Воля императора. Держава

Глава 4. Неусыпный надзор

Такие разговоры обычно ведутся глубокой ночью, когда на столе стоит ополовиненная бутылка водки (еще одна, но пустая, валяется в углу), а из закуски осталось только пару обветренных кусков черного хлеба, склизкий кусочек сала да половинка луковицы.

Хотя … применительно к особам высшего света, это мог быть коньяк, бисквиты и успевшая высохнуть долька лимона. Читал где-то, что покойный император Николай Второй изобрел «гвардейский тычок» — «бутерброд», составленный из кусочка сыра с лимоном, которым следует закусывать коньяк. Врут наверное. Сколько я уже здесь живу, но про «гвардейский тычок» ни разу не слышал.

Впрочем, вести задушевные разговоры «под коньяк» считаю пошлым. Непременно нужна водка, хотя сам и не пью. Не пью, но посидеть в компании могу.

Но коли собеседниками являются мать и сын (по крайней мере, все так считают), то между нами стоит пузатый кофейник, две чашки и корзинка со сладостями. Но кофе уже благополучно остыл, да и до сладостей мы не дотрагивались.

По заверениям великой княгини, в этой комнате не должно быть прослушки. Кажется, ее когда-то заговорил великий старец. Хотел спросить — не Григорий ли Распутин, но не стал. Спрошу потом.

Как я и думал, разговор велся вокруг жизни и здоровья настоящего цесаревича (ну, теперь уже императора) Александра Борисовича. Я вкратце рассказал матери о том, что случилось с ее сыном, дополнил мнение врачей — а именно, абсолютно никакого мнения, даже предположений нет. Ольга Николаевна, слегка успокоившись после встречи с сыном в астрале, теперь гадала — как же ей быть дальше?

— Может, мне наняться в Кресты сестрой милосердия? — высказала великая княгиня с усмешкой. — Я когда-то заканчивала медицинские курсы. Отец считал, что каждый из членов царской семьи должен иметь какую-то специальность, чтобы в случае необходимости зарабатывать деньги на хлеб собственным трудом. Мало ли, революция, переворот…

Вот отчего наследник престола заканчивал курсы переплетчиков. Лучше бы курсы электромонтеров, больше пользы. Ха… Все забываю, что при здешней-то магии электромонтеры почти не нужны. Тогда курсы водителей. Я вон, до сих пор машину водить не умею. Все польза. Только, случись переворот, куда бы я делся? Если император Николай считал, что после революции или государственного переворота царскую семью оставят в живых или позволят жить на свободе — он очень наивный человек. Наверное, где-то в другой стране подобное и возможно, но не в России. Вспомнил бы судьбу семьи Иоанна Антоновича.

— А вы давно курсы заканчивали? — спросил я, а потом сам же и ответил. — Вроде, это было лет двадцать назад, если не больше? Я справлялся о работниках Крестов, о требованиях к их квалификации. Так вот — за это время срок действия вашего сертификата истек, а в медицинскую часть тюрьмы берут только мужчин, закончивших медицинские курсы. Разве что, санитаркой устроитесь. А как легализовать великую княжну, решившую мыть полы и выносить утки за больными арестантами? Возьмете чужую фамилию, так все равно — через месяц это станет известно журналистам. Начнут вопить, предположения строить — чего, мол, мать государя в кресты устроилась? А может, у нее там тайная любовь? А коли до Александра дознаются, так непременно напишут о вашем незаконно прижитом сыне.

При словах «незаконно прижитом сыне» Ольга Николаевна поморщилась, хотя с августейшими особами — хоть с мужчинами, а хоть и с женщинами, такое случалось. Неприятно, разумеется, но ничего страшного.

Ольга Николаевна покачала головой и вздохнула:

— Не хочу, чтобы мой ребенок находился в тюрьме. Может, мне взять Сашеньку с собой, в Японию? Вы разрешите?

Конечно, я разрешу. Вопрос только в соблюдении секретности. Чисто технически это возможно. Тайно перевести юношу из Крестов на вокзал, устроить его в специальном вагоне. Через пару недель будет Владивосток, а там, пароходом, до Японии. Но все равно, очень громоздко. Да и есть ли смысл?

— Вы собираетесь возвращаться к вашему мужу, в Японию?

Послушал бы кто со стороны, как сын, разговаривая с матерью, именует отца «ваш муж», сказал бы — вот она, наша элита, разговаривающая друг с другом каким-то «нечеловеческим» языком.

— Борис Владимирович занимает в посольстве не самую большую должность, — усмехнулась княгиня, — а на месте ли супруга у помощника военного атташе, никто и не вспомнит. Мы там и пробыли-то всего ничего, но за это время даже посол России не поинтересовался ни о моем здоровье, ни о моем настроении. Правда, когда узнал, что государь умер, а мой сын становиться императором, засуетился и забегал.

Да уж… Честь и хвала государю-императору, что он прекратил пагубную практику финансирования членов Дома Романовых их государственной казны и заставил их жить по средствам, с жалования да на доходы с имений. Но у многих, у кого не хватило ума поставить толкового управляющего, уже и имений нет. Либо проданы более «продвинутому» землевладельцу — даже из числа крестьян, либо заложены в банке. В моей истории Борис Владимирович наверняка был генералом, а здесь дослужился лишь до подполковника и отправлен в Японию на одну из очень скромных должностей. Но это и хорошо. Хотя… После указов, направленных на ограничение аппетитов знати, доброжелателей у государя императора стало гораздо меньше, чем могло бы быть.

— Стоит повысить в должности Бориса Владимировича? — озабоченно поинтересовался я.

И впрямь, отец правящего императора в чине подполковника и в должности помощника атташе — несолидно. Генерал — слишком жирно, но можно полковника присвоить в честь своего вступления на престол. Полковник и звучит гораздо солиднее, да и народ поймет.

— Наверняка его имя уже есть в списке на повышение, — улыбнулась великая княгиня. — Министр иностранных дел своих подчиненных не забывает. А Борис Владимирович мечтает выйти в отставку в чине полковника, жить на пенсию где-нибудь на Валдае или в Костроме. Купить там домик и рыбачить по утренней зорьке.

Напрашивается штамп из фильма «Белое солнце» пустыни. Хороший дом, любимая жена… А что еще надо, чтобы встретить старость?

— Стало быть, пусть отец императора идет в отставку, — решил я.

Собирается или нет великая княгиня жить с мужем, можно не прашивать. И так ясно, что нет.

— Если великий князь Борис Владимирович уйдет в отставку, так и везти Александра в Японию смысла нет.

— Но все-таки, нужно его перевести из Крестов.

Опять… И чего великой княгине тюрьма не нравится? Место надежное, уход хороший. И мне спокойнее… А ему какая разница, где лежать?

— Давайте не станем спешить, — попросил я. — Чуть-чуть подождем, пусть все успокоится после похорон, а потом можно снять какой-нибудь домик на окраине, приставить к Александру сиделку, а вы сможете навещать ребенка в любое время. А там уж как Бог даст…

— Скажите, ваше величество… А если мой сын придет в себя, встанет на ноги? — нерешительно спросила великая княгиня.

— Вы интересуетесь, не узурпирую ли я трон? — усмехнулся я.

— Вы — человек порядочный и честный, это я вижу. Но власть может изменить любого.

Вот здесь я согласен. Даже маленькая власть или подобие власти может безобразно развратить любого человека, а абсолютная власть, способна развратить абсолютно…. Но дело-то в том, что императором я быть не хочу. Будь у меня возможность — прямо сейчас поставил бы на ноги своего двойника, а сам, захватил бы Маринку, и уехал куда-нибудь. Туда же, на Валдай, или в Кострому, а еще лучше — куда-нибудь в Вологодскую губернию, в Великий Устюг или в Белозерск. Устроюсь в тамошнюю земскую школу или гимназию учителем истории и стану сеять доброе, разумное и вечное. Или светлое? В общем, что-то сеять.

— Клятвы давать не стану, но можете поверить мне на слово. Как только ваш сын сможет выполнять обязанности императора, я тотчас же уступлю ему власть, — твердо пообещал я. Душой я в этот момент не кривил.

— Как вас на самом деле зовут? — спросила вдруг Ольга Николаевна.

Я призадумался, а потом честно сказал:

— Не знаю, какое имя вам и назвать. Но если скажу, что меня можно называть Александром — вы поверите?

— Поверю, — кивнула «матушка». Пристально посмотрев на меня, великая княгиня сказала: — Когда я впервые увидела вас, то почему-то увидела огонь, сквозь который вы идете. Правда, ваше лицо было совсем другим. Странно?

Я только пожал плечами. Как объяснить, да и нужно ли объяснять, что в том огне нет ничего странного? Что мое настоящее тело, оставшееся где-то там, непонятно где — не то во времени, не то в пространстве, и на самом деле сожрал огонь после взрыва? Но сказал — точнее, спросил, совсем другое:

— Ольга Николаевна, а у вас, случайно, нет ли отцовского дара?

— У меня, ваше величество, есть нечто невнятное, — усмехнулась дочь покойного императора. — Я бы и даром это не назвала. Иной раз мерещится нечто сумбурное, даже страшное.

— Например? — заинтересовался я.

— Как-то раз привиделась огромная комната, с низким потолком, без окон — не то подвал, не то подземелье, где мы сидим рядышком, всей семьей, а впереди нас стоят какие-то люди в военной форме, но без погон, с оружием в руках, а потом меня пронзила страшная боль. А потом привиделось, что мы лежим на мокром полу, в лужах крови, а сверху стоит бородатый человек со страшным лицом, что бьет меня штыком в живот. И снова страшная боль. Наверное, Кассандре виделось что-то подобное. Или нет?

Выходит, Ольге Николаевна привиделось то, что произошло с царской семьей в моей истории. Подвал в Ипатьевском доме, расстрел всех членов царской семьи, вместе со слугами и придворными. Действительно, странный дар предвидеть события, случившееся в другом пространстве. Такое никакой Кассандре не снилось. Несчастной пророчице из Трои виделись будущие события из ее реальности, а то, что девушке никто не верил, это уже другой вопрос.

— Нет, я не хочу таких видений, — помотала головой великая княгиня. — Каждый раз одно и тоже — боль и страх. Слава Богу, что такое случилось всего один раз.

— А вы у отца не интересовались? — осторожно спросил я. — Покойный государь-император считался пророком, возможно, он бы сумел вам что-то сказать или подсказать?

— А что он скажет? Вернее, — поправилась Ольга Николаевна, — уже и не скажет. А так, скорее всего, погладил бы меня по головке, да произнес — терпи, Олюшка, если тебе такое привиделось, значит это необходимо. Видения бывают и такие, которые не исполнились, но могли бы исполниться. У моего покойного батюшки только одно на уме было — государство, держава, да жизнь народа. А все мы, да и он сам, где-то потом, после надобностей военных да чиновников. Держава. Необходимость. О-сто-чер-те-ло! — проговорила по слогам великая княгиня, глядя куда-то вдаль.

Похоже, Ольге Николаевна давно хотелось выговориться. Не исключено, что она это делает первый раз в жизни. Обычные люди рассказывают о себе случайным знакомым, вываливая все подробности личной жизни на голову спутника где-нибудь в купе поезда. Я сам не раз слышал откровенные признания мужчин — дескать, жена изменяет, а что делать, не знаю? Мол, люблю ее, заразу такую! Или от женщин — муж негодяй, а деваться некуда. Оттого и делятся сокровенным с незнакомцами, что и рассказать хочется, а друзьям-приятелям о том не расскажешь. Но великой княгине такое счастье не светит. Ей сложно оставаться одной, сложно отыскать для исповеди человека, с которым больше никогда не увидишься. Не жизнь, а сплошной регламент. Есть ещё священник, но что может сказать батюшка, если ему на исповеди духовная дочь сообщит о своей моральной усталости? Не знаю. Да и все ли можно рассказывать батюшке? Тайна исповеди, конечно тайна, но в истории всякое бывало. Вплоть до слухов о вербовке тех самых батюшек спецслужбами.