Гонзо-журналистика в СССР

— Счастливого пути! Заходите в редакцию — чаем угощу! — помахал рукой я.

***

Я был на работе самым первым — после уборщицы, конечно. Поставил чайник на плитку, открыл окно, чтобы стылый, затхлый воздух стал еще и сырым от дождя, сдул пыль с клавиш "Ундервуда", погладил лысину Ильича, который всё еще служил мне в качестве пресс-папье... Отпуск кончился — пора было приниматься за работу!

Стрекот клавиш раздолбал тишину редакции и наполнил ее ощущением кипучей занятости и важных дел.

— ...тормозную сис-те-му! — перечитал строчку я как раз в тот момент, когда в отдел городской жизни — он же мой кабинет — заглянул Юрий Анатольич.

— Гера! — сказал он.

— Доброе утро! — сказал я.

— Ну, вы и лицемер, батенька! — заржал он, намекая на отвратительную погоду и ранний подъем, — Какое же оно, к черту, доброе?

— Я люблю свою работу, я приду сюда в субботу, в воскресенье, в понедельник — я дебил, а не бездельник! — продекламировал я и мы заржали уже хором.

— А "козлика" твоего мужики в гараже поправили, скачет как новенький, на обед можно сходить забрать... Слу-у-ушай, а может, не на обед? А может — после работы? Там такое дело — три литра самогонки на меду и прополисе! Представляешь, я у матери в Брагине был, разбирал погреб, вот и нашел банку, закатанную... Крышка — ржавая, я открыл, понюхал и понял — если один начну то всё, хана! А запах такой, м-м-м-м! Мне нужна компания, позарез! Гера, у нас просто нет другого выхода, понимаешь?

— Три литра? — с сомнением покачал головой я, — Справимся ли вдвоем?

Как раз в этот момент мимо по коридору прошел Женя Стариков. Выглядел наш фотокор и вправду не очень.

— Вот! Хватай Женька и уговаривай, а я пойду пока машину прогрею — там Арина Петровна куда-то отъехать собиралась.

— Женек! — сказал я. — Айда чай пить! Грузинский с чабрецом.

— Ай! — отказался Женёк, а потом задумался: — Грузинский чай?

— Ага. Давай, бери кружку, вон чайник, там заварено, садись сюда и закрывай дверь.

Стариков сделал всё это чисто механически — было видно, что его мысли где-то далеко. Я булькнул в его белую с красными горохами кружку два кубика рафинаду и посмотрел ему в лицо. Мешки под глазами, щеки запали, и вообще — выглядит скверно.

— Жень, ты чего? Что случилось-то? Плохая ночь?

Стариков залпом выпил полчашки, а потом вдруг сказал:

— Спину мне расцарапала, ненормальная. Вот скажи мне, что это за блажь — мужику спину царапать? Сдурела она, что ли? Слушай, я теперь понимаю, чего ты ее избегать стал. "Я бываю нежной, я бываю дикой!", — подражая женским интонациям, спародировал он и горько усмехнулся, — Ты нормальной, блин, бываешь?!

— Кто?

— Да она! Представляешь, снимал детский спектакль, никого не трогал. Затащила в гримёрку. А я что? Я мужчина одинокий, от женской ласки отвык. Да и женщина она видная, что тут скрывать? Вот, не удержался... Теперь понять не могу — кто кого имеет: я ее или она меня? Вроде и тянет, а вроде... Зараза! — Стариков отчаянно махнул рукой.

Я всё ждал, когда он скажет, о ком именно идет речь. Догадки, конечно, были, но это казалось мне совсем уж лютой дичью. Но Стариков молчал, только чай пил — мелкими глоточками. Допил почти до конца и сказал:

— Спасибо. Хороший у тебя чай. И человек ты хороший. А я — вон какая скотина.

— Так, товарищ Стариков... Ты знаешь, что делаешь сегодня после работы? — решительным тоном спросил его я.

— Ну, до этой минуты мне казалось, что знаю... Но судя по твоему вопросу — видимо, нет!

— Точно! Ты идешь вместе со мной в гараж к Анатольичу. Там стоит мой "козел", и нам очень-очень нужна твоя помощь. Без тебя мы, наверное, даже умрём!

— Вот как? А мы точно втроем справимся? — прищурил один глаз он.

По крайней мере, в одном, оставшемся широко открытым глазу уже блестели искорки интереса к жизни. Я сумел его заинтриговать!

— Будем искать четвертого. Но это — как повезет.

— Так! Ладно! Ты главное это... — с некоторой опаской сказал Стариков, — Главное, без меня не уходи. Если ты рядом будешь — она точно не подойдет.

Тут в кабинет стремительным домкратом ворвалась Езерская и вдруг кинулась ко мне обниматься:

— Гера! Слава Богу, явился!

Это было очень странно. Во-первых, я сидел на стуле, и для того, чтобы обнять меня, ей пришлось весьма двусмысленно изогнуться, во-вторых, я в целом не привык, чтобы меня кто-то посторонний трогал, если это не кот, например. И в-третьих — ее объятия явно выходили за рамки обычных служебных отношений. Ну, там, где надо, стройненько, где надо кругленько — сами понимаете. Потому я потянулся рукой к Ильичу, таким образом освобождаясь от рук внезапно разомлевшей ответственного... Или всё-таки безответственного секретаря? В общем — ухватил вождя мирового пролетариата за лысину, приподнял, достал две стопочки листочков с машинописным текстом и торжественно вручил Ариночке Петровночке:

— Вот! Как обещал. Два материала. Один про проводника на железной дороге — очень поучительно, двести пятьдесят строчек, а второй — как я маньяка ловил, там на разворот, строчек семьсот.

— Про что? — внезапно охрипшим голосом спросила Езерская, а Стариков подавился чаем.

— Про кого, — поправил я, — Про проводника, говорю. В поезде вместе с ним ехал, земляк оказался... Таких историй понарасказывал, закачаешься!

— Белозор!!!