Пионерский гамбит-2

— Эй, Кирилл, ты заснул? — громко окликнул меня Илья Сергеевич.

— Ой, я засмотрелся просто, — я тряхнул головой. — Можете повторить вопрос?

— Да какой еще вопрос, вам там горн на обед играет! — засмеялся Илья Сергеевич.

К столовой мы пришли раньше, чем наш отряд и остались их ждать на крыльце.

— Он когда-то за моей мамой ухаживал, — проговорил Мамонов, глядя в сторону. — Подарки дарил всякие. Велосипед мне на день рождения подарил. Мне тогда лет десять было. И я пытался маму уговорить, чтобы она за него замуж вышла. А она мне надавала подзатыльников и сказала, чтобы я в дела взрослых не лез.

— А ты? — спросил я.

— Ну я и не лез больше, — ухмыльнулся Мамонов. — Подумал, что так даже лучше. Так я у него прятался, когда мама была не в духе, а если бы они вместе жить начали, то куда бы я тогда бегал?

Первый отряд приплелся к столовой самым последним. Мы пристроились в хвост колонны, прокричали вместе со всеми:

— Раз, два! — Мы не ели!

Три, четыре — Есть хотим!

Открывайте шире двери,

А то повара съедим!

Руки? — Чистые.

Лицо? — Умыто.

Всем, всем — Приятного аппетита!

Пробираться к своему столу пришлось через битком набитую столовую, кое-где даже протискиваться. Малышня из десятого отряда устроил потасовку, несколько тарелок с супом разбилось. Шумиха, в общем.

Я плюхнулся на свой стул, схватил кусок хлеба и ложку. Куриный суп-лапша на первое, гуляш и пюрешка на второе. И компот. Почти идеальный обед.

— Кирка, ты куда пропал?! — рядом со мной уселся раскрасневшийся Марчуков. — Ты же репетицию пропустил!

— На стадионе был, — я зачерпнул ложкой суп. — Потом мы с Мамоновым ходили про фотографа для газеты договариваться.

— О! — Марчуков заерзал на стуле так, что металлические ножки застучали об пол. — А возьмешь меня в редколлегию, а? Я же год назад мечтал после школы пойти в газету работать, даже письмо писал в «Пионерскую правду»! И его там напечатали!

— Я сам хотел предложить, только ты был занят со сценкой, — сказал я.

— Видел уже Цицерону? — Марчуков отхватил зубами сразу половину куска хлеба и принялся энергично жевать. — Она фо фтором отфяде, пфедставляеф?

Я молча покивал, чтобы не говорить с набитым ртом. Только сейчас понял, что страшно проголодался после всех своих спортивных подвигов.

— А еще знаешь что… — Марчуков внезапно замер и сделал страшные глаза. Потом склонился ко мне ближе и зашептал на ухо. — Помнишь того… этого… на реке… У которого еще глаза разные?