Звезда заводской многотиражки — 3

Глава шестнадцатая. Бывают же и просто сны, ведь так?

Нда, неожиданно. В каком-то смысле, даже неплохо. Практически идеальный семейный вечер. Только вот цель у меня была совсем другая.

Но вида я не показал, разумеется.

Честно подождал на пороге, пока отец и мать торопливо одевались. Потом обсуждали, где здесь поблизости есть кафе-мороженое, потому что если ехать в центр, то, скорее всего, мы успеем разве что к самому закрытию. Потом отец вспомнил, что есть кафе, на трамвайном кольце в паре остановок отсюда.

И мы, разумеется, поехали туда. Весело догнали трамвай, весело болтали на задней площадке пустого вагона.

Потом мы сидели за столиком в стеклянном кубе кафе, ели пломбир из металлических креманок, запивали его лимонадом «Буратино». Смеялись над анекдотами отца.

И кто бы знал, каких мне стоило усилий, не выказывать нетерпения! Невидимое кольцо прямо-таки жгло мой палец...

Конечно, можно было намекнуть маме, что я хотел бы поговорить только с ней, в тот момент, когда отец вышел в туалет. Но я не стал. Она выглядела такой безмятежной и счастливой, что мне просто не хотелось лезть с этим своим «мама, нам надо серьезно поговорить про моего настоящего отца».

— Леша, вот ты вспомнил! — мама рассмеялась истории отца, которую я, погруженный в свои мысли, пропустил мимо ушей. — Это жы было в то же лето, когда у нас Прохор гостил, еще в Свердловске?

— Нет, — лицо отца стало замкнутым, сразу же, как только он услышал это имя. — Другое лето.

Отец замолчал и принялся остервенело, громко звякая ложечкой, выскребать из вазочки остатки мороженого.

— Ой, Леш, прости пожалуйста, — мама положила ладонь на руку отца. — Прости, что я о нем вспомнила. Испортила такой хороший вечер... Ваня, может купишь отцу еще порцию мороженого с шоколадом, как он любит? А то у него закончилось...

— Конечно, мама, — покладисто ответил я и встал. Пока продавщица накладывала ломти мороженого, краем глаза я смотрел на родителей. Полностью разговор слышно мне не было, только отдельные слова. Несколько раз прозвучало имя Прохор, несколько раз слово «прости». Отец буркнул что-то неразборчивое.

Интересное дело. Прохор, значит. Не такое уж часто встречающееся это имя, чтобы речь шла про какого-то другого Прохора. Все возможно, конечно, но я уже начал привыкать, что случайные совпадения в моей истории — это совсем даже не случайности. Значит, Прохор у нас гостил когда-то. А потом они с отцом крепко поругались. Однако сейчас с ним активно общается Игорь. А я, пока был в Москве, маниакально старался вывести этого самого Прохора на чистую воду. Видимо, потому что был убежден, что с ним что-то не так.

Ну ладно, хоть что-то... Не расспросил маму про кольцо, зато узнал, что Прохор имеет какое-то отношение к нашей семье.

Я как будто пазл собираю. Ищу один кусочек, а вместо него попадается другой, но тоже из этой же картинки. А что будет, когда я соберу всю картинку? Я внезапно исчезну, как Лизка-оторва из головы моей бабушки?

— Тридцать две копейки, — сказала продавщица.

Я бросил монетки на тарелку, забрал креманку с мороженым и грушевую воду и вернулся за стол. За это время там более или менее воцарился мир. Только лицо мамы опять стало виноватым, а глаза — больными и печальными.

Домой я вернулся почти в полночь. Захотелось прогуляться после семейных посиделок, так что от площади Октября я пошел пешком. Благо, погода позволяла. Настроение было смутное какое-то. Пасмурное, как и небо. И отчего-то тревожное. Опять задумался о том, что я пассажир в этом времени. Безбилетник. И что в какой-то момент по «салону» тысяча девятьсот восемьдесят первого года пройдется контролер и выкинет меня нафиг.

Хотел даже купить бутылочку пива, но магазины уже были закрыты. Впрочем, так даже лучше. Еще не хватало напиваться из-за каких-то своих домыслов. Ну, не получилось у меня того разговора, который я планировал. И что? Зато узнал кое-что другое. Важное или нет? Да фиг знает. Поживем — увидим.

Я выключил верхний свет, оставил только настольную лампу на подоконнике, чтобы светила на кровать. И завалился под одеяло с книжкой Артура Конана Дойла, которую выпросил почитать у родителей. Черт, надо бы, придется, пожалуй, обзаводиться собственной библиотекой. Чтобы можно было хоть иногда сбегать от реальности...

Не сразу понял, что заснул. На какое-то мгновение показалось, что я стою в темном коридоре своей же коммуналки. Лампочка мерцает и потрескивает. И закрытые двери по обеим сторонам. Ну мало ли, начал засыпать, понял, что надо сходить отлить, встал и вышел. А проснулся уже потом...

Но нет, это была вовсе не коммуналка. Коридор был много длиннее и терялся где-то далеко в темноте. И двери. Они были одинаковые и с обеих сторон. Много-много дверей. И на каждой, кажется, что-то нарисовано. Грубыми штрихами. Словно мимо прошел некто с ведерком красной краски и широкой малярной кисточкой. И наляпал что-то.

Значит, это просто сон. Я переступил ногами и понял, что стою на полу босиком. Опустил вниз глаза. Вместо паркета пол коридора был вымощен шахматными досками. Старыми и потертыми. Хм, интересное дизайнерское решение...

Когда я поравнялся с первой парой дверей, то обе они чуть скрипнули и приоткрылись. На одной был нарисован неровный круг, на второй — треугольник. Из-за правой двери доносились звуки, какие издает проигрыватель, когда пластинка уже доиграла, но иголку с нее все еще не подняли. Шурх. Шурх.

Я толкнул дверь. В центре комнаты стояла шкатулка. Ну, то есть, этот предмет по форме напоминал шкатулку. Из темного дерева, с зеркалом на откинутой крышке и фигуркой балерины. Я помнил такую штуку, она была у моей мамы, когда я был совсем мелким, еще в детский сад ходил. Шкатулку маме привезли из Германии. Мелкому мне она ужасно нравилась, и я постоянно клянчил, чтобы с ней поиграть. Сбоку у шкатулки была тоненькая проволочная ручка, если ее покрутить, то раздавалась музыка, и балеринка начинала крутиться.

Играть со шкатулкой мама мне, разумеется, не разрешала.

А когда я пошел в школу, этой шкатулки я уже не помню. Может быть, я же и сломал. Пробрался тайком к маминому зеркалу и накрутил ручку вдоволь. Или балеринку отломал, фиг знает.

А в этой комнате стояла такая же шкатулка, только очень большая. Настолько, что вращающаяся балеринка была вполне человеческого роста. И когда она повернулась ко мне лицом, я понял, что это Аня.

Ну, допустим... Я не силен в толковании сновидений, но это явно подсознание пытается мне что-то сказать. А значит в других комнатах тоже что-то такое спрятано.

Окей, что тогда за дверью напротив?

Сначала прислушался. Тишина. Толкнул дверь.

Комната была черной — черные стены, потолок, пол. На каждой из трех стен по портрету. По центру — в вычурной золоченой раме — Лизавета. В королевском платье, высокой прическе, украшенной цветами, с пальцами, унизанными перстнями. Прямо императрица и самодержица. Я усмехнулся. Образ настолько ей не подходил, что выглядел карикатурно.

Другой портрет был скорее похож на глянцевый постер. На нем была Анна. Голая, снятая со спины. Она обольстительно изогнулась и смотрела на меня из-под ресниц. От взгляда сердце забилось быстрее, так что я перевел взгляд на третью стену. Там была Даша. В наряде невесты — белое платье, фата. Простая рама, траурная лента.

Я двинулся дальше по коридору.

На очереди следующая дверь. На которой кисть неведомого маляра нарисовала некое подобие насекомого. Видовую принадлежность я бы определять не взялся, но понятно было, что не машина и не верблюд.

И кажется я знал, кого увижу.

Но ошибся.

Там был вовсе не Феликс Борисович, а председатель профкома. Он сидел на высокой стопке бумаги, а над головой у него мерцала бледным светом паутина. Как нимб, только паутина.

Дверь напротив осталась запертой. Рисунок на ней тоже было не разобрать — просто пятно красной краски.

Следующая пара дверей. Квадрат и опять круг. Или, скорее, овал.

За одной моя бабушка и Лизка Покровская. В одинаковых летних платьях в цветочек. Сидят на парковой скамейке. Она смотрит в одну сторону, другая — в другую. Будто вырезанные из разных фотографий и наклеенные на летний Центральный парк, фото скамейки возле эстрады. Тоже в каком-то смысле памятное место. Когда в детстве с родителями в парк ходил, это было оговоренное место встречи на тот случай, если я вдруг потеряюсь.

Потом был Феликс с очень быстро меняющимся лицом. Как будто кто-то быстро-быстро подставлял картинки в вырезанный овал. Такая штука для фотографий в парке. Суешь в дырку свое лицо, и вот ты уже не просто Вася Пупкин, а героический полярник. Или, там, моряк. Только тут лицо было одно и то же — Феликса. Просто выражения на нем менялись.

Я шел по коридору. Заглядывал в двери. Рассматривал содержимое комнат. Там были лица, лица... Комсорг Галя с загипсованной рукой на фоне кирпичной стены. Огромная статуя Прохора. Как Ленин, только Прохор. Фигура его возвышалась на фоне высотки на Котельнической набережной.

Кажется, в этом сне я увидел вообще всех. И для каждого было припасено некое символическое воплощение. Правда, понять, что все это значит, у меня как-то не вышло. Я все шел и шел, а двери все не прекращались и не прекращались. Некоторые были заперты, за некоторыми были какие-то очень смутно знакомые лица. Вроде видел, но кто это?

Даже начал уставать...

Может, я уже умер обратно? И теперь буду вот так блуждать по чертогам своего разума, а он мне будет показывать мультики про всех людей, которых я когда-либо видел?

Этой мыслью меня прямо-таки обожгло. Я как раз тянулся к очередной двери, чтобы ее толкнуть. Но замер. И оглянулся назад, туда, откуда я пришел. Ничего не поменялось — коридор, двери. Никакой наползающей мистической тьмы или тумана, пожирающего реальность.

Вернулся взглядом к той двери, напротив которой стоял. На ней был нарисован перстень. Донести руку до ручки я не успел. Окружающую тишину вдруг нарушил оглушительный душеразлираюий звук. Мне захотелось заткнуть уши и зажмуриться, потому что показалось, что голова вот-вот лопнет.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать...

Темный коридор с мерцающей лампочкой исчез. Оглушительный нечеловеческий звук превратился в просто громкий. Мистическая темнота коридора сменилась на наполовину освещенную настольной лампой комнату.

Будильник! Чертов будильник!

Я приподнялся на локте, поднял с пола это громогласное чудовище и с третьей попытки заставил его заткнуться. Снова откинулся на подушку. Что-то острое уперлось мне в затылок. Ах да, я же на книжке уснул.

Я вытащил из-под головы серый томик «Библиотеки приключений» и посмотрел на обложку. Артур Конан Дойль. Красным по белому.

Да, точно. Я еще успел перед сном подумать разочарованно, что оказывается это не какая-то новая книжка про Шерлока Холмса, которая раньше мне не попадалась, а вовсе даже «Этюд в багровых тонах». Который я, разумеется, раньше уже читал.

«Видел один советский пригородный санаторий — видел их все», — подумал я, выбираясь из автобуса перед металлическими решетчатыми воротами, над аркой которых толстенькими зелеными буквами было написано «Киневские плесы». Вообще-то мне случалось уже здесь бывать. Дважды. Один раз в двухтысячном, когда все эти кирпичные корпуса стояли заброшенными, с выбитыми стеклами. И вместо монументальной статуи девушки перед самыми воротами возвышалось уродливое непонятно что из щербатого бетона с торчащими из неожиданных мест ржавыми арматуринами.