Дневник леди Евы

— Блэкстон в руках разбойников. Из его прежних жителей здесь осталась только я.

— Боже праведный!

— Не бойтесь, святой отец. Разбойники не в том состоянии, чтобы причинить Вам вред. Скорее, они нуждаются в Вашем утешении. Они все больны, будьте осторожны, когда сделаете для них все, что полагается.

— Право, дитя мое, Вы воистину добры, как ангел, если так заботитесь об этих заблудших душах! Они причинили Вам столько зла, да простит меня наш Отец небесный! А как же Ваш муж, сэр Роджер, Ваши дети…

— Они в безопасности. Что касается меня, то я дала слово этим, как Вы выразились, заблудшим душам, но как только Вы сделаете для них все, что возможно, я тоже буду свободна.

— Но как же Вы! Может быть, Вам тоже нужно утешение?

— Спасибо, святой отец. Самое большое утешение для меня в том, что мои близкие живы и здоровы.

Ева проводила отца Квентина наверх. Священник озирался кругом с изумлением и страхом. Это было понятно, ведь он помнил большой зал совсем другим. Джек был еще жив, но очень плох. Казалось, что только напряженное ожидание держит его в мире живых. Увидев священника, он оживился, даже глаза заблестели.

— Я вижу, он действительно ждал, — шепнул отец Квентин Еве, — Я сделаю для него и остальных все, что нужно. Не беспокойтесь об этом. Когда мои дела здесь будут закончены, я приведу людей из деревни, и мы похороним умерших, видит Бог! А Вам я советую, нет, даже смиренно прошу: уезжайте отсюда немедленно. Господь отвернулся от этого места, да свершится здесь воля Его.

— Спасибо, святой отец, пожалуй, я так и сделаю.

Она помедлила.

— Да, и вот ещё что. Я чувствую, что мы больше не увидимся. Я должна сказать Вам правду. Все эти годы я носила чужое имя и титул. Я не леди Ева. Сэр Роджер просто увидел во мне то, что хотел видеть…

— Я знаю об этом, дитя мое, — мягко перебил священник.

— Вы знали?! Когда Вы догадались?

— Я знал с того самого момента, когда сэр Роджер объявил Вас леди Евой. Это связано с тайной исповеди, но, учитывая обстоятельства, думаю, что могу Вам открыть кое-что. Семья лорда Освальда погибла вся. Никто не выжил. Отец сэра Роджера, сэр Годвард, нашел и похоронил их всех сразу после того, как ушли осаждавшие замок войска. Он открыл это мне, собираясь в свой последний крестовый поход.

— Почему же Вы не возразили сэру Роджеру тогда? — воскликнула пораженная Ева.

— Что бы это изменило? — глаза священника на смешном и кругленьком когда-то лице смотрели мудро и печально. — Я мог только утверждать это голословно. Доказать это можно было, только открыв публично тайну исповеди, но пойти на это я не мог. Поскольку я не возразил сэру Роджеру сразу (я человек, и, к сожалению слабый, я просто растерялся, да простит меня Господь!), то таким образом, косвенно признал его правоту. А после я рассудил, что мое признание принесло бы больше вреда, чем пользы, и я вынужден был жить с этой ложью, о чем буду вымаливать прощение у Господа до конца дней.

— И Роджер знал об этом? — несмотря на слабость, она никак не могла поверить в то, что услышала.

— Нет, насколько мне известно. Сэр Годвард исповедовался утром, в день отъезда, и сразу уехал. Он не хотел, чтобы сэр Роджер брал на себя грех, но надеялся, что если земля останется спорной, то его сын найдет впоследствии способ присоединить эти земли. Что касается Вас, дитя мое, то, на мой взгляд, и истинная леди не могла бы прожить свою жизнь более достойно, чем это сделали Вы. Ваше слово, которое Вы дали этим несчастным, и которое исполнили до конца, искупает многое. Господь видит все. А теперь идите! Я отпускаю Вам Ваши грехи, и да свершится воля Божья!

На конюшне Еву действительно ждал оседланный конь. Она никогда не умела хорошо ездить верхом, а сейчас задачу осложняла болезнь, но ей удалось ценой неимоверных усилий взгромоздиться в седло. Она почему-то вспомнила, как птицей, не касаясь стремян, взлетал в седло Джей перед охотой, несмотря на легкие доспехи, с какой грацией в свои три года держалась в седле малышка Кэти — они настоящие дети своего времени. На глаза навернулись слезы. "Ева, соберись!" — прикрикнула она мысленно. Конь медленно прошел через двор, потом под его копытами глухо зарокотал мост. Уже светало, и лес впереди выделялся неясной темной тучей на фоне неба. Ева придержала поводья и, обернувшись в седле, в последний раз взглянула на Блэкстон. Почему-то она была уверена, что это действительно последний раз. Рассмотреть в подробностях замок было трудно из-за темноты. Факелы над воротами уже не горели, только далеко в донжоне в одном окне бился слабый неровный свет, то тускло вспыхивал, то почти угасал, каждая вспышка казалась последней. Ей не было страшно за будущее, только невыносимо грустно, и еще она чувствовала огромную усталость. Только бы добраться до Роджера.

Весь остаток ночи Ева провела в седле. Это было очень трудно. Тяжело было даже просто держаться прямо. Ее мотало из стороны в сторону. Постепенно вокруг светлело. Проступили контуры деревьев, кружевные абрисы ветвей. Это ее как-то обнадежило. На душе стало легче. До поляны Ева добралась только к полудню. Чуть не пропустила еле заметную тропинку, по которой, наверное, и сейчас кузнец ходил к своей яме. Роджер ждал ее. Ева заметила его, только когда он вышел из тени деревьев, опоясывающих поляну, он шел и тревожно вглядывался в ее лицо.

— Не подходи ко мне, Роджер, я больна.

Силы окончательно истаяли, и она бы упала, если бы не его крепкие руки, подхватившие ее. Из их плащей он устроил постель под деревьями и уложил в нее Еву, подложив ей под голову седельную сумку. Ева была в сознании, но контуры предметов выглядели как-то странно размытыми, как будто были окружены мерцающим ореолом, а складки и тени казались, наоборот чересчур резкими. Она была рада, что, наконец, закончилась тряска, и не надо больше заботиться о том, чтобы не упасть, а можно просто закрыть глаза и расслабиться.

— Ну вот, — сказал Роджер, преувеличенно бодро, — Ты немного отдохнешь здесь, а потом мы двинемся в Торнстон.

— Я думаю, Роджер, что буду отдыхать здесь очень долго, — тихо ответила Ева, — Будет чудом, если я протяну до вечера.

— Не говори ерунды, ты просто устала, вот и все. Наверное, тебе пришлось ухаживать за этими животными день и ночь кряду! — он попытался взять ее руку, но она не дала.

— Роджер, милый, если ты меня хоть немного любишь, не прикасайся ко мне! Я знаю, что говорю, это только ради тебя самого. Я хочу, чтобы ты жил. Мне будет гораздо легче умереть, если я буду знать, что ты жив и здоров. Послушай, обещай, что выполнишь мои просьбы, даже если они тебя удивят. Ты обещаешь?

— Я обещаю, что выполню всё, о чем бы ты меня ни попросила, любовь моя, — сказал он необыкновенно нежно.

— Даю тебе слово рыцаря, — а вот в этом тоне был весь Роджер, Ева слабо улыбнулась.

— Хорошо, милый, — она немного помолчала, собираясь с силами, — Когда я умру, нет-нет, не спорь, я знаю, поверь. Так вот: после моей смерти ни в коем случае не целуй меня, и вообще старайся поменьше прикасаться к моему телу. Не надо меня хоронить, просто обложи ветками и сожги до пепла со всеми вещами кроме одной, о ней я расскажу чуть позже. С пеплом можешь поступать так, как пожелаешь. В моей седельной сумке лежит тетрадь из пергамента, завернутая в кусок шелка. Ткань сожги вместе с моим телом, а тетрадь я обработала специальными составами, она будет не опасна ни для тебя, ни для кого-то другого. Но самое главное, Роджер, и это очень важно, никто не должен читать ее, кроме наших далеких потомков. Дату, когда можно будет прочитать мою тетрадь, я указала на обложке. Это очень нескоро, милый, но ты должен позаботиться, чтобы она сохранилась до этого времени. Ты обещаешь сделать всё, что от тебя зависит? — долгая речь утомила ее, и она замолчала, тяжело дыша.

— Я думал, что уже знаю тебя так хорошо, что ты не сможешь больше меня ничем удивить, — мягко сказал Роджер, — Но ты опять удивила меня, Ева. Ты самая удивительная женщина, которую я встречал когда-либо. Наверное, я понял это еще в нашу первую встречу, но тогда я был просто ослом. А сейчас… Я не в состоянии поверить, что ты можешь меня покинуть. Конечно, если это случится, я выполню всё, что ты попросила, но… Ева, не смей умирать, слышишь?

— О Господи! Роджер, если бы ты знал… Как мне хотелось уйти из этого мира когда-то давно! Тогда я ни за что бы не поверила, что ты станешь мне так дорог. А сейчас я всё бы отдала, только бы остаться здесь, с тобой и детьми… Я даже не буду просить тебя позаботиться о них… Я знаю, что никто не сделает это лучше тебя… — ее голос становился все тише, и последние слова она уже шептала.

— Ева, не закрывай глаза, говори! Не спи! О небо, нет! Ева, любимая! Ева!!!…

Его голос еще звал, она еще слышала его, но он был всё дальше, дальше, дальше…