Дот

— Но вы же военврач третьего ранга? Разве это не военный? — последовал со стороны Ереминой свой контраргумент.

— Вы хорошо осведомлены. Не иначе были в больнице, где довелось мне поработать. Я давно на пенсии. И кстати, военврач он вроде и военный, но хирург. Вам, скорее всего, нужен будет пехотинец или артиллерист. Что проку о хирурге писать? Да и в Полоцке мы недолго были.

— Вы имеете ввиду военный госпиталь № 431? — не отставала Екатерина.

— Его самого, — подтвердил мужчина.

— А разве хирурги мало сделали для нашей победы? Кто выхаживал раненных и ставил их в строй? Мы незаслуженно забываем не только работников тыла, но и военных медиков. Я хочу написать не только о пулеметчиках и танкистах, но и о вас, — настаивала Катя.

— Ну, что — ж, коль вы так желаете, то пройдемте ко мне в квартиру, — позвал Коваль ее в гости. В жилище Григория Семеновича было пыльно и не прибрано. Типичное холостяцкое помещение. Он бросил на подоконник свою ношу и шаркающими шагами направился в кухню.

— Ничего кроме чая предложить не могу, — послышался шум воды.

— И не надо. Я же не есть, сюда пришла, а побеседовать, — крикнула Еремина в другую комнату. Она прошлась по комнате, осматривая ее убранство. Обычная мебель для подобных квартир. Разве, что большой абажур над круглым столом, в стиле 30-х годов. Достоянием хозяина, судя по отсутствию стенки с хрустальной посудой, и наличию полки с книгами, были явно не материальные блага, а духовное направление.

— Извините за беспорядок. Все как-то не доходят руки, — появился в комнате хозяин.

— Вы живете сами?

— Скорее вас интересует вопрос, женат ли я? Нет, Катенька.

Ей или показалось или имя Катенька, он повторил с какой-то скрытой нежностью.

— Как-то не сложилось. Чего греха таить, женщины в моей жизни были, но до женитьбы дело не дошло. Но, вы же не по этому вопросу ко мне пришли?

— Знаете, чтобы написать о человеке заметку нужно понять его. Чем он дышит, как мыслит, как живет? Можно конечно отделаться и формализмом. Парочкой простых фраз, которые абсолютно ничего не скажут о герое.

Собеседник с интересом посмотрел на журналистку.

— Вы слишком молоды, а уже мыслите критериями маститых писателей. Кому сейчас нужны эти копания? Сейчас все думают, как выжить самим, и какой-то старик со своими воспоминаниями никого не заинтересует, — смотрел более приземленней на эти вещи хозяин квартиры.

— Возможно, вы и правы. Читателю будет на это наплевать, а вот мне нет. Чтобы научиться писать как Шолохов или Фадеев, нужно все пропустить через себя. Я только этому учусь и не хочу вырасти безразличной, — сама себе удивилась Катя, выдавая такие «перлы».

— У вас хорошая библиотека, — похвалила его гостья, подойдя к книжной полке. Она провела пальцами по корешкам книг.

— У вас столько томов со стихами. Хотите, я угадаю, кто ваш любимый поэт?

Григорий Семенович замер в ожидании.

— Сергей Есенин. Угадала? Могу поспорить, что вы знаете много его произведений наизусть и, наверное, даже читали их когда-то девушкам? — задела Еремина за струны души военврача.

— Только одной, — грустным голосом ответил врач.

— Почему одной? Другие не заслужили?

— Они просто не понимали поэзии, — пояснил Григорий Семенович.

— С этой одной у вас не сложилось? — хотела Катя услышать от Григория отношение мужчины к их мимолетному роману.

— Война разлучила нас, — вздохнул старик. Катя потянулась к верхней полке и вдруг замерла от неожиданности. Там стояла старая групповая фотография сотрудников госпиталя, сделанная в конце июня 1941. Она осторожно взяла ее в руки.

— Григорий Семенович, это фото вашего госпиталя? — пересохшим от волнения голосом спросила москвичка.

— Да. Одно из ранних. Здесь еще первый состав врачей. Его сделали в самом начале войны, — подтвердил Коваль.

— 30 июня, — уточнила Ерёмина.

— А вы откуда знаете? — удивился Григорий.

— Догадалась, — не стала раскрывать тайны Катерина. Она взяла фото и пошла к столу.

— Расскажите о своем госпитале, — попросила девушка. Григорий Семенович поведал об истории образования военного госпиталя, о том, где он базировался, и кто его возглавлял. Рассказывая эти факты, он заметил характерную особенность, журналистка ничего не записывала.

— У меня хорошая память, — так ответила корреспондент «Полоцкого Вестника». Закипел чайник на кухне и хозяин ушел, чтобы сделать чая. Катюша колебалась, говорить ли Григорию кто она на самом деле или нет? Выдержит ли его сердце такое признание? А если промолчать, то ее саму разорвет от нахлынувших эмоций. Завтра она уедет и возможно уже больше никогда не увидит своего Гришу. Ему без малого 85 и что будет завтра неизвестно. Этот негодяй Виктор, даже после ее возвращения продолжал испытывать Катю на прочность, создавая подобные ситуации. Сначала бабушка, теперь Гриша, кто будет завтра? Может Сережа? «Призрачный лейтенант» придет передать ей привет? Хотя по-хорошему, это она сама должна с ним проститься.

Она не притронулась к чашке, в которой плавал дешевый пакетик чая, не потому-что брезговала, а потому-что продолжала рассматривать фото. После двух недель пребывания в том далеком Полоцке, с чувством брезгливости у нее произошли определенные трансформации. Она помнила, как делила с Ларисой черствый кусок хлеба и поэтому этот чай не мог вызвать ни каких отрицательных эмоций, тем более, что его предложил дорогой для нее человек.

— Этот мужчина в центре ваш начальник госпиталя? Важно выглядит.

— Да, это он, — согласился Семенович, сделав глоток горячего напитка.

— Григорий Семенович, а у вас сердечные капли имеются? — не по теме спросила Еремина, все-таки решившись раскрыть свою тайну.

— У вас больное сердце? Такая молодая и уже сердечница? Сейчас посмотрю. Кое-что у меня есть, — встал Коваль, чтобы посмотреть лекарство.

— Какие отношения у вас были с военврачом первого ранга Павловым? — спросила Катя, чтобы узнать, как повлияло на карьеру Гриши ее исчезновение.

— Хорошие. Он даже помог мне в одном щекотливом деле. Постойте, Катя, но я не говорил вам фамилию начальника. Откуда вы ее знаете?

— Это же не тайна? Я готовилась к нашей встрече, — оттягивала признание Еремина.

— А где на этом фото вы? — притворилась незнающей корреспондентка газеты.

— Вот и я, — указал он пальцем.

— Молодой, красивый, — улыбнулся Григорий. То, что красивый, это точно. Нельзя не согласиться.

— Кто это рядом с вами? — ее пальчик остановился на Соне.

— Моя операционная сестра Соня, — ласково отозвался военврач.

— Софья Егоровна?

— Верно, — округлились глаза у Коваля.

— А перед вами кто стоит?

— Санитарка Катя. Кстати, ее, как и вас звали, — отметил сходство хирург.

— Это ей вы стихи читали? — последовал очередной каверзный вопрос. Хозяин квартиры замолчал, пристально смотря в глаза гостьи. О том, кому он читал стихи, уже знать никто не мог.

— Этих деталей нет в открытых источниках. Такого обо мне даже в больнице не расскажут. Кто вы на самом деле? Вы ведь не журналистка? Если я ошибаюсь, то покажите журналистское удостоверение, — заподозрил неладное хозяин.

— Зачем так волноваться? Я просто угадала. Вы так положили ей руку на плечо, будто-бы очень дорожили этой девушкой. На фотографии никто кроме вас, так не стоит, — обосновала она свои слова. Мужчина немного успокоился.

— Я вижу у вас коллектив многонациональный? Вот грузин стоит.

— Это Беридзе Зураб. Тоже хирург, — прокомментировал хозяин.

— Говорят грузины падкие на женщин? Ваш Зураб наверное не такой?

— Что сейчас былое вспоминать? Все мужчины любят женщин, — вздохнул Коваль.

— Вы тоже любили? Наверное, и у вас был какой-нибудь военно-полевой роман? Вот, хотя бы с этой Катенькой. Она ведь наверняка вам нравилась? Только уж больно молодая.

— Послушайте, товарищ журналист, вы, о чем писать собрались? О моей личной жизни или о госпитале? — напомнил Коваль цель ее визита.

— Лекарство пить будете? — поставил он переднейстакан с водой, который предварительно накапал сердечных капель.

— Не сейчас, — не спешила Екатерина, подумав, что питье понадобится самому Ковалю.

— У вас много книг и читаете, наверное, много?

— К чему вы это спрашиваете? — не понял Григорий Семенович, куда клонит гостья.

— О путешественниках во времени никогда не читали? — продолжала она.

— Допустим, читал и что из этого следует?

— А если бы сами с таким феноменом столкнулись, то, как повели себя?

— Вы о путешественниках писать собрались или о войне?

— О том и о другом, — туманно ответила Еремина.

— Эта Катя, что вы о ней знаете? Кроме того, что она сказала, что была в Бресте у тетки и ее поезд разбомбило. Вы ее документы видели? Нет, но поверили на слово.

Коваль присел на стул и расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. Девушка подвинула к нему стакан.

— Откуда вам известны такие подробности? Этой информации нет нигде.

— Почему? А Катя? — не согласилась москвичка.

— Она жива? — спросил мужчина.

— Это она прислала вас?

— Не прислала. Я сама перед вами, — сделала неожиданное заявление гостья.

— Вы, Катя? — не поверил Коваль.

— Сколько вам лет?

— Двадцать, как было и в 1941 году.

— Быть такого не может! — не хотел в такое верить Григорий Семенович.

— Я же говорю вам, что я путешественница во времени. Не по своей конечно воле. Я вернулась оттуда всего два дня назад.

Катя взяла свою сумочку и достала оттуда паспорт.

— Смотрите, — открыла она документ.

— Еремина Екатерина Семеновна, 1975 года рождения, город Москва.

— Это не доказательство, — упирался Коваль.

— Тогда посмотрите на это, — легла на стол справка выписанная начальником госпиталя.

— Это вы помогли мне ее сделать.

— Нет, нет, — пошла в ход и вторая пуговица.

— Гриша, это я, — положила она руку на его сморщенное от времени запястье.

— Вспомни, как ты попросил Соню вывести меня через прачечную. Кстати, ты знал, что ее отец репрессирован? — перешла на ты, Катерина.

— Хочешь, я покажу тебе на фотографии Надю и Маргариту Львовну? Если бы меня кто-то подослал, то уж точно я бы не смогла сориентироваться на фото. Ведь и о Зурабе Ароновиче, я недаром спросила. Девчонки его за глаза называли шоколадным хирургом. Я все помню и твое «Шагане» и нашу единственную ночь вместе. Ты тогда пришел ко мне такой смешной, в своих семейных трусах. Попросил показать татуировку «голубка». Смотри, она никуда не делась, — оголила Катя плечо, ни сколько не стесняясь, что перед ней сидел почтенный старик. Вот тут лекарство и пригодилось. Ереминой пришлось даже встать от переживания, что с Григорием может случиться сердечный приступ. Мужчина отдышался и рухнул перед Екатериной на колени, уткнувшись лицом ей в живот и обняв руками ноги девушки.

— Катенька!

Сквозь тонкую ткань платья она почувствовала, как обожгли ее горячие слезы Гриши.

— Я ждал тебя всю жизнь. Никому больше сердца так и не открыл.

Катя подняла старика с колен.

— Прости меня Гриша, что не сказала тебе сразу. Тогда этого было нельзя. Хватило и доноса Львовны. Я просто, не знала смогу ли вернуться обратно. Получилось. Я здесь всего два дня и будто-бы с тобой и не прощалась, а ты уже старик.