, испарилось, словно его и не было. «Я хотела не этого! — кричало всё в ней. — Я хотела, чтобы со мной были друзья, или умереть. Или чтобы меня спас... Гарри. Или Невилл. Или даже Луна. Да что там — хотя бы наш прокурор мистер Джастис. Но не этого! Это какой-то дикий, безумный фарс... Когда же я проснусь...» Но Снейп сам избавил её от дальнейшего внутреннего монолога. Видимо, переполнявшие эмоции и так отражались на её лице.

— Нет, — он не спрашивал, а констатировал. — Ну разумеется, нет! Такие как я должны получать приглашения, но вежливо отказываться, потому что их присутствия никто не ждёт, — Снейп произнёс это с такой горькой издёвкой, что Гермиона дёрнулась, словно от удара. И почему она не смогла держать свои эмоции при себе? Он продолжал: — А если уж я собрался прийти, то Вы вправе ожидать чего-то такого, что полностью перевернёт Ваши представления... Например, заявиться к Вам в розовой мантии и попросить Вашей руки и сердца!

Гермиона посмотрела на него с выражением ужаса на лице, не в силах оторвать глаз от разгневанного — именно, разгневанного! — Снейпа, в тоне речи которого было столько ярости, ненависти, горечи, тоски и Мерлин ещё знает каких эмоций. Его глаза горели и практически метали молнии, дыхание было нервным и прерывистым. А она-то считала его невозмутимым! Но Снейп истолковал её мимику превратно.

— Это была ирония, мисс Грейнджер, — он устало усмехнулся, резко прервав свою вспышку гнева, словно её и не было. Гермиона чувствовала себя странно одураченной. Словно на ярмарочном аттракционе: вот кролик, а вот он исчезает в шляпе. В детстве она всегда знала, что в фокусе есть подвох, но не могла угадать в чём, и это ужасно её злило. Снейп был такой же волшебной шляпой: он вытаскивал одно настроение за другим, а потом, как ни в чём не бывало, прятал их обратно. — Я не для этого возвращался с того света, чтобы загубить свою жизнь браком с Вами.

Это её даже не обидело. Следовательно, у них своего рода взаимность... Что ж, это тоже дорогого стоит. К тому же, Снейп дал ей прекрасный повод спросить то, что она хотела с тех пор, как пришла в себя и оценила юмор создавшейся ситуации:

— А для чего, профессор? — она ретировалась из больницы, сгорая от стыда, что спасла того, кто не хотел быть спасённым. Но так и не поняла, почему он не исправил её ошибку.

— Будем считать, что мне не понравилось на том свете, — сухо ответил Снейп, всем своим видом показывая, что подробно распространяться не намерен. Но потом добавил: — Вечность консервирует, мисс Грейнджер. Человек умирает таким, каким живёт. И существует так вечно. Поэтому, когда я соберусь умереть в следующий раз, я постараюсь отнестись к этому более ответственно. Чего и Вам желаю...