Лёд и порох

* * *

Дождалась ухода госпожи Асотовой и подобралась ближе к своей жертве. Молодой еще мужик — тридцатника не будет. Хотя они тут рано созревают под южным солнцем, значит еще младше. Так, я подготовилась дома к тому, что английского тут не знают.

- Ποιο είναι το όνομα του διοικητή σας [1]? — зачитала я из записной книжки, где вывела транскрипцию своей речи.

Он радостно затараторил, вызвав желание повторять «Хенде хох».

- Δεν μιλώ ελληνικά [2].

На меня озадаченно уставились два огромных, как спелые маслины глаза.

- Πρέπει να τον δείτε. Πες [3]. — и отдала маленькую записку, которая тут же исчезла в глубине одеяла.

— Димитрос.

— Я знаю. — погладила я его по уцелевшей руке. — Знаю.

Вскоре этот раненый исчез, и ни он, ни его одиозный руководитель признаков жизни не проявляли. И ладно бы только они.

Складывалось впечатление, что о нас совершенно забыли еще когда доставивший нас корабль ушел из бухты. Лекарства не подвозились и теперь многие манипуляции совершались с помощью подручных средств и Божьей помощи. В ход пошло и то, что я привезла с собой и несколько раз я подслушала одобрительные разговоры докторов о результатах. Но только тихо, и не для моих ушей, так что признания мы с Сутягиным дождемся не скоро.

Русский гарнизон, который Император посулил греческому королю, оставался миражом, и мы оказались в межвременье. Что происходит на войне — нам не рассказывали: контингент раненых не особо вступал в разговоры, а местные солдаты делали вид, что вообще не понимают наших попыток заговорить. Порой с турецкими парламентерами, доставлявшими нам греческих солдат и забиравших себе подлеченных соотечественников, мы получали отрывочные донесения из второго госпиталя — там было еще краше нашего: расположенный в сыром, покрытом плесенью доме, он щедрой рукой раздаривал медикам и сопровождавшему их отряду Джунковского малярию, лихорадку и прочие радости Османской земли. Непоправимых потерь пока не было, но судя по прорывавшимся эмоциям, депрессовали там люди не хуже нас.

5