Звезда заводской многотиражки — 3

Глава двадцать четвертая. Культура и просвещение

Никогда у меня не было страха чистого листа.

Даже наоборот. Каждая свежая страница вызывала у меня прилив энтузиазма и желание немедленно покрыть ее узором из букв и знаков.

Но сегодня нашла коса на камень, можно сказать.

Я смотрел на открытую тетрадь и не мог заставить себя написать ни строчки. В голове крутилось все, что угодно, только текст, который должен на этой странице появиться.

Я посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Значит я сижу над этой тетрадкой уже третий час. Твою же мать...

Я швырнул ручко в стену и встал. Прошелся туда-сюда по комнате.

Долбаная Аня, весело запрыгнувшая в служебную машину Прохора спутала в моей голове все. Главное, непонятно почему. Казалось бы, после нашей памятной встречи в Закорске, где она убежала от меня с воплями и после того, как Мишка рассказал, как видел ее в кафе в обществе Игоря, можно было уже и не удивляться. Ну, то есть, лица он не разглядел, но я был уверен, что друг увидел ее именно с ним. Не знаю почему.

Получается, что девушка, в которую Иван Мельников был влюблен, с самого начала не была ему... кем?

Я снова посмотрел на тетрадку.

Что мне, черт возьми, мешает?

За свою жизнь я написал километры текстов. В том числе и тех, которыми я вовсе не горжусь. И вот сейчас мне надо сесть и внятно изложить для товарищей в строгих костюмах свои подозрения о том, что Прохор Нестеров вовсе даже не преданный строитель коммунизма. И что надо бы перетряхнуть его дела и вывести на чистую воду.

Написать донос.

Я закрыл глаза.

До-нос. А-но-ним-ка.

Как там было у Довлатова? Мы проклинаем товарища Сталина, но ведь кто-то же написал эти четыре миллиона доносов... Цитата неточная, но смысл какой-то такой.

Что сложного написать четыре миллиона первый?

Ну давай уже.

Спешу довести до вашего сведения...

Хочу поделиться подозрениями, но, к сожалению, не обладаю доказательной базой...

Прошу обратить внимание...

Черт возьми, не поднимается рука.

Глупо, конечно. Вообще-то, если я этого не сделаю, то существует немалая вероятность, что мой хладный труп найдут где-нибудь в мусорном баке. Или не найдут вообще. То есть, от моего дара складывать буквы в слова сейчас напрямую моя жизнь зависит, а у меня, понимаете ли, писательский блок. Творческий кризис, мать его за ногу!

Да и хрен с ним.

Я закрыл тетрадь, подобрал с пола ручку, выключил свет и лег спать.

И отрубился на удивление быстро. Спал без всяких мистических видений, озарений или символических снов.

И вынырнул из небытия уже под истеричное дребезжание утреннего будильника.

Мишка явился под конец рабочего дня. Уже одетый и с явно тяжелой сумкой. А я что-то так увлекся своими письмами в редакцию, что совсем забыл, что именно на сегодняшний вечер у нас назначена фотосессия Анны.

— Михаил? — Антонина Иосифовна среагировала на его появление первой. — Что-то случилось, или вы принесли нам новые фотографии?

— Сегодня я не по этому делу, Антонина Иосифовна, — Мишка остановился в дверях и привалился к косяку. — Собираюсь забрать у вас Ивана. Он же говорил, что собирается уйти пораньше?

— Хм... — редакторша перевела взгляд на меня и задумчиво нахмурила брови. Ну да, не говорил. Забыл, закрутился и вообще...

— Антонина Иосифовна, у меня все готово уже, вот, — я положил на ее стол три письма с подколотыми к ним моими комментариями и молитвенно сложил руки. — Можно я пойду?

— Вообще-то у меня к вам был один разговор... — медленно проговорила она. — Но до завтра потерпит. Можете идти, конечно.

Я немного переживал за Анну. Вдруг на нее опять нападут сомнения и неуверенность, и придется ее уговаривать? Но нет, все было нормально. Она ждала нас в холле общежития, уже одетая и с сумкой своих вещей.

Новокиневское культвпросвет училище, которое потом превратится в колледж культуры, было местом в определенном смысле уникальным. Если смотреть на него со стороны, то вообще сложно подумать, что это в этом мрачном здании из серого кирпича обучаются музыканты, певцы, артисты и массовики-затейники. Его вообще инстинктивно хотелось стороной обойти. Даже здоровенный фанерный щит с лозунгом: «Культура и просвещение — оплот духовного обогащения СССР!» как-то не убеждал, что входить в подобное здание — это хорошая идея.

Может быть, разные последователи метафизических теорий не так уж и не правы, и у мест действительно существует какая-то особая аура?

Дело в том, что когда это здание строилось, то задумывалось оно вовсе не как учебное заведение. А вовсе даже как женская колония. Его возвели где-то в тридцатых годах, и до пятидесятых оно работало по своему прямому назначению. Сейчас ворота были открыты, и колючей проволоки над забором не было, но она все равно как-то... ощущалась.

Впрочем, внутри тревожный холодок быстро рассеялся. Прямо в холле кучковалась компания парней и девчонок, одетых под дикарей — в юбки из обрезков ткани разных оттенков зеленого, цветные бусы из папье-маше и цветочные гирлянды. Верховодил этой бандой высокий кучерявый парень с вплетенными в волосы куриными косточками.

— Так, Илья! — громко сказал он, опуская самодельный бубен из раскрашенной коробки от печенья. — Когда девчонки кружатся, ты должен уже подпрыгивать. А ты ворон ловишь! Давайте еще раз повторим! — тут он заметил нас. — Так, товарищи, проходите уже быстрее, не мешайте нам репетировать!

Мы протиснулись к будке вахтерши.

— А, Мишенька! — седенькая бабушка-божий одуванчик ласково улыбнулась. Лицо ее стало тут же похоже на печеное яблоко, кажется, я даже запах корицы почувствовал. — Вы проходите-проходите. Ребятишкам завтра выступать, а зала для репетиций свободного нет. Вот они и попросились в холле...

— А фотостудия? — тревожно спросил Мишка.

— Вот ключик, Мишенька, — похожая на птичью лапку рука старушки высунулась в окошко и вложила в мишкину руку здоровенный ключ с жестяной биркой. Видимо, еще от старых времен замки остались. — Владлен Германович просил только тебе передать, никому больше!

Мишка махнул нам рукой, мол, двинули за мной. А в холле снова раздался ритмичный бой бубнов и барабанов и дикарские выкрики.

Да уж, эклектика. Сочетание несочетаемого. В этом запутанном лабиринте мрачных и темных коридоров по всем признакам должны раздаваться крики боли и ужаса, стоны безысходности или, на самый крайний случай, висеть гробовое молчание. Но звуковое сопровождение было совершенно неподходящим. То нестройно играли всякие музыкальные инструменты. То раздавался театральный манерный хохот. То кто-то хором пел что-то задорное. Один раз в узком месте нам попался клоун.

— Стойте! — сказал он, выставив вперед ладонь. — Смотрите, как умею!

Он громко взвыл, изображая рыдание, и от его лица в нашу сторону брызнули струйки воды.

— Вот же идиот! — Мишка беззлобно оттер его в сторону, стряхивая с пальто капли воды. А клоун, заливисто хохоча, умчался куда-то вглубь очередного темного коридора.

Черт, а тут забавно! Почему я в юности не рассматривал культпросвет как возможное место для получения образования? В университете такого не увидишь... Может посоветовать самому себе? Позвать в кафе-мороженое, рассказать, что в городе есть такое вот заведение...

— Вот, мы пришли! — Мишка сунул здоровенный ключ в замочную скважину ничем не примечательной двери. Замок скрежетнул, дверь со скрипом открылась. — Осторожно, тут ступеньки! Сейчас свет включу...

Мишка канул в темноту, через минуту внутри вспыхнул свет.

Помещение было полуподвальным, без окон, с высоким потолком и абсолютно черными стенами.

— Анна, переодеться можно вон там, за ширмой, — Мишка ворочал штатив с прожектором. — Я пока подготовлю все. Ваня, ты сядь где-нибудь в сторонке, вон там, на кубиках, например. И сиди как мышь, не мешайся!

Я шел рядом с молчаливой Анной и изредка на нее поглядывал. Оны была задумчива и смотрела себе под ноги. Но по губам то и дело скользила мимолетная улыбка.

Нарушать молчание не хотелось. Все и так было прекрасно. Я первый раз наблюдал, как работает Мишка, и это был настоящий восторг. Первое время Анна чувствовала себя скованной, зажималась, смущалась в ярком свете прожекторов, но мой друг терпеливо ей что-то объяснял, указывал, куда смотреть, как положить руки, как двигаться. И буквально через каких-то полчаса она раскрылась и засияла. Превратилась в настоящую королеву, ослепительную и величественную.

А я смотрел, как передо мной творится магия, и даже счет времени потерял.

И даже пропустил тот момент, когда Мишка всего парой фраз убедил ее раздеться. У меня чуть крышу не снесло, если честно.

Как он это делает, вообще? И как у человека, с таким даром убеждения, вообще постоянно возникают проблемы с женщинами?

Интересно, о чем она сейчас думает? Вряд ли о том, чтобы сказать «мне так стыдно, на самом деле я не такая...» Очень уж мечтательное выражение у нее на лице. Как будто она только что побывала в мире своей детской мечты.

— А вы давно знакомы с Михаилом? — спросила она.

«Лет сто!» — чуть не вырвалось у меня.

— Примерно с ноября, — ответил я.

— Странно даже, вы общаетесь, как старые друзья, — по губам Анны снова скользнула улыбка.

— Родственные души, наверное, — сказал я. — Мишка такой человек, невозможно не влюбиться.

И мы снова замолчали. Я нашел ее руку и легонько сжал пальцы в пушистой варежке. Снег кружился в теплом свете фонарей, прохожих на улицах в этот час уж почти не было...

Мы так и дошли до самой общаги пешком. Не хотелось ни стоять на остановках, ни забираться потом в грохочущие полупустые коробки.

— Я когда-то мечтала сниматься в кино, — сказала Анна, когда мы свернули с проспекта Ленина к общаге. — И как-то так жизнь расставила все, что я даже любительскую театральную студию бросила. Мол, ерунда это все. Пустые мечты и трата времени. А сегодня вдруг поняла, что зря. Что надо было пробиваться, не смотря ни на что...

— Так еще не поздно начать, — сказал я и снова сжал ее пальцы. — Мишка сделает фотографии, надо будет сразу же отправить их во все киностудии.

— Да поздно уже, наверное, — Анна вздохнула. — Мне ведь уже не двадцать...

— Ну и что? — я обнял ее за плечи и повернул к себе лицом. — В сорок лет жизнь только начинается.

— Ой, да много ты в этом понимаешь! — Анна рассмеялась и шутливо толкнула меня в грудь.

«Побольше, чем ты думаешь...» — подумал я.

— Ты смотри! Если ты не разошлешь свои фотографии на киностудии, то я сам это сделаю! — пригрозил я. — Попрошу Мишку, чтобы он мне тоже отпечатал комплект...

— Ох... — она крепко зажмурилась и покраснела. — Мне теперь так стыдно... Я же крутилась там голая перед совершенно чужим человеком.

— Ммм... И я бы еще раз посмотрел на кое-какие позы... — я коснулся губами ее губ.

Разумеется, я не выспался. И чуть не опоздал к началу селекторного совещания. Вбежал, надавил на клавишу, и только потом принялся снимать пальто. На первых фразах даже не прислушивался, потом замер посреди редакции. Вместо директора совещание вел его заместитель. В остальном все было как всегда — отгрузки, поставки, рацпредложения, выполнение плана...