Великокняжеский вояж

Глава 14

— Как ты думаешь, Василий Никитич, Великий князь все еще в Уфе находится, или же уже несется сломя голову к Екатеринбургу? — Брылкин выглянул в окошко быстро ехавшей дороге, внимательно разглядывая пыльное облако, появившееся в поле его зрения, когда карета чуть наклонилась на повороте. — Мы никак не можем его догнать, а это, знаете ли, можно за знак Свыше принять, может быть, нам и не следует его догонять?

— Это в тебе, Иван Онуфриевич, старческое брюзжание знак подает, что такие путешествия уже не для таких старых перешников, как мы с тобой. Да что ты там такого углядел, просто не отлипнешь от окна? — Татищев раздраженно посмотрел на своего спутника. За эти дни они настолько надоели друг другу, что с трудом держались себя в рамках приличий не начиная ссориться по пустякам.

— Да сдается мне, что кто-то нас нагоняет, не щадя коня, — задумчиво ответил Брылкин, не отреагировав на подначку Татищева про старых перешников. — И дай-то бог, что это не разбойники какие. Вот что, Василий Никитич, давай-ка вооружимся, чтобы в случае нападения преподать этим татям хороший урок, такой, чтобы до конца жизни запомнили.

— Это ты, Иван Онуфриевич хорошо подметил, уж позволить себя грабить безнаказанно — это совсем последнее дело, — и Татищев вытащил из-под сиденья коробку, в бархатном нутре которой хранился прекрасный пистолет вместе со всеми принадлежностями для заряжения. Руки помнили, как это делается, и Татищев принялся оснащать пистолет, практически не глядя на то, что он делает. Брылкин, сидящий напротив, деловито снаряжал уже второй пистолет, первый, заряженный, лежал рядом с ним на сиденье.

Облако пыли приближалось к карете. Возница, увидев то же, что и Брылкин, решил уйти от явной погони, и хлестнул лошадей, которые понеслись с удвоенной силой. Пассажиров в карете начало болтать, как на корабле в шторм.

— А ну не гони, окаянный! — заорал Брылкин, умудрившись несколько раз стукнуть кулаком в стенку кареты, чтобы возница его услышал. — Запорю, сволочь!

Если возница и услышал его окрик и стук, то предпочел сделать вид, что все потонуло в грохоте копыт. Ситуация стала абсурдной в том плане, что пассажиры рисковали не дожить до встречи с предполагаемыми бандитами и свернуть шеи, находясь в карете.

Татищев сумел открыть окно, высунуть в него руку с зажатым пистолетом и выстрелить в воздух. Вот этот звук возница прекрасно услышал. Как услышали его кони, которые, хоть и испугались, но, вместо того, чтобы нестись еще быстрее, внезапно сами без понуканий замедлили шаг, а затем встали, слегка подрагивая от усталости и пережитого страха.

— Вот паразит какой, — Татищев помог сесть на сиденье упавшему на пол Брылкину и выпрыгнул из кареты на улицу, прихватив с собой один из заряженных пистолетов обер-прокурора. — Ты что козел безрогий, угробить нас с Иваном Онуфриевичем захотел? Да и лошадей едва не загнал! Самого в оглоблю впрягу, будешь тянуть карету до самой Уфы, паскудник!

Крича, Татищев размахивал пистолетом, и не давал вознице оправдаться. Наконец, возница сплюнул и ткнул пальцем куда-то за спину брызжущему слюной Татищеву. Только тогда Василий Никитич услышал топот копыт. Судя по звуку к нему приближалась одна лошадь, а так как разбойники предпочитали не нападать в одиночку, то Татищев почти не опасаясь повернулся к остановившемуся коню и спрыгнувшему на землю всаднику, который быстрым шагом подошел к нему, удерживая на голове треуголку, которая так и норовила слететь из-за внезапного порыва ветра. Увидев, что Татищев держит в руке пистолет, всадник остановился и поднял голову, чтобы Василий Никитич смог его рассмотреть.

— Ты бы пистоль опустил, Василий Никитич, — приятный баритон показался Татищеву знакомым. Прищурившись, он внимательно оглядел мужчину с ног до головы и опустил оружие.

— Петр Иванович, ты ли это? — из кареты вылез Брылкин, тоже держащий в руке пистолет, перевел взгляд на Татищева, и негромко выругался.

— Вот же, Панин, сукин сын, из-за твоей торопливости, мы тебя приняли за лихого человека, а наш возница и вовсе решил нас угробить, когда пыль тобою поднимаемую углядел, — с этими словами Брылкин отошел подальше от кареты и разрядил пистолет, выстрелив в воздух. Его примеру последовал Татищев. Возница, быстро поняв, что они собираются сделать, заранее принялся успокаивать лошадей. Его примеру последовал Панин, но, несмотря на их усилия лошади все равно вздрогнули и переступили с ноги на ногу. Когда же оружие было разряжено, Татище с Брылкиным вернулись, и обер-прокурор вперил в Панина суровый взор. — И куда же ты так несся, Петр Иванович, что нас так перепугать сумел?

— Несся я потому что подумалось мне, будто кони ваши понесли, слишком уж резво вы от меня убегать начали, — хмыкнул молодой офицер. — Только вот едва пулю не получил за доброту свою, и желание помочь ближнему, оказавшемуся в беде.

— Ой, ли, — насмешливо перебил его Татищев. — А не с тем ли прыть такая у тебя открылась, Петр Иванович, что думал ты, будто прелестницу какую спасать будешь, а не двух ворчливых государевых слуг? Да не смущайся так, о твоих лямурах уже не то что весь Петербург шепчется, уже вся Российская империя обсуждает. Уже даже брату приходится оправдываться перед государыней, когда самые изощренные слухи до нее доходят.

— Наветы это все, Василий Никитич, — насупился Панин.

— Конечно, Петенька, наветы, а как же, — хмыкнул Брылкин. — Так что тебя занесло так далеко от салонов? Почитай до Уфы уже доскакал. Небось, скоро увидим разгневанного мужа-рогоносца, от которого наш возница тоже станет убегать, за татя страшного приняв?

— Иван Онуфриевич, ну что вы, право, — Панин уже красный как свекла пытался оправдаться от насмешек двух уже немолодых мужчин, которые насели на него с двух сторон. Даже его лошадь успокоилась, и, как ему показалось, с интересом прислушивалась к разговору. — Никто за мной не гонится. Послание я везу Великому князю, ответ на его прошение Сенату и ее величеству, государыне Елизавете Петровне.

— И о каком прошении идет речь? — Брылкин тут же перестал ерничать и пристально посмотрел на Панина. — Ежели это секретная информация, то лучше не говори, ну, а если ничего секретного нет, то уважь стариков.

— Да какие вы старики? Нашли стариков, — Панин сдвинул треуголку со лба и протер испарину. Осень стояла на редкость теплая и сухая, словно сама погода благоволила путешественникам. — И нет никакого секрета в том, что его высочество еще из Тулы послал прошение о том, чтобы производить временную ротацию, как он назвал весьма емко смену губернаторов и градоправителей. Что мол, ему виднее будет со стороны, кто больше подходит куда, но так как такие решения один он принимать не уполномочен, да и не пойдет на такое, то просит дать ему полномочия временно менять людишек, а то и вовсе временно назначать на должности, ежели Андрей Иванович, который с ним поехал, чтобы хозяйство свое проверить, крамолу какую обнаружит и арест провинившегося произведет. Ну и бумаги направит к государыне на рассмотрение, или она утвердит его назначения, или не утвердит, тогда грамоты соответственные отошлет, да ему экземпляр для ознакомления. Вот утвержденные полномочия и везу.

— Надо же, умно поступает, осторожничает Великий князь, — задумчиво проговорил Брылкин. — На пролом не прет. Интересно, он сам свои мысли озвучивает, или же все-таки этот лис Штелин, да прибившийся откуда-то Криббе его устами говорят?

— Я разговаривал с его высочеством, — Татищев поморщился, вспомнив этот разговор и насмешливый, совсем не юношеский взгляд Петра Федоровича, — и вот что я могу тебе сказать, Иван Онуфриевич, Петр Федорович, естественно прислушивается к мнению своего окружения, но все его решения иной раз и вразрез могут идти с их мнением. Но они только зубы сжимают, и не противятся его воле. Да что уж там, если волчара этот Ушаков из его рук едва ли не ест, то что о других говорить? А уж Ушаков еще при Петре Алексеевиче начинал, и редко, когда не ту сторону выбирал. Да и то, умудрялся быстро доверие вернуть. У Андрея Ивановича нюх на это дело, так что делай выводы сам, а я-то свои уже сделал. Не просто же так мы с тобой в Уфу поехали.

— Ладно, отдохнули и будет, — нарушил воцарившееся молчание Брылкин. — Полезай в карету, Василий Никитич, а то мы никогда до Уфы не доедем, а доедем, так окажется, что Петра Федоровича и нет там уже.

***

— Что со мной, Гертруда, что со мной не так? — Мария упала на разобранную постель и уткнулась в подушку, которая все еще хранила запах ее мужа. Петр уже покинул ее, а она сама долго не могла встать, потому что чувствовала недомогание. Когда же Гертруда пришла, чтобы сменить простыни, как она делала это каждое утро, то обнаружилось, что причина недомогания Великой княгини в женских днях, которые она уже ненавидела лютой ненавистью, потому что они означали, что она снова не смогла понести ребенка.

— Может быть, вы еще слишком молоды, чтобы забеременеть? — Гертруда прекрасно понимала причину расстройства своей молодой госпожи, но, тем не менее, благодарила Богородицу за то, что та отодвигает момент зачатия, потому что не все женщины выживали при родах, а с недавних пор у нее грудь сжимало от плохих предчувствий. Хотя, скорее всего, она себя накручивала, и сама понимала это, но справиться со своим чувством не могла.

— Молодость никогда не была отговоркой для неспособности обеспечить трон наследником, — Мария подняла бледное лицо от подушки. — Я не могу так навредить Петру.

— А что вы можете сделать, ваше высочество? Что? Если Господь не дает пока вам ребенка, значит, так надо. И потом, вы подумали, что в этой поездке может случиться много всякого. Будет лучше, если вы скинете дитя? — Гертруда раздраженно встряхнула платье.

— Нет, не лучше, — Мария встала с отвращением глядя на кровавое пятно. — С этим надо что-то делать. Я не могу все время сидеть в своих комнатах, и носа не показывать наружу.

— Но так делают все знатные дамы, — Гертруда сочувственно посмотрела на Марию.

— А что делают не знатные дамы? Ведь та ж служанка не может не пойти работать из-за женских недомоганий.

— Ваше высочество, ну зачем вам знать это? — Гертруда сложила руки в молитвенном жесте. Ну что за неугомонная девчонка. Да еще и Великий князь только и делает, что поощряет жену, а не велит, как многие мужчины его положения не лезть в мужские дела.

— Что значит, зачем? Чтобы не стать затворницей собственного тела. Раз я не в состоянии зачать дитя, то должна как-то по-другому помогать моему супругу, а не сидеть в четырех стенах, стеная о тяготах женской доли, — Мария решительно накинула на себя тяжелый парчовый халат и подошла к двери. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь передал его высочеству, что я хочу с ним поговорить, — обратилась она к гвардейцу, охранявшему дверь в ее временные покои.

— Как прикажите, ваше высочество, — и гвардеец кивнул второму, стоящему вместе с ним на часах. Второй гвардеец подвинулся так, что перекрыл полностью проход к двери, в то время как тот, к кому обратилась Мария, быстро пошел искать его высочество, чтобы передать слова княгини.