Гонзо-журналистика в СССР

Глава 26, в которой идет снег

вычитаю позже, вечером скорее всего

«В тот год осенняя погода стояла долго на дворе...» А в конце декабря началось вдруг совсем другое стихотворение Пушкина: «Вечор, ты помнишь вьюга злилась…» Семьдесят девятый год был одним из самых холодных, дубак стоял нечеловечий, говорят, в Подмосковье столбик термометра опускался до минус сорока пяти!

На Полесье было малость потепелее, но мне-то предстояло ехать на Север! Потому готовился соответственно: к черту стиль и моду, главное — функциональность! Бекеша с овчиной, толстенный вязанный свитер со стоячим воротником и вышитыми оленями, куда без них… Теплые штаны на лямках, огромные сапоги с унтами внутри… Теплее чем в Дубровице не будет, а и в Дубровице было до жути холодно! Я бы и балаклаву на морду надел, но, боялся — не поймут. Зато была шапка лыжная, шапка ушасто-меховая, и тактическая борода как последний рубеж обороны от холода.

Ну и запас продуктов, того-сего… Кто знает, как оно всё обернется? В Заполярье еду!

Провожать меня было особенно некому. Добрался до автостанции, с сомнением думая о дороге до Минска на автобусе при нынешних погодных условиях, взял билеты, выпил чаю в буфете, прикупил прессы в ларёчке…

— Молодой человек, мне очень неудобно, такое дело, даже не знаю как обратиться… — эти типы были одинаковыми во все времена. — Не сочти за неуважение, но мне очень нужны тридцать копеек, не хватает на билет домой, понимаешь…

Поживший уже человек, худой, в какой-то ободранной шубе явно с чужого плеча, грязных валенках без калош и небритый. Нос у него был красный, руки тряслись.

— Куда билет, друг? Давай я тебе куплю, а?

Его лицо вдруг стало очень удивленным — он привык или к тому, чтобы его сразу посылали нахрен, или — давали немножко денег, чтобы отстал.

— Что — правда купишь? — доходяга как-то-смутился. — Вообще-то к маме в деревню было бы очень неплохо…

— Куплю, как есть. Пошли на кассу!

Глинная Слобода — это самый краешек Дубровицкого района. Далековато! Действительно, пешком не доберешься, особенно в такой мороз! Смешно было смотреть, как он неверяще мял в руках бумажную полоску. Он ведь и не собирался никуда ехать, хотел настрелять мелочи, купить чекушку и забраться в ту берлогу, из которой он выполз…

— Пошли тебе возьму поесть чего с собой, м? Хочешь котлету в тесте и чай с сахаром? — я критически глянул на него. — Две котлеты в тесте? И пирожок с картошкой.

Он только слюну сглотнул и кивнул. Что мне стоил сделать человека сиюминутно счастливым? Ну, скажем так, гонорара за статью строчек на сто пятьдесят. Полторы странички машинописного текста — и мужчина в куцей шубе обретает счастье без порции спиртного!

Когда я садился в красный междугородный «Икарус», то думал о том, что билет он, скорее всего, сдаст, и таки купит себе чекушку вместо того, чтобы ехать к маме. Может и нет у него мамы в Глинной Слободе, просто населенный пункт назвал подальше, чтобы денег состричь с меня денег побольше. Хорошо еще в Брест не собрался, или в Освею…

Я расположился на задних, полностью пустых сиденьях, и безбожно уснул, разомлев от тряски и тепла в своем кожухе-бекеше…

***

Просыпаться было отвратительно. Всё тело ломило, шея затекла так, будто я провел это время не на относительно мягких креслах «Икаруса», а в средневековых колодках в качестве пытки. Кажется, я даже слюни пускал во сне. Оставалось надеяться только, что никто этого не видел!

Но куда там! Стоило мне только привести свое тело в вертикальное положение и явить всему населению салона автобуса помятую рожу, очумелые глаза и всклокоченные бороду и шевелюру, как тут же раздалось хихиканье и девичий голос заявил:

— Поглядите, девчата! Проснулся! Мужчина мечты!

Я с трудом сфокусировал взгляд на источнике неуместной иронии. Четыре девушки лет двадцати, с ног до головы обложенные футлярами с музыкальными инструментами. Довольно симпатичные, светловолосые, но кого в Беларуси можно удивить привлекательными блондинками? Иностранцев, разве что…

Исторгнув из себя порцию сипов и хрипов, я, наконец, смог спросить:

— Это почему это я — мужчина мечты, товарищи музыкантши?

— Не храпите и Пушкина цитируете! — ответила самая бойкая из них.

— Храп как маразм, — сказал я. — Мешает только окружающим. А декламировал что?

— Ну как же? Под голубыми небесами, великолепными коврами…

— А, действительно… Что ж еще то?

За окном действительно был мороз и солнце, день чудесный. Автобус катил по расчищенной спецтехникой дороге, взбираясь на вершину холма, и из покрытого морозными узорами окна, сквозь согретый дыханием девушек маленький прозрачный кружочек, можно было увидеть бескрайние заснеженные поля, далекие крыши деревенских хаток с уходящими в небо дымами из печных труб, и обледенелые деревья. Красота? Красота.

Я принялся снимать кожух, потому как в автобусе было, если честно, жарковато.

— Глядите, девчата, у него и свитер с оленями! Говорю же — мужчина мечты!

Они так и издевались надо мной всю дорогу, эти девчата. Ехали в Минск, в Филармонию, на какой-то конкурс квартетов, или типа того. Примерно в районе Осипович они заскучали и достали свои струнно-смычковые, и, не спрашивая ни у кого разрешения, вдарили «Лявониху», Паганини и еще какую-то цыганщину. В целом всем понравилось, но было довольно шумно.

***

Поезд Минск — Мурманск идёт сорок три часа! Я как-то не придавал значения этому факту, ведь в той, будущей жизни мне доводилось совершать вояжи по сорок часов — например, на Кавказ, но… Здесь не было гаджетов, не было дошираков и растворимых пюре, и целый ассортимент сублимированной пищи и сухих завтраков. Так что подумать о досуге и питании стоило.

Да, волшебная папочка с моими записками сумасшедшего гарантировала несколько развеселых часов, но…

Но я пошел в гастроном и в «Книгарню». Всё было не так плохо — в столичном магазине имелось всё для того, чтобы обеспечить организм набором калорий, белков-жиров-углеводов и витаминов и не сдохнуть при этом от заворота кишок. Были даже сухофрукты из Средней Азии, курага там, изюм и всё такое.

А из книжек — нашел даже кое-что из Стругацких, к своему большому удивлению и радости. А еще — Шукшина, сборник рассказов, и Коваля, и Ильфа с Петровым. В общем — не удержался, затарился книжечками. Если что — будут подарки. Лучший подарок –это книга! Тут это не просто слова. За хорошее издание нынче и подраться могут!

Потому рюкзак мой оказался забит до отказа, и потяжелел на пару килограмм, да и поезд уже стоял на перроне, когда я выбежал из подземного перехода, и проводницы зябко стучали ногами об ногу и дышали паром, поджидая одиноких пассажиров.

— А я к вам! — сказал я.

— Здрасти-мордасти, — проговорила пожилая, видавшая виды женщина с ярким макияжем. — Вы — пятый человек на весь вагон. У вас верхнее, но если хотите — занимайте нижнее. Думаю, полупустые до Мурманска поедем…

Я взобрался в стылый вагон, еще не успевший хорошенько прогреться, скинул кожух и шапку, и принялся обустраивать житьё-бытьё.

***

Все четыре моих попутчика оказались людьми весьма серьезными. Они часто выходили курить нечто настолько мощное, что глаза резало, разговаривали хриплым шепотом и были максимально вежливыми.

Я никак не мог понять — они из сидельцев, моряков-рыбаков или золотодобытчиков? Или чего там добывают на Кольском полуострове? А может — они были всем сразу, в одном флаконе?

Но — ни одного матерного слова, никакого агрессивного поведения в свою сторону или в сторону проводниц я не видел, хотя поначалу поднапрягся, когда один из них, поджарый и крепкий седой тип с ежиком волос неопределенного цвета спросил хлеба.

Я щедро отполовинил ему от буханки ножом. Поделиться хлебом с человеком — что может быть естественнее.

— Благодарю, — сказал он.

А потом я краем уха услышал, как они просили ту самую, бывалую проводницу заварить им чайку. Та жидкость, что она пронесла в граненых стаканах с подстаканниками мимо меня была черная и густая, как дубровицкая нефть, и ложки в ней совсем не звенели, несмотря на бодрый ход поезда.

Судя по всему, мужчины чай попробовали сразу, потому что раздался еще более сиплый, чем раньше, голос:

— Однако, мать, тебя жизнь помотала!

Проводница только хмыкнула и прошествовала в свое купе походкой царственной особы.

***

Поезд ехал по местам примечательным. Миновали станцию Дно, где согласно официальной версии отрекся от престола последний Император. Ночью долго стояли, и из окна виднелся Господин Великий Новгород, древняя боярско-купеческая республика, которую по нынешним временам наверное пришлось бы именовать Товарищ Великий Новгород, ибо господа в семнадцатом закончились... Ну ладно — в двадцать первом, кое-где даже в двадцать втором. Утром вышел подышать никотином, который исторгали из своих прокуренных легких мои непростые попутчики, посмотрел на столицу Карелии — Петрозаводск. Хотел хоть одним глазком взглянуть на Онежское озеро, скованное льдом, но лютый мороз загнал меня в вагон.

К моему удивлению — по вагонам развозили горячие обеды! Так что мне удалось навернуть котлетку с пюрешкой и почувствовать себя счастливым.

Читал книги, играл с теми самыми непростыми мужиками в нарды, на интерес. В карты отказался — дурное это дело, в поезде в карты играть. Они меня угощали мёдом, и дали с собой — поллитровую банку. Вот уж угодили так угодили, мёд я ужас как люблю, да и девчатам гостинец будет.

Я уж потом подумал, что это они так за хлеб отдарились — не хотели оставаться должными. Хотя хлеб есть хлеб — какие уж тут долги, это ж вроде само собой разумеется?

А дальше я повалился на полку и до одурения читал книжки. Стемнело тут невероятно быстро, но за пургой я как-то не обратил на это особенного внимания — увлекся Стругацкими, да так и вырубился, с книжкой на морде. Благо — попутчиков не было,

Утром, когда проснулся, никак не мог понять — какого черта я такой бодрый в такую рань? За окном была тьма хоть глаз выколи, чернота, которую скрашивала только белизна снега! Глянул на часы — одиннадцать утра! Божечки! Вот она — полярная ночь!

Миновали легендарную Кондопогу, проскочили ту самую Кемску волость... Мчали по бескрайним просторам великой общей Родины! Не удержался, зашел к проводникам, и спросил, что за дьявольский напиток они носили матерым мужикам?

— Купчик! — ответила ярко раскрашенная проводница и предложила: — Хотите перед Мурманском разбужу заранее, и вам сделаю? Как у вас — сердечных заболеваний и склонностей к нервным расстройствам не имеется?

— Вроде нет...

— Ну тогда с утра и попробуете.

***

Проводница не обманула — подняла меня в пять утра и поставила на стол граненый стакан в металлическом подстаканнике с черной жидкостью.

— Маленькими глотками! — сказала она.

Забросил на плечо вафельное полотенце, едва попал ногами в сапоги и пошел, шатаясь, в туалет — чтобы умыться и оправиться. Таинственный "купчик" малость остыл к тому времени, как я вернулся, и ждал меня, маслянисто поблескивая.