Екатерина Великая

21. Смерть и похороны

В среду, 5 ноября 1796 года, Екатерина поднялась, как обычно, рано, оделась, выпила кофе и села работать. Когда ее верная личная горничная Мария Перекусихина спросила, хорошо ли она спала, императрица ответила, что уже давно не спала так хорошо. Вскоре она отправилась в ванную.

Через полчаса она все еще не вышла, и слуги начали волноваться. Сначала они подумали, что, может быть, она отправилась на прогулку в Эрмитаж, проскользнув так, что они не заметили; но когда ее камердинер Захар Зотов проверил, взяты ли из шкафа шуба или теплая накидка, и обнаружил, что все на месте, всеобщий испуг усилился. Зотов решил поискать ее. Он осторожно приоткрыл дверь ванной комнаты и увидел императрицу упавшей. Камердинер приподнял ей голову и обнаружил, что глаза ее закрыты, лицо багрового цвета, а дыхание хриплое и затрудненное. Он позвал на помощь; вбежало несколько слуг. Они не смогли поднять императрицу из-за ее веса и из-за того, что одна ее нога заклинила дверь. Призвали новых слуг и все вместе с большим трудом перенесли Екатерину в спальню, где положили на пол, на матрас из марокканской кожи. Затем вызвали докторов.

Первым спустя сорок пять минут прибыл доктор Роджерсон. Он немедленно диагностировал удар и не оставил надежды на выздоровление. Тем не менее он пустил императрице кровь и наложил пластыри из шпанских мушек ей на ноги. Графа Николая Зубова, старшего брата Платона, отправили в Гатчину, чтобы предупредить великого князя; послали скороходов на поиски Александра. По прибытии в Зимний дворец последнего не пускали к бабушке несколько часов — по-видимому, граф Салтыков боялся, что он может попытаться объявить себя царем.

Великий князь Павел в тот день обедал на мельнице в Гатчине, примерно в трех милях от дворца. Он и его гости, вернувшись, обнаружили князя Зубова, который сообщил им во всех подробностях о болезни императрицы. Великий князь приказал немедленно запрячь восьмерку лошадей и выехал с женой в Петербург; граф Зубов поскакал вперед, чтобы организовать смену лошадей в Софии. В четыре часа Александр направил к Павлу собственного курьера, который встретил великокняжескую карету уже в пути. По дороге Павла перехватило еще несколько курьеров — самые разные люди рвались первыми донести до него весть и таким образом проявить свою лояльность.

В пять часов Александр с Елизаветой наконец получили от графа Салтыкова разрешение войти в апартаменты императрицы. В тусклом свете спальной комнаты они увидели Екатерину, которая, все еще без сознания, лежала на полу, отгороженная ширмой. Ее дорогой друг и первая гофмейстерина Анна Протасова находилась рядом с нею вместе с Марией Перекусихиной: они постоянно вытирали темную жидкость, сочащуюся из ее рта.

Александр и Елизавета оставались в спальне недолго: Александр, продемонстрировав широту духа, отправился искать Платона Зубова, а Елизавета выбрала компанию жены Константина, великой княгини Анны. Платон, взъерошенный и беспокойный, не знал, что с собой делать. Совсем прекратив важничать, он то кидался жечь потенциально компрометирующие бумаги, то проверял, не помогают ли императрице применяемые средства. В какой-то момент распространился слух, что Екатерина открыла глаза. Ненадолго зажглась искра надежды.

Великий князь Павел прибыл в Зимний дворец сразу после половины девятого вечера и немедленно прошел в апартаменты матери. Он призвал Александра и Константина, велев невесткам оставаться дома. Потом расположился в маленькой комнатке позади спальни матери, так что каждый, являвшийся к нему испросить руководства к действию, должен был проследовать через спальню, мимо сраженной ударом императрицы, лежащей на полу.

На рассвете 6 ноября Павел спросил у докторов, остается ли какая-нибудь надежда. Когда те дали отрицательный ответ, он вызвал епископа и священников и приказал провести последние обряды. Известие о смертельной болезни императрицы распространилось по городу, и все принадлежавшие ко двору начали собираться в Зимнем дворце. Большинство пришедших было искренне расстроено. Утро прошло в ожидании смерти императрицы. Смена администрации стала уже очевидной. Придворные и чиновники Екатерины сидели в удрученном молчании, в то время как люди в форме, которой большинство никогда не видело прежде — они прибыли из Гатчины, — бегали туда-сюда с важным видом, отдавая приказания. Александр и Константин тоже переоделись в мундиры прусского образца — форму своих гатчинских батальонов.

В час дня Павел и Мария Федоровна вместе отобедали за столом, который поставили в коридоре позади спальни. В три часа вице-канцлеру Остерману приказали пойти в контору графа Моркова и изъять все бумаги, касающиеся иностранных дел. Тот сложил документы в два огромных пакета, завернул для прочности в простыни и сам поволок их через дворец. В середине дня Павел вместе с графом Безбородко просмотрел также все личные бумаги Екатерины. Существует версия, что в бумагах содержался составленный императрицей документ по отстранению Павла от наследования, который великий князь бросил в огонь. Безбородко было приказано подготовить манифест, объявляющий о вступлении на престол сына императрицы.

Среди бумаг своей матери Павел нашел также записку от Алексея Орлова, в коей тот признавался в убийстве Пет-pa III. Она лишь подтверждала то, что великий князь давно подозревал — но по крайней мере освобождала его мать от подозрений в прямом соучастии. Он совершил свой первый акт сыновней преданности и восстановления справедливости, устранив от двора князя Федора Барятинского, ныне гофмаршала, но тридцать четыре года назад — одно из основных действующих лиц драмы, разыгравшейся в Ропше.

Пульс императрицы начинал слабеть. Три или четыре раза доктора думали, что конец приближается, но ее крепкая конституция поддерживала продолжение агонии.

В девять часов вечера доктор Роджерсон вошел в комнату, где ждали великий князь Павел и Мария Федоровна, и сказал, что теперь осталось недолго. По приказу Павла четверо старших внуков Екатерины — Александр, Константин, Александра и Елена — вошли с ним и Марией Федоровной в спальню. За ними последовали мадам генеральша Ливен, князь Зубов, граф Остерман, Безбородко и Самойлов; все собрались вокруг умирающей императрицы. Доктора и личные слуги находились уже там.

Екатерина умерла без четверти десять, так и не придя в сознание. Несколькими минутами позже Павел, чье лицо было мокрым от слез, поклонился телу и оставил комнату. Сразу же зарыдали и завыли женщины, прислуживавшие императрице. Почти у каждого первой была мысль о собственном выживании при смене режима на совершенно иной. Граф Самойлов вышел в Рыцарский зал и объявил о смерти императрицы Екатерины и о восшествии императора Павла. В 11 часов Александра послали за великими княгинями Елизаветой и Анной. Он отыскал их и объяснил, что им следует преклонить колени, когда будут целовать руку нового императора. Они поздравили Павла, после чего их отправили через спальню умершей императрицы в смежную комнату, где они нашли плачущих Александру и Елену. Тем временем Мария Федоровна с большим знанием дела и апломбом следила за обмыванием и одеванием покойной, а также за подготовкой комнаты.

Тело Екатерины облачили в простое платье и уложили на кровать. Затем в присутствии императорской семьи прочли молитвы по усопшей. Прежде чем покинуть комнату императрицы и идти в императорскую часовню присягать на верность Павлу, каждый присутствовавший во дворце поцеловал руку Екатерины. Все повторяли клятву за священником, затем целовали крест и Евангелие, вписывали свое имя и целовали руку императору Павлу Петровичу и императрице Марии Федоровне. Это продолжалось примерно до двух часов утра. Позднее в тот же день было произведено вскрытие умершей императрицы, подтвердившее, что причиной смерти явился инсульт.

После того, как тело было забальзамировано, придворным гофмейстеринам, фрейлинам, высоким чиновникам и кавалерам высших орденов было приказано стоять возле него в карауле день и ночь, сменяясь каждые два часа. Это дежурство длилось первые шесть недель траура. Павел, Мария Федоровна и прочие родственники императрицы дважды в день, постояв у тела, целовали руку умершей. Тем временем по приказу нового императора в присутствии митрополита Петербургского был вскрыт склеп покойного мужа Екатерины. Гроб извлекли и поставили в церкви Благовещения в Александро-Невской лавре.

Пятнадцатого ноября от спальни Екатерины двинулась процессия с кадилами, ладаном и пением похоронных псалмов. Через Рыцарский зал, пол, потолок и стены которого были затянуты черной тканью, она проследовала в тронный зал. Позади священнослужителей шла императорская семья, а следом несли тело Екатерины II, одетое в серебряную шелковую парчу. Все ее награды несли за великолепным похоронным катафалком, покрытым императорской мантией. По завершению религиозной церемонии члены императорской семьи по очереди простиралась перед телом и целовали руку Екатерины. Затем семья отошла, перед троном встал священник и начал читать Евангелие, а шесть императорских гвардейцев заняли посты вокруг катафалка.

В тот же день церемонию, в точности повторившую торжественное препровождение покойной императрицы в тронный зал, провели в Александро-Невской лавре, где гроб с останками Петра III с такой же торжественностью преодолел короткое расстояние от церкви Благовещения до собора Святой Троицы. Тут гроб открыли. Тело Петра не было забальзамировано; в гробу оказались только его шляпа, перчатки, ботинки — и прах. Через пять дней ему пропели реквием в соборе, после чего кортеж из сорока двух карет проделал путь от Зимнего дворца, и Павел отдал праху своего отца почести, велев всей семье проделать то же самое.

25 ноября тело императрицы Екатерины с золотой короной на голове было положено в гроб и отнесено в Большую Галерею, где в более счастливые времена давались балы. Тут гроб поставили на платформу под черным бархатным балдахином с серебряной бахромой. Вокруг него горело шесть свечей. Священник снова неумолчно читал Евангелие; члены императорской гвардии стояли на ступенях. В это же время в Александро-Невской лавре императорская корона — которую привезли из Москвы — была положена на гроб Петра (теперь снова запечатанный) в качестве акта посмертной коронации.

3 декабря, в солнечный и очень холодный день, гроб Петра погрузили на колесную платформу, которую тянуло восемь лошадей, и медленно, торжественно провезли от Александро-Невской лавры до Зимнего дворца. Павел шел за гробом, за ним — придворные высокого ранга. Император проследил, чтобы те, кто сыграл роль в свержении и убийстве его отца, участвовали также в его посмертном восстановлении в правах. Князю Барятинскому и генерал-губернатору Пассеку приказали идти в кортеже, а графу Алексею Орлову была оказана сомнительная честь нести на подушке императорскую корону. Граф Орлов, который, по общему свидетельству, получив этот приказ, сел в угол и зарыдал, во время церемонии вел себя спокойно, с чувством собственного достоинства, шел твердо и с бесстрастным лицом. Процессия, сопровождаемая пушечными выстрелами, растянулась на всю длину Невского проспекта; ей потребовалось несколько часов, чтобы дойти до места назначения.