Гимназия №6

Глава 26

Сначала я даже не понял, куда меня привели. По размерам помещение напоминало скорее кабинет, а вот ощущение… Ощущение было такое, будто я вдруг то ли снова оказался в карцере, то ли вообще угодил в кладовку. Не то, чтобы пустую или забитую каким-нибудь бесполезным хламом, но какую-то безжизненную. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел стол, кресло, книжный шкаф и что-то вроде кушетки… или небольшого дивана — видимо, на тот случай, если придется ночевать прямо на рабочем месте.

Значит, все-таки кабинет. Но если и так — вряд ли Дельвиг проводит здесь больше пары-тройка часов. И не в день, а за целую неделю — раз уж аскетичная обстановка казалась то ли давным-давно заброшенной, то ли, наоборот — совсем новой. Со склада или прямо из магазина — окраситься присутствием владельца она так и не успела. Ни отпечатка, ни крохотной искорки могучего Таланта капеллана, который непременно впитало бы и дерево, и металл, и даже сами стены — ничего. Разве что книги на полке в углу чуть «фонили».

Не жилище, не место для работы, даже не келья отшельника — просто бездушные квадратные метры, положенные в соответствии с саном.

— Зачем свет погасил? — проворчал Дельвиг. — Или совсем худо?

Когда под потолком зажглась лампочка, я едва не подпрыгнул от неожиданности.

Нас ждали: худощавый рослый парень в солдатской рубахе с явным усилием оторвал голову от скатанного бушлата и уселся на узком диване. Попытался встать, однако так и не смог — не хватило сил. И неудивительно: весь его вид буквально кричал о тяжелой и продолжительной болезни. Которая не только иссушила тело, но и будто бы вытянула молодость.

Бедняге было лет двадцать, вряд ли больше. Почти ровесник — но среди мокрых от пота и спутанных черных волос поблескивала седина. Кожа высохла, побелела, обтянула скулы — да еще и приобрела синюшный оттенок, как у покойника. Когда-то солдат весил раза в полтора больше меня — а теперь выглядел так, будто всерьез готовился отправиться на тот свет.

Или не просто выглядел… Не случайно я так ничего и никого не почувствовал в кабинете. Жизни в измотанном болезнью теле почти не осталось.

— Худо, Антон Сергеевич, — едва слышно пожаловался парень. — Глазам больно, ноги уже едва чувствую… Видать, совсем конец мне приходит.

— Да погоди ты — конец. — Дельвиг недовольно поджал губы. — Я тут… человека привел. Покажи ему, Захар.

— Да как можно? Такое ведь…

— Показывай, кому говорят!

Дельвиг не стал дожидаться и сам принялся закатывать правый рукав, скрывающий повязку. С грязным бинтом Захар справился уже сам, хоть и не без труда — даже здоровая конечность едва слушалась, а уж больная…

— М-да… — вздохнул я.

По сравнению с тем, что скрывала повязка, все остальное… весь остальной Захар выглядел, можно сказать, свежим, юным и буквально пышущим здоровьем. Рука почернела и скукожилась — так, что я даже удивился, заметив, что она еще способна двигаться. Пальцы усохли чуть ли не до костей, ногти потрескались, и некоторые так и остались висеть, прилипнув к ткани, а на их месте зияли уродливые ранки с неровными краями.

— И что это? — Я повернулся к Дельвигу. — Он?..

— Денщик это мой. Схватился за штуковину твою из подвала. Я на столе оставил — а сказать не сказал, не предупредил… Выходит, моя вина, не уследил.

В голосе капеллана прорезалось искреннее раскаяние. Конечно, Захар и сам был хорош — если уж зачем-то решил потрогать жутковатую вещицу без разрешения. Любопытство сыграло с ним весьма недобрую шутку.

Впрочем, такое нельзя оставлять без присмотра. Вообще никогда.

— И правда — ваша вина. — Я покачал головой. — Чего тут скажешь…

Чернота поднималась примерно до локтя сплошняком, но дальше как будто добралась только частично. Мы с Дельвигом забрали нитсшест из подвала на Васильевском вчера вечером. Значит, прошло не больше суток — и это оставляло несчастному шансы… хоть какие-то.

— Снимай рубаху, — скомандовал я.

Захар жалобно скосился на Дельвига, потом снова посмотрел на меня. Недоверчиво, испуганно и даже немного обиженно — будто никак не мог взять в толк, почему вместо врача или наделенного Талантом исцеления аристократа начальник привел ему на помощь безусого юнца в гимназической форме. Но спорить все-таки не стал: расстегнул пуговицы на вороте и, постанывая, принялся стягивать одежду.

Я не ошибся — совсем плохо дело было только снизу, до сустава. Локоть изуродовало целиком, и он уже начал подсыхать, но дальше колдовство пока не поднялось — потемнели только распухшие вены на плече и около ключицы.

— Если дойдет до сердца — тогда… все. — Я осторожно провел пальцем по бледной коже. — Когда он… когда это случилось?

— Перед обедом. — Дельвиг бросил беглый взгляд на висевшие на стене часы. — В четверть второго, может, в половину.

Хорошо…

И одновременно — плохо. Времени прошло не так уж много, зато мощь в заклятье, похоже, оказалось просто атомная. Если уж даже его побочное действие за какие-то пять часов превратили пышущего здоровьем солдата-георгиевца в искалеченный полутруп.

— Сможешь помочь? — Дельвиг чуть склонился надо мной. — Уже все перепробовали…

— Смогу… наверное. — Я снова коснулся безжизненных черных пальцев. — Но гарантий, сами понимаете…

— Работай, гимназист. На тебя одна надежда.

И я работал — как умел, на ходу подменяя привычные компоненты ритуала тем, что попадалось под руку. Хоть какими-то… аналогами, которые могли помочь — особенно здесь, в мире с изрядным избытком магии.

Одежды из толстой шерсти поблизости не оказалось, зато прочих естественных материалов имелось в избытке… сойдет любая ткань. Повязка и так оттянула изрядный кусок чужого колдовства, в очередной раз уродовать собственный китель не хотелось — так что я осторожно надрезал перочинным ножом рубаху Захара, и выдернув несколько ниток, принялся сращивать их между собой узелками. Конечно, лучше работать с одной, так куда надежнее, и контур получается четче — но, как говорится, за неимением…

— Ты, боль-хвороба, ступай подальше на дорогу, — пробормотал я себе под нос, осторожно обвязывая ниткой руку Захара чуть выше локтя. — От кого пришла, к тому и вернись. Чтобы ему не спалось, не пилось…

Дельвиг негромко хмыкнул и посмотрел на меня, как на умалишенного — и я запоздало сообразил, что лучше было обойтись без звукового сопровождения. Даже с урезанными способностями я вряд ли так уж сильно нуждался в словах заговора.

Зато они всегда помогали сосредоточиться.

Я закончил ритуал и повязал еще одну нитку повыше, почти на самой середине плеча — на тот случай, если чужая магия все-таки прорвется и придется отправить беднягу Захара на стол к хирургу. Обычно такие фокусы высасывали меня чуть ли не подчистую — но на этот раз я почувствовал разве что легкую усталость.

— Это все? — осторожно поинтересовался Дельвиг. — А что еще?..

— Пусть отдохнет пару часов.

Я опустил обмякшее тело обратно на диван и легонько коснулся горячего лба кончиками пальцев. Самое сложное было позади, так что заставить Захара ненадолго отключиться было совсем несложно: он тут же засопел, погружаясь в сон. Не то, чтобы здоровый — но все же необходимый.

— Когда проснется — пусть обмоет руку. Проточной водой. — Я поднялся на ноги и отряхнул колени. — Из ковша, в ручье, из-под крана — неважно. Лучше несколько раз… И пусть сходит в церковь, если сил хватит.

По вполне понятным причинам сам я никогда не молился. Ни православному богу, ни тем, кому поклонялись раньше. Грозные языческие идолы для меня всегда были лишь кусками металла, дерева или камня. Громадными, сердитыми, даже внушающими невольную оторопь — но все же безжизненными и лишенными даже тени собственного могущества.

А вот недооценивать силу чужой веры как раз не стоило. Я так и не смог до конца разобраться в структуре заклятия, но если неведомый колдун как-то подвязал его эффект на собственные резервы, стены даже самой скромной церквушки сработают, как щит. Станут этаким экраном, через который ворожба уже не просочится. И тогда Захар наверняка поправится.

И даже сохранит руку — если повезет.

— А с этим? — Дельвиг брезгливо поморщился, скосившись на забытый на столе среди бумаг нитсшест. — С этим что делать?

— Сжечь.

— Разумно… И когда… когда именно это нужно сделать?

Его преподобию явно стоило немалых усилий задать этот вопрос. Ведь это означало проявить доверие не только ко мне лично — уж это я, пожалуй, все-таки заслужил. А вот воспринимать всерьез заговоры, порчи, ритуалы и прочие привычные штуковнины… Нет, на это Дельвига пока еще не хватало. Наверняка все это не просто изрядно расходилось с тем, чему его учили десятки лет, но и ставило под сомнения саму официальную позицию церкви.

И все же я в одиночку смог сделать… скажем так, несколько больше, чем целый полувоенный Орден с молитвами, целителями и капелланами.

— Когда сжечь?.. Пять часов назад. — Я пожал плечами. — То есть — чем скорее, тем лучше.

— Хорошо, хорошо… Послушай, гимназист. — Дельвиг чуть понизил голос — будто сам отчаянно стеснялся собственных слов. — А ты бы мог?.. Возможно ли узнать, кто создал эту гадость?

— Пожалуй, да… Теоретически. — Я на мгновение задумался. — Но тогда ваш человек останется без руки или умрет.

Не знаю, что ответил бы Дельвиг, будь Захар в сознании. Может, согласился бы сразу, без промедления… А может, ожидал бы от бедняги солдата героического самопожертвования ради общего дела. Но теперь решать приходилось самому, в одиночку.

И решение все-таки было верным.

— Господь с ним… Разберемся.

Дельвиг платком смахнул нитсшест на пол и щелчком пальцев обратил в пепел — я едва успел увидеть крохотную вспышку пламени. Вряд ли Талант капеллана смог бы так же легко подпалить обычную деревяшку, но с проявлением недоброго колдовства священный огонь боролся, что называется, на отлично.

— Теперь — все, — улыбнулся я. — Но не забывайте про воду. Обязательно проточную — лучшего лекарства для Захара вы не найдете.

— Учту. А теперь, гимназист, — Дельвиг отступил на шаг и сложил руки на груди, — давай рассказывай — откуда ты все это знаешь. И не вздумай юлить — не отвертишься.

— Да я и не думал… — тоскливо отозвался я. — Но неужели у вашего преподобия сейчас не найдется дел поважнее?

Ответом мне стало молчание. Многозначительное, суровое и настолько прохладное, что я сразу почувствовал чужой Талант. Дельвиг сделал еще один шаг — на этот раз в сторону. Неторопливое, едва заметное движение, которое могло и вовсе ничего не значить.

И все же теперь грозный капеллан стоял так, что полностью загораживал от меня дверь.

— Да нет никакого секрета, ваше преподобие. — Я изобразил самую бестолковую и беспомощную улыбку, какую только смог. — Я совсем болезным родился. Думали, вообще помру — но бабка повивальная выходила. Она вроде как знахарка… была. Ну — так говорят.

— Знахарка? — усмехнулся Дельвиг.

— Это вроде ведьмы, ворожеи. Колдунья — только добрая, — на всякий случай пояснил я. — Она меня на ноги поставили — и потом приглядывала, до самой школы. А я любопытный был, приставучий — вот и научился, выходит…