Влас Дорошевич

Чужие жены

Какая женщина откажет себе в удовольствии подвергнуть унижению счастливую соперницу? В особенности если эта соперница рте и приятельница! Анна Ивановна, молодая женщина, только что овдовевшая, подала связку писем совсем уничтоженной Марье Петровне.

— Вот. Я нашла их в бумагах покойника.

Марья Петровна взяла письма дрожащими руками.

— Я не знаю, что мне думать о вас… Вы или очень злы, или очень великодушны.

— Не то и не другое. Я просто удивлена.

По губам Анны Ивановны пробежала презрительная гримаска.

— Я прочла ваши страстные излияния… Вот никогда не думала, что покойный Николай Николаевич мог внушать такую пылкую страсть!

Ее письма читали! Марья Петровна чувствовала себя так, как будто ее публично раздели.

— Вы можете меня презирать или ненавидеть, но я любила вашего мужа. Я горячо, я безумно его любила. Да его и нельзя было не любить! Его…

— Моего Николая Николаевича? Вот не подозревала!

— Он был так мил, всегда любезен, трогательно предупредителен, весел.

— Николай?

— Так остроумен. Умел так говорить, заставлял гак смеяться. Часы с ним летели так незаметно!

— Открытия, которые делаются после его смерти! Этот увалень, этот лежебока, этот бука, от которого трудно было добиться слова! Человек с теплой водой вместо крови!

— Ах, нет! Нет! Не говорите! Он так любил, он так умел любить! В нем было столько огня. Он опьянял своей страстью. И он, — он умел заставлять забывать обо всем в мире!..

— Вы… вы, кажется, говорите о Василии Степановиче?

— О моем муже?!

— Ну, да! Вы даете характеристику вашего мужа, и характеристику превосходную… под которой я готова подписаться обеими руками.

— Вы?!

Они смотрели друг на друга теми взглядами, которыми смотрят одна на другую женщины, полные взаимной ненависти, взглядами, полными настоящих рентгеновских лучей, проникающими а самую душу и читающими там, как в открытой книге:

— Вы?! Вы?!

— Мы квиты. Есть справедливость на свете! Да. да! В то время как вы, быть может, посмеивались надо мной с Николаем Николаевичем, я —;» го уж наверное! — хохотала над вами с вашим мужем.

— Вы? Вы это делали… с ним?

— Уж не хотите ли вы спросить: по какому праву? По тому же самому, по которому вы обменивались вот такими письмами с моим мужем… По праву приятельницы жены!

— Нет, нет… Но променять такого мужа, как покойный Коля… виновата, я хотела сказать, как покойный…

— Ничего, ничего! Продолжайте! Я не вижу причин, почему мне было не променять его на Васю.

— На этого облома, на этого мужика, на этого ненавистника женщин?

— Я этого не замечала. Я не могу пожаловаться ни на недостаток любезности, ни на недостаток живости.

— На этого тюфяка?

— О нет! Он умеет быть очень веселым, когда хочет! Со мной он всегда этого хочет.

— На эту рыбу!!!

— О нет, вы ошибаетесь!

— На этого отжившего человека?

— Вы ошибаетесь, повторяю вам, ma chere.

— Ноя его жена!

— Позвольте и мне его немножко знать! Со мной он никогда не был таким. Все это можно скорее сказать про моего покойного мужа!

— Не называйте его имени рядом с Василием Степановичем! Коля!.. Можно ли забыть его ласки!

— К сожалению, я не могу воскликнуть этого, — я, его жена! Как не можете того же сказать про Василия Степановича вы, его жена.

И они протянули друг другу руки, как протягивают два человека, пораженные одним и тем же несчастием.

— О, о своих мужьях приходится узнавать от других.

— Это чудовища!

— Все несчастье состоит в том, что они женаты на своих женах. Тогда как им следовало бы быть женатыми на чужих!

— Да… но, может быть, и нам следовало бы выходить за чужих мужей!

И они поцеловались, эти две вдовы.