Дневник леди Евы

— Ты должна была прийти ко мне…

— К тебе!? Да я даже не знала, кто ты, и знать не хотела! А когда узнала, то ничего хорошего от тебя не ждала! Ты для меня был таким же, как все!

— Но я старался хоть немного смягчить свою вину, — произнес Роджер, — Может, я был неважным мужем для тебя, но кажется, был неплохим отцом для Джея. Я надеялся, что ты со временем сможешь если не полюбить меня, то хотя бы простить.

Его лицо вдруг изменилось — как будто затвердело. Казалось, что он захлопнул невидимое забрало и снова стал далеким и чужим.

— Все равно, — голос рыцаря звучал твердо и холодно, — Теперь уже ничего не изменить.

Он развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты прежде, чем Ева успела что-то сказать. Когда за ним захлопнулась дверь, молодая женщина почему-то почувствовала внутри не пустоту, как обычно после таких разговоров, а какое-то смутное удовлетворение, даже чувство тревоги за предстоящий штурм замка не могло его заглушить. Неужели она мечтала сказать ему это все эти годы? Что до сложившейся ситуации, то молодая женщина рассудила, что сделать пока ничего нельзя. Поэтому она прилегла на кровать (день выдался не из легких) и как-то незаметно уснула.

Леди Ева проснулась оттого, что кто-то тормошил ее и радостно обнимал, выкрикивая что-то бессвязное и ликующее. К ее удивлению, это был Джейсон. За его спиной маячила счастливая физиономия Мэри. Из радостного галдежа молодого поколения Ева поняла только, что все сложилось очень хорошо: она оправдана. Мэри была бесцеремонно выставлена из комнаты, так как подробностей знать ей пока не полагалось. Но девушке хватало для счастья и того, что миледи никуда не отправят, и все обвинения сняты. Радужное настроение служанки омрачало только то, что с нее взяли слово никому об этом пока не рассказывать, что было для общительной Мэри почти непереносимой пыткой. Разрешалось говорить только, что пока готовят место в монастыре, леди позволены некоторые послабления — на тот случай, если кто-то заметит, что приговор милорда не соблюдается так строго, как он об этом заявил сначала.

Оставшись наедине с сыном, Ева потребовала рассказа о том, как все выяснилось. Оказалось, что Эймос, командир лучников, исполнил приказ миледи в точности. Он пошел на конюшню сразу после разговора с ней. Оседлав лошадь, стрелок помчался за Китни, и встретил того с небольшим отрядом в деревне. Китни собрал арендную плату с йоменов и намеревался двигаться дальше, в другую деревню. Однако, услышав, что милорд вызвал к себе миледи и, кажется, собирается предъявить ей какое-то обвинение, сенешаль отложил все дела и понесся в замок. Прибыл он уже после окончания суда. Узнав об обвинении и приговоре, он тут же отправился к сэру Роджеру (который как раз собирался залить свое горе вином) и посвятил его в события последних месяцев.

Сэр Роджер сначала разбушевался было, потому что все произошло без его ведома. Китни пришлось его довольно долго урезонивать, приводя, в общем, те же доводы, что приводила ему леди Ева, и добавив, что дал слово миледи не рассказывать ничего и никому, пока планы врагов не прояснятся. Сэр Роджер понемногу успокоился и велел позвать Джейсона. Китни пришлось повторить свой рассказ специально для него.

Но сэр Роджер, по-видимому, или не до конца поверил, или заметил какие-то не совпадающие в рассказе детали. Он спросил Китни, где и когда происходила последняя встреча (Ева как всегда сообщила сенешалю об этом перед уходом), и велел позвать Ведерную Салли. Ее он тоже расспрашивал о времени и месте встречи, о других подробностях, и она вдруг начала путаться и сбиваться в своих показаниях. Допросили построже — и она призналась, что разговора сама не слышала, а передал ей его ее сын, слабоумный скотник Виль, который искал пропавшую овцу, и случайно нашел поляну, на которой происходила встреча леди Евы и сэра Адальберта. Человеческую речь он всегда понимал плохо, но очень хорошо запоминал звуки — голоса животных и птиц (потому его и приставили ухаживать за скотом), и, как выяснилось, звуки человеческой речи он запоминает также хорошо. По возвращении он довольно точно воспроизвел то, что слышал, видимо, не понимая смысла, а Салли, прислушавшись к его бормотанию, поняла, что это ее шанс испортить жизнь сопернице. На то, что дурачку поверят, горничная не надеялась, поэтому выдала то, что от него услышала, за свои личные впечатления.

Сэр Роджер снова рассердился, и сказал, что с него хватит. Выходки Салли ему давно надоели, а клевета на миледи вообще заслуживает самого сурового наказания, и горничная должна будет покинуть замок, но пока посидит взаперти, чтобы раньше времени не сболтнула лишнего где-нибудь на стороне.

Потом они стали обсуждать все вместе, как отбить нападение на замок, и Китни предложил план леди Евы. Сэр Роджер снова вышел из себя, уже в третий раз за этот вечер. Сказал, что не потерпит коварства в своем собственном доме. Но Китни произнес целую речь. Сказал, что если какой-то недостойный человек решит напасть на спящего — виновен ли спящий в этом? Все присутствующие ответили, конечно, отрицательно. "А теперь", — продолжал Китни, — "Представьте, что спящий проснулся, но не подал виду, предоставляя нападающему возможность отказаться от своего замысла — будет ли это бесчестьем с его стороны?" И все опять ответили отрицательно. "Так вот спящий — это замок Блэкстон", — подвел итог Китни, — "Если мы встретим противника как открытыми воротами и подземным ходом, так и видом спящего замка, то дадим нашим врагам возможность отказаться от намерения убивать беззащитных людей, и, следовательно, бесчестьем для нас это не будет. Но если наши враги все же последуют своим недостойным замыслам, и двинутся в атаку, то разве будет бесчестьем для нас воспрепятствовать этому?" И сэр Роджер, хоть и с сомнением, был вынужден согласиться.

После этого приступили к обсуждению плана обороны. Но об этом Джейсон говорил очень скупо, хотя леди Еве очень хотелось узнать подробности. Он только признался, что сэр Роджер решительно воспротивился идее последней встречи Евы с сэром Адальбертом. Записку с планом подземного хода решено было передать через Мэри. Но что касалось приготовлений к штурму — Джей был нем, как рыба.

— Ты скоро увидишь все сама, мама, — уклончиво ответил юноша, но не утерпел, и заговорщически подмигнул: — Я тоже припас им подарки!