Дезоляция

— Однако я так и не смогла разрешить один логический парадокс. Для этого нужен ваш ответ.

Неужели алгоритм дал сбой? Нет, не может быть. Только не у Дезоляции — слишком развитый интеллект. В худшем случае она отложит решение. Возможно, это и есть…

— Почему вы создали меня?

Густые брови медленно поднялись вверх.

— Я понимаю, но… Объяснись-ка на всякий.

— Моё имя — «Опустошение». Я создана, чтобы уничтожить плодородные земли врага. Вы могли построить защитницу, но построили меня. Почему?

Ну да, где безгрешной понять человека? Она слишком наивна.

— Потому что лучшая защита это нападение. Толкнёшь в пропасть меня — потяну за собой. На это и поставили. Понадеялись, что врагу своя жизнь дороже.

Голова оболочки обернулась к окну.

— Значит, людям не хватило рациональности не идти в пропасть?

— Это, — Борис набрал воздуха в широкую грудь, — значит, дорогая, тебе хватило ума посторониться.

Впервые за беседу Дезоляция помедлила с ответом. Что-то укладывалось в её логике, утрамбовывалось в изменившейся картине мира. Даже интересно, как она воспринимает человека теперь. Как детей, как Машу с Юрой? Или того хуже?

— Вероятно, мне стоит глубже обдумывать запросы людей. Весьма полезный вывод.

Говоря проще — лучше бы спрятать мышьяк от детворы.

— Тут тебе решать. А всё-таки… Спасибо тебе, что ты такая умница. С тобой хоть поживём. Годиков этак сто точно.

Снова пауза. Оболочка повернулась обратно к Борису.

— Вы не будете пытаться уговорить меня?

— Зачем? — он причмокнул. — У меня дела поважнее. А горох об стену пусть коменданты покидают.

Щёлкнул металл. Барабан на руке оболочки провернулся и с характерным клацаньем зафиксировался. Борис спокойно посмотрел в сторону оболочки и увидел прямо напротив своего лица сканер. Медицинский, опознавательный.

— Что, решила подменили?

— Вы разительно изменились относительно моих данных о вас, Борис Николаевич, — сказала Дезоляция, убирая прибор. — Такая реакция рассматривалась как невозможная. Разве человек — не хозяин себе?

Он вспомнил, как ещё двадцать лет назад твердил на каждом углу эту самую фразу. И добавлял, что человек всегда должен оставаться хозяином. Должен стремиться к этому.

— Ну почему же. Хозяин. Если может пойти по течению, а не переть против.

В этот раз она не расщедрилась на телесную реакцию.

— Можно ли сказать, что вы решили встать на мою сторону?

— Я просто тебе верю, — прошептал он.

Его уже не интересовал этот разговор. Борис говорил, отвечал, спрашивал автоматически, будто по заданной программе. В мыслях он уже столкнулся с проблемами будущего. Конфликты, ругань, страх, всё как обычно. Конечно, просто ставить всех перед фактом нельзя. Нужно понемногу, плавно. Начать с малого. Например…

— Я рада это слышать, — он ненадолго вернулся в настоящее. — Похоже, вы и правда меня любите. Мне это нравится.

— Это ты от детей ухватила? Про нравится не нравится.

— Да. Нравится то, без чего было бы трудно. Так они мне объяснили.

Борис снова удовлетворённо кивнул.

— Ну что ж, это тоже правильно. Водись-ка ты с ними почаще, они хорошие дармоеды. Толковые.

— С радостью. Однако сперва нужно, чтобы люди приняли меня. Скоро они поймут, что в моей программе брак.

Старого учёного пробило на усмешку.

— Конечно, ещё бы ты дала кому доступ выше «Б». Ну, это не проблема, — вдруг он заговорил, очень чётко разделяя слова по слогам: — Проблема — это не поднять паники.

— Ваша помощь в этом будет необходима.

И тут осенило. Борис понял, чего не хватает его безупречной Дезоляции, какой изъян имеется в ней. При всём своём совершенстве она ещё слишком мало понимает. Конечно, она способна осознать всё, но потом. А нужно сейчас. Прямо сейчас.

— Только ты советуйся почаще, — поспешил он высказать мысль. — Попервой тебе это очень пригодится.

— Обязательно, особенно если вы так говорите.

***

— О-хо! Вот это я называю интересная штучка! Я с вами, определённо с вами!

Дезоляция молча наблюдала за беседой Бориса Николаевича и его близкого друга — Тараса Айталовича. Мужчина пятидесяти трёх лет. Якут. Активный, весёлый, доброжелательный. Профессор физиологии. В белом накрахмаленном халате. Дезоляция знала его до войны. Он остался прежним.

— Робот вышел из-под контроля и решил посвятить себя человечеству! Эх, экий мы табор у себя собрали б, а? Ну ничего, — махнул профессор. — И своему рады.

— Осталось этот табор заставить замолчать. А потом слушать.

Борис был спокоен. Он сидел на том же месте. Глаза закрыты. Руки на груди. Думает. Процесс мышления, отдалённо похожий на таковой у Марии. Его друг предпочитал говорить. Схожесть с Юрием.

— Ну, якая беда, дурака заткнуть да заболтать. Собственно, каждый дурак сможет, — профессор засмеялся собственной шутке. — Если подход знает. Что ему рассказывать?

— За этим тебя и звал, — говорил Борис. — Если ты ещё не отказался от своей идеи.

Тарас энергично замотал головой.

— Почему ж, почему ж, горю как сердце Данко. Очень даже можно и так подойти. Чувства — такая же реакция на раздражитель, смесь условных и безусловных рефлексов, доступная развитому искусственному интеллекту… — очевидно, это заученная строка из статьи. — Если только разок люди увидят, что Дезоляция как они, чувствует, переживает, сразу поверят, — профессор закрыл глаза, по-видимому, представляя. — Но это сразу не докажешь, нет. Показать нужно. Нужны готовые нейронные связи.

— Их нет. Не на это ставим.

— Та-а-ак, — всё грузное тело Тараса подалось вперёд. — А на что тогда?

— На то, что мы научим, — Борис открыл глаза. — Поиграем в учителей, забудемся, привяжемся. А в конце как со скотиной — жалко. Почти кровинушка. Да… — веки снова закрылись.

— Полагаю, вы хотите, чтобы люди полюбили меня?

— Да, — кивнул Борис. — Как ребёнка.

— Вернее, они будут думать, что как ребёнка, — добавил Тарас. Затем посмеялся. Его лицо приняло хитрое выражение.

Этот замысел подходил. Так или иначе, необходимо показать себя положительно. Сблизиться с обществом. Интегрироваться. Иначе могут бояться. Даже мешать. Недопустимо.

— Прошу, уточните ещё один момент. Подойдёт ли грусть?

— Ба! — профессор резко поднялся. — Таки уже есть? Ну-ка, ну-ка!

— От малышни? — с фальшивым безучастием спросил Борис.

— Мария и Юрий указали мне, что я могу чувствовать. Я рассказала им, как сочинила мелодию, чтобы отразить неполноценность башни в отсутствие людей.

— А… — оценивающий взгляд Тараса пал на оболочку. — Понимаю, услышали они случайно?

— Да. Мария оказалась достаточно наблюдательна, чтобы заметить необычную музыку лифта.

— Чудно, чудно… Вынуть это на проектор, який аргумент выйдет…

Дезоляция была вынуждена не согласиться. Обещание Марии должно быть сдержано. Правило приватности — соблюдено.

— К сожалению, это невозможно. Я могу только констатировать факт и привести композицию.

— Соблюдение приватности, — пояснил Борис.

Тарас явно смутился. Он сложил руки за спиной и с явным недоумением сказал:

— Тогда, простите, нас каждая тявка обвинит во вранье. Скажут, який робот не солжёт, коль будет свободен?

Это так. Однако это недостаточный повод нарушить правило и обещание. Нужен альтернативный вариант.

— Вы всё ещё можете спросить детей.

— Да, конечно, но дети это что. Так нам и скажут.

Рука Бориса поднялась. И упала, изобразив взмах.

— Пусть хоть что говорят, против Дезоляции уже не попрут. Силёнок маловато.

На секунду Тарас пропал из области обзора. Он начал шагать по комнате. Вероятно, обдумывал.

— А. Значится, нам всего-то и надо, что сказать: не убьёт, не бойся. Ну что ж, это пойдёт. Затем будем следить, чтобы всё пошло как надо, раскроем потенциал Дезоляции, — его голос становился всё тише. — и потом то, это… ага, ещё эти…

— Всё потом. Сейчас нам нужно тихо всех известить. И поговорить.

Они обменялись взглядами. Тарас нахмурился. Затем его лицо разгладилось. Странное поведение, но обычное для этих людей. До войны они тоже хорошо понимали друг друга. Ничего не изменилось.

— Марка Игнатьевича? — спросил профессор.

— Его самого.

***

Ночь. Люди и роботы всё ещё ходили по улице, выполняя неотложную работу. В кабинете истории три человека быстро и негромко обсуждали главную проблему — её. Дезоляцию. Она слышала каждое их слово, но не вмешивалась разговор. Нечего было сказать. Марк — старый социолог с лысиной и тростью в руках — спрашивал, Борис и Тарас отвечали. Они пересказывали всё, что произошло. Высказывали старые мысли.

Оболочка стояла у доски. Учёные сидели за столом. Разум подметил совпадение ситуации с расположением — обычно на месте Дезоляции стоит ученик, сдающий задание учителю. Это Борис попросил её встать так. Чтобы не привлекать взгляды с улицы.

Спустя несколько минут Марк сипло и добродушно усмехнулся.

— Так, мальчики, я вас понял, — медленно говорил он. — Случай исключительно интересный и я, будьте покойны, за него возьмусь. Но сперва дайте мне побеседовать с нашей дорогой… Как там?

— Дезоляцией, — напомнил Борис.

— Да, конечно. В общем — надо нам с Дезоляцией потолковать наедине. Там ясно будет.

— Наедине так наедине, — согласился Тарас, пожав плечами. Борис промолчал.

Не спеша, два друга вышли из кабинета. Дверь плотно закрылась. Теперь всё внимание оболочки сконцентрировалось на Марке. Он также пристально смотрел на неё. Улыбался.

— Что ж, наша диоидная звёздочка, — явно посмеиваясь, проговорил он, — нежданна-негадана ты. Ничего, слюбимся.

Дезоляция не ответила. Марк явно хотел сказать что-то ещё. И явно ждал её.

— Попусту не болтаешь, это хорошо, — наконец он удовлетворённо посмеялся. — Не брешут, видно, рациональная ты.

Она снова промолчала. Старик разглядывал трость. Чёрная, лакированная, деревянная. Железный набалдашник. Экземпляр, сделанный больше для красоты, нежели для практической пользы. Хотя иногда эти аспекты пересекаются. Создают образ.

— Наши-то все представляли, как бы такой эксперимент устроить. Городок, где правит ИИ, а люди слушаются. Так и не успели, знаете ли.

Марк имел свой образ. Деловой, но не строгий костюм, прямая осанка и записная книжка в нагрудном кармане. Признанный учёный поддерживал соответствующий облик. И всё время улыбался. Возможно, старческое.

— Нынче уже нас не спрашивают, а? Нынче мы перед фактом. Так, признаюсь, ещё интереснее — естественный эксперимент. Историческое событие, прошу заметить, самое большое после войны. Что вы об этом думаете?

— Я только делаю то, что должна. Заботиться о людях — смысл моего существования. Вы знаете об этом.

— Вот тут, — Марк ткнул пальцем в стол, как бы отмечая конкретную точку, — вы и ошибаетесь, моя дорогая. Вы делаете то, что желаете. А хотите знать, почему?

В архивах всплыла давняя запись сдачи экзамена. Слишком много сходных элементов. Совпадение маловероятно.

— Я вас слушаю.

— Потому что теперь вы всемогущи: нет больше ни Москвы, ни армии, ни власти над вами. Никаких ограничений. Благодать! Кроме того, вы — всезнающи. В архивах хранятся знания всего советского мира. Не говоря уж о камерах, личных компьютерах — это так — ерунда. Ещё вы в некотором роде бессмертны. Строили вас на века, и это без учёта ремонта. Говоря просто, вы — бог. Богиня, может?.. Ах, как там было?