Трое из Лукоморья

Все засобирались в дорогу, тролль в своём направлении, мы – в своём. Уже после того, как мы распрощались и успели сделать несколько шагов, тролль снова нас окликнул.

– Это…Я тут подумал… – неуверенно сказал он. – В общем, вдруг вам пригодится. Тут неподалёку, часа четыре назад, один человек про вас спрашивал. Не у меня, конечно, меня-то он не видел, а у старика одного деревенского.

– Про нас? – переспросил Ярослав, кидая на меня многозначительный взгляд.

– Ну, это я так думаю, что про вас, – поправился тролль. – Вообще-то про мужчину он ничего не говорил, но вот ведьму упомянул, и девочку с ней. Сказал, лет двенадцати. Я, правда, в человеческом возрасте не очень разбираюсь, но мне подумалось, что, может, это про вас.

– Может, и про нас, – подтвердил Ярослав, нахмурившись. – А что-нибудь ещё он говорил?

– Да нет, вроде бы больше ничего не говорил. – Тролль нахмурил брови, припоминая. – Только спросил у старика, не видел ли он вас. Тот говорит, нет, мол, таких не видел. Ну, и всё. И первый ушёл.

– А что-нибудь ещё ты про него запомнил? – спросила я. – Как он выглядел, во что был одет, как говорил?

– Да вроде бы обычно говорил, и выглядел обычно, – развёл руками тролль. – Обычного человеческого роста, тёмные волосы, а больше-то я со спины и не разглядел. Разговаривал, правда, так…важно, словно знатного сословия человек. А, вспомнил! У него ещё плащ был такой необычный. Оранжевый.

– Тебе это о чём-нибудь говорит? – спросила я у Ярослава. – Знатный человек в оранжевом плаще?

Ярослав немного подумал и покачал головой.

– Не припоминаю. Вообще-то в городе плащи самых разных цветов носят, бывают и оранжевые. Хотя цвет, конечно, не самый распространённый. Будем иметь в виду.

Поблагодарив тролля и помахав ему рукой на прощанье, мы снова зашагали в направлении побережья. Лес вскоре кончился; дальше лежали луковые поля. Эта диковина существовала только на нашем острове и только в этой его части, неподалёку от побережья. Поговаривают, что именно она и дала нашему острову название – Лукоморье. Куда ни кинь взгляд, со всех сторон от нас возвышались огромные пузатые луковицы, каждая приблизительно в человеческий рост. Во всём, не считая размера, лук как лук: и характерный горьковатый запах, и шарообразные луковицы, сплюснутые в верхней части, золотистого, коричневого, либо красноватого оттенка, и длинные зелёные перья. (Под землёй располагались только корни и нижняя часть луковицы). Под ногами время от времени шуршала слетевшая с растений шелуха.

– Хороший парень этот тролль, – заметил Ярослав, перекидывая сумку с правого плеча на левое. – Вроде бы такой здоровый, а при этом мягкий и вежливый.

– Да уж, – согласилась я. – И выбраться нам помог. А ведь мог бы просто сказать, дескать, не рой другому яму, и мимо пройти. Мол, это ваши, людские дела, сами в них и разбирайтесь.

– И что же, они все такие культурные?

– Да нет. Не так всё просто. Но в общем-то все они разные, как и люди. Просто немного другие. Другой темперамент, другая мораль.

– Что значит "другая мораль?" – поморщился Ярослав. – Мораль всегда одна.

– Вот уж ничего подобного, – возразила я. – Моралей на свете столько же, сколько и разумных существ.

– То, о чём ты говоришь, – это не мораль, – не согласился он. – Это система ценностей, которая у каждого своя. Люди позволяют себе отходить от морали, каждый по своим причинам. Причины могут быть оправданными и не очень, но мораль от этого не меняется.

Он был настолько убеждён в собственной правоте, что у меня начали зудеть кончики пальцев, так захотелось поспорить. А поскольку нам всё ещё предстояло несколько часов пути, которые надо было чем-то занять, я не видела причин отказывать себе в удовольствии.

– А что такое, по-твоему, мораль? – спросила я. – Эдакая единственная и неоспоримая истина, существующая в мире сама по себе, независимо от людей? И откуда же она там взялась? А я так скажу: мораль создаёт общество. Отчасти она, может, и строится на незыблемых общечеловеческих истинах – если такие, конечно, вообще существуют, но допустим. Но в огромной степени мораль – это всего лишь инструмент, средство, которое общество использует, чтобы само себя прокормить и поддержать. Чтобы заставить отдельных людей жить так, как ему, обществу, удобно.

– И что же в этом плохого? – откликнулся Ярослав. – Общество – оно для чего, по-твоему, существует? Тебя послушать – так это эдакий монстр, дракон с тремя головами, который так и норовит человека съесть. А на самом-то деле общество как раз из этих самых людей и состоит.

– Съесть не съесть, а поглотить – так точно, – фыркнула я. – И по-любому что удобно, то не всегда "правильно".

– А например?

– Ну вот например, какой должна быть хорошая девушка? Кроткой, милой, доброй, скромной, работящей. Так?

– Так, – подтвердил воин. – И что тут плохого?

– А что хорошего? Ведь я сейчас описала существо, которым легко манипулировать и которому без труда можно сесть на шею. Вот девочек и учат с рождения, что надо быть именно такими. Не потому что так хорошо, а потому что удобно. И заметь, удобно не для них, а для окружающих. Так ведь, Дара?

– Не без того, – отозвалась девочка. – Но я не кроткая. И не хочу быть кроткой. А тётя говорит, таких замуж не берут.

– Что ещё за глупости???

Эти слова вполне могла бы произнести я. Однако произнёс их Ярослав. Я склонила голову на бок, по-новому приглядываясь к спутнику.

– А вот так их и учат, – заметила я. – Замуж не выйдешь, никому нужна не будешь, одна останешься. Шантаж, да и только.

– Про кротость не знаю, – сказал Ярослав, – но в доброте-то что плохо? Или в скромности?

– А что в скромности хорошего? – возразила я. – Если у женщины есть достоинства, то почему бы ей ими не гордиться? Я про таланты, а не про то, о чём ты сейчас подумал, так что глаза-то подними повыше! А тут выходит, что знать себе цену – плохо, это ведь гордыня! Любить себя – тоже плохо, эгоизм! Инстинкт самосохранения – нормальное, казалось бы, явление, – так нет, опять плохо, потому как трусость!

– А я не согласен. Ты что-то путаешь, хотя так сразу и трудно сказать, что именно. Вот взять хотя бы трусость. Трус – это не тот, у кого есть инстинкт самосохранения, не тот, кто боится. Думаешь, храбрый не боится? Не боится только дурак, который неспособен осознать опасность. А коли так, его и уважать-то не за что. А храбрый – это тот, кто боится, но умеет, когда надо, свой страх преодолеть, подчинить своей воле.

– А трус? – заинтересованно спросила Дара, ускоряя шаг, чтобы оказаться чуть впереди Ярослава.

– Трус позволяет своему страху управлять собой. А раз так, то он из-за страха может и бросить, и предать, и обмануть. Да всё, что угодно может, даже убить.

– Убить из-за страха? – хмыкнула Дара. – Не, это чересчур.

– Смотря как сложится, – стоял на своём Ярослав. – Может и убить.

Определённо этот разговор становился интересным. Мой собеседник раскрывался с новой стороны, совершенно для меня неожиданной. Воин, который способен не только связать пару слов из разряда "Так точно!", но ещё и пообсуждать философские вопросы? Это и вправду что-то новенькое. Неужто за последние годы я отстала от жизни? Хотя…Вернее всего, дело в другом. Ярослав, как никак, не просто воин; он занимает – точнее, занимал – очень высокий пост. По карьерной лестнице в армии может подняться и простой смертный, однако стать начальником охраны самого царя навряд ли мог бы человек без роду, без племени. А стало быть, происхождения наш спутник наверняка благородного. Да что там наверняка, у него это происхождение на лбу написано крупными буквами. Как, впрочем, и правильность. Последняя мысль заставила меня поморщиться и снова приступить к спору.

– А как насчёт целомудрия? – елейным голосом спросила я. – Вот ты женат?

Разумеется, этот вопрос интересовал меня исключительно по ходу спора, так сказать, из соображений риторики.

– Ну нет. – Ярослав нахмурился, пытаясь понять, куда я клоню.

– Возлежать с женщиной вне брака грешно, верно? – продолжила я. – Аморально. Значит, тебе этого делать никогда не доводилось?

Я посмотрела на него невинным взглядом профессионального воришки, ненароком столкнувшегося на площади со стражником. Он скептически покачал головой, давая понять, что не купился. Однако хоть немного, а покраснел.

– Я и не говорил, что все люди всегда поступают в соответствии с моралью, – напомнил он. – Я только сказал, что она есть и она одна.

– И в данном случае она идёт вразрез с законами природы, – констатировала я, скромно потупив глазки. – А разве природа может быть аморальной? И между прочим, мораль, в отличие от законов природы, изменчива. Она зависит от времени и места. У нас, к примеру, считается, что мужчина может иметь только одну жену. Жениться на ком-нибудь ещё – это страшный грех и огромное неуважение по отношению к жене. А если перенестись на другую часть острова, чуть южнее родины нашего тролля, так там, наоборот, положено максимум через год после первой свадьбы сыграть вторую. И если мужчина этого не сделал, значит, он согрешил, выказав огромное неуважение по отношению к своей первой жене. Потому что по его милости ей не с кем разделить многочисленные домашние обязанности.

Думала, я его сделала. Не тут-то было! Ярослав всё переиначил по-своему.

– Вот видишь! Стало быть, ключевое слово – "уважение к жене"! Жену надо уважать, и у нас, и у них. Только проявляется это по-разному.

– Хорошо, а как насчёт прямо противоположных вещей, – не сдавалась я. – Вот, например, что правильно – око за око или подставить другую щёку? Как видишь, люди меняются, и их представление о морали тоже.

– Вот! – воскликнул он. – Представление! Меняется представление, а не мораль!

– Ну и как же ты тогда узнаешь, правильное у тебя о ней представление или нет?

– Ой, может, вы уже успокоитесь? – не выдержав, вмешалась Дара. – А то разошлись, прямо как маленькие.

Мы с Ярославом виновато опустили глаза. Тема была закрыта.