Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников

Князья Шаховские принадлежали к младшей ветви ярославского княжеского рода. Они «захудали» задолго до опричнины, и двери Боярской думы оказались для них закрыты. Князь Г. П. Шаховской владел поместьем в Козельске и нес службу в столице вместе с козельскими выборными дворянами.{121} Его отец князь Петр заслужил милость Лжедмитрия I и, по некоторым сведениям, входил в путивльскую «воровскую» думу. Но в московскую Боярскую думу он не попал. Г. П. Шаховской был послан Отрепьевым «на время из Путивля» в восставший Белгород в чине воеводы, но после воцарения самозванца не получил от него ответственных назначений.{122}

По своему служилому и местническому положению Шаховской стоял выше самборского «вора» Молчанова. При царе Борисе Шаховскому платили достаточно скромный годовой оклад в 17 р., тогда как Молчанов получал низший оклад в 5 р.{123}

В то время, как Шаховской остался в должности воеводы в Путивле, Молчанов, водворившись в Самборе, принялся рассылать грамоты с призывом к восстанию против «царя-узурпатора». Составлялись эти грамоты от имени спасшегося «законного государя». В силу традиции царские указы не имели личной подписи царя, но их непременно скрепляли печатью. По словам современников, инициаторам интриги удалось похитить государственную печать перед бегством из Москвы.{124}Это позволило Молчанову не только составлять воззвания, но и производить назначения в повстанческом лагере, Сохранившаяся переписка между руководителями повстанческих отрядов содержит прямую ссылку на присланную им государеву цареву и великого князя Дмитрия Ивановича всея Русии грамоту «за красною печатью».{125}

Московские власти возлагали ответственность за восстание в Путивле на одного Шаховского, не зная того, что за его спиной стоял Молчанов. Князь Григорий, как отметил автор «Нового летописца», сказал путивльцам, «что царь Дмитрий жив есть, а живет в прикрыте: боитца изменников убивства».{126} Аналогичным образом речь Шаховского изложил Буссов. По его свидетельству, воевода собрал в Путивле всех горожан и уверил их, что Дмитрий жив и скрывается в Польше, где собирает войско для нового похода. Именем Дмитрия Шаховской обещал путивлянам царскую милость, если они будут хранить ему верность и помогут отомстить «неверным псам». Когда в Путивль стали поступать из Польши личные письма «спасшегося государя», население преисполнилось энтузиазма и стало собирать казну и войско для изгнания из Москвы Шуйского.

Самозванческая интрига, возрожденная усилиями Молчанова и Шаховского, во многом отличалась от интриги Отрепьева. Двадцатичетырехлетнему Отрепьеву не приходилось беспокоиться, похож ли он на восьмилетнего царевича Дмитрия, которого через пятнадцать лет после смерти забыли даже те немногие, кто видел его лично. Для нового самозванца главная трудность заключалась в том, что он нисколько не походил на своего предшественника, характерную внешность которого не успели забыть за несколько месяцев, прошедших после переворота. По временам Молчанов брался за исполнение роли царя Дмитрия, и тогда посетители Самбора видели его на «троне» в парадном зале Самбора. Но подобные инсценировки устраивались крайне редко и лишь для лиц, никогда не видевших Отрепьева. Роль самозванца оказалась Молчанову не по плечу. Результатом было новое и весьма своеобразное историческое явление — «самозванщина без самозванца».

Приняв на себя роль «Дмитрия» в Польше, Молчанов не посмел въехать в Путивль и занять трон на первом отнятом у Шуйского клочке земли. Путивляне хорошо знали и своего «государя» Отрепьева и его придворного Молчанова, обман здесь был невозможен.

Жители Путивля сами пытались разыскать «воскресшего» царя и поторопить его с возвращением на родину. В двадцатых числах августа 1606 г. духовник короля Барч сообщил нунцию Рангони, что в Киев приехала депутация из Северской земли, члены которой разыскивают Дмитрия и выражают твердую уверенность, что найдут его в одном из польских замков.{127}Примечательно, что прибывшие из России представители восставших северских городов не знали точно, где скрывается «Дмитрий». Очевидно, в письмах в Путивль и другие русские города Молчанов не указывал своего местонахождения. «Прелестные письма» нового самозванца рано или поздно должны были попасть в руки Шуйского, и тогда любое указание на Самбор повлекло бы за собой самые суровые санкции против Марины и Юрия Мнишеков.

Самборская интрига не получила развития на польской почве и не повлекла за собой иностранного вмешательства в силу ряда причин.

В Москву Мнишеков сопровождали близкие им дворяне, преимущественно родня. Но даже среди них не было единодушия в отношении затеваемой авантюры. После разрушительной Ливонской войны, ослабившей силы как России, так и Речи Посполитой, в обеих странах многократно обсуждались проекты объединения государств в рамках федерации.{128} После переворота в Москве 17 мая 1606 г. слабая попытка возрождения проектов унии была предпринята задержанными в России поляками братьями Стадницкими. В отличие от прочей родни Мнишека Стадницкие отвергали версию о спасении «Дмитрия». Осенью 1606 г. Андрей Стадницкий ездил в Москву и вел переговоры с Дмитрием Шуйским. В случае заключения «вечного мира» с Речью Посполитой, заявил шляхтич, царь Василий может рассчитывать на то, что Сигизмунд III окажет ему военную помощь; «вечный мир» послужит прологом к полному объединению России и Речи Посполитой, после того как род бездетного московского царя пресечется и король займет царский трон. Убеждая русских заключить унию с Польшей, Стадницкий подчеркивал, что внешняя помощь позволит Василию Шуйскому быстро справиться с «ворами» — сторонниками воскресшего «Дмитрия».{129}

Обстановка в Польше не благоприятствовала само-званческой интриге. Страна стояла на пороге гражданской войны. После переворота в Москве Сигизмунд III поспешил заявить о своей полной непричастности к авантюре Лжедмитрия. В июне 1606 г. он заявил в беседе с венецианским посланником Фоскарини, что «Дмитрий» определенно не был царским сыном и что, когда Мнишек явился ко двору с сообщением о «царевиче», он, король, посоветовал сенатору не вмешиваться в это дело, дабы не повредить Речи Посполитой, но воевода не пожелал ему повиноваться.{130}

Общественное мнение в Польше отрицательно реагировало на сомнительные вести о спасении «Дмитрия». Мнишек, готовя новый тур самозванческой интриги, не мог рассчитывать ни на сочувствие польского общества, ни на помощь Сигизмунда III.

Самборские власти нашли поддержку лишь среди участников рокоша (мятежа), в числе которых были давние покровители и друзья Отрепьева, родня Мнишеков, Зебжидовский и др. Такие очевидцы, как Ф. Талампо, засвидетельствовали, что сторонники рокоша открыто говорили о спасении московского царя, нашедшего убежище в Самборе. Собравшаяся на рокош шляхта ждала появления «Дмитрия». Но «самборский вор», по сведениям московских дипломатов, так и не «сказался» людям и «на рокоше не был», боясь (как объясняли польские приставы послам) мести со стороны шляхтичей, потерявших родственников на царской свадьбе в Москве.{131}

Инициаторы интриги так и не решились представить самозванца даже тем кругам польского общества, на сочувствие которых они могли рассчитывать. «Самборский вор», хотя и имел большую бородавку на лице, но бородавка росла не на том месте, а в остальном он нисколько не походил на убитого в Москве Отрепьева. В Польше многие знали характерную внешность Лжедмитрия I, и обман был бы мгновенно разоблачен.

Появление «царя» среди рокошан явилось бы прямым вызовом королю, на что Мнишеки никак не могли пойти. Юрий Мнишек находился в плену в России, и освободить его могло лишь вмешательство официальных властей Речи Посполитой.

Обстоятельства не благоприятствовали интриге, и комедия с самборским Лжедмитрием провалилась. Военные приготовления в Самборе внушили беспокойство литовскому канцлеру Льву Сапеге, поскольку собранный там отряд мог быть использован противниками короля. Когда самозванец назначил своим главным воеводой Заболоцкого и «того Заболоцкого послал был в Сиверы (в Чернигово-Северскую землю. — Р. С.), чтобы нынешнему государю… (царю Василию. — Р. С.) не поддавались, и он («Дмитрий». — Р. С.) к ним (повстанцам. — Р. С.) будет», канцлер приказал задержать Заболоцкого и его отряд. В октябре канцлер Лев Сапега, давний покровитель Отрепьева, направил в Самбор слугу Гридича, чтобы тот «досмотрел» Дмитрия: «подлинно тот или не тот?». Гридич ездил в Самбор, но «того вора (по словам послов) не видел: живет, де, в монастыре, не кажетца никому».{132}

В октябре в Самбор наведался бывший духовник Отрепьева. Он также вынужден был уехать ни с чем. Вслед за тем бернардинский монашеский орден направил к Мнишекам из Кракова одного из наиболее видных своих представителей. Поскольку по всей Польше прошел слух, что Дмитрий «в Самборе в монастыре в чернеческом платье за грехи каетца», эмиссар ордена произвел досмотр самборского монастыря, а затем получил от самборских бернардинцев письменное подтверждение, что Дмитрия нет в их монастыре и они не видели царя с момента отъезда его в Россию.{133}

Итак, Мнишеки не осмелились показать нового самозванца ни духовенству, в свое время покровительствовавшему тайному католику Отрепьеву, ни представителям официальных властей. Во время переговоров с русскими послами чиновники короля прибегли к нехитрой дипломатической игре. Они осторожно отмежевались от самборской интриги, заявив: «А что, де, вы нам говорили про того, который называетца Дмитреем, будто он живет в Самборе и в Сендомире у воеводины жены, и про то не слыхали». В то же время королевские дипломаты, добиваясь немедленного освобождения задержанных в Москве поляков, угрожали послам вмешательством в московские дела посредством новых самозванцев: «Только государь ваш (царь Василий. — Р. С.) вскоре не отпустит всех людей, — говорили они, — ино и Дмитрий (новый самозванец. — Р. С.) будет, и Петр прямой будет, и наши за своих с ними заодно станут».{134}

Первый самозванец, по меткому замечанию В. О. Ключевского, был испечен в польской печке, но заквашен в Москве. Новый Лжедмитрий также не миновал польской кухни, но его судьба была иной: его не допекли и не вынули из печи. «Вор» таился в темных углах самборского дворца в течение всего восстания 1606–1607 гг., не осмеливаясь показать лицо не только полякам, но и восставшему русскому народу.

Одно время у Молчанова, видимо, явилась мысль вернуться в Россию под своим собственным именем в качестве главнокомандующего царя «Дмитрия». В конце 1606 г. в Москве толковали, что на польской границе стоит тридцатитысячная армия, собранная женой Мнишека, причем командует войском Михаил Молчанов.{135} Слух не имел оснований. Интрига, затеянная в Самборе, не повлекла за собой ни скрытой, ни открытой интервенции. Жена Мнишека вскоре умерла, а Молчанов не сумел найти себе новых покровителей.

Глава 5

ВОССТАНИЕ БОЛОТНИКОВА

Самборский самозванец, не решаясь вернуться в Россию, предпринимал попытки руководить повстанческим движением из-за рубежа, а для этой цели старался поставить во главе движения своих людей. Известно, что он отправил в северские города своего личного эмиссара дворянина Заболоцкого с отрядом. Но Заболоцкому, как отмечалось выше, не суждено было возглавить повстанческую армию в России. Польские власти задержали его на границе. Другим эмиссаром самборского самозванца стал Иван Исаевич Болотников.