Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых»

* * *

Образование двух институтов, Технологического и Текстильного, — результат постановления Президиума ВСНХ Советского Союза от 15 февраля 1930 года о реорганизации высших учебных заведений в отраслевые институты.

Текстильный расположился в доме № 19 по улице Герцена (ныне Большая Морская). Директором его стал Александр Федорович Зеленский, бывший заместитель директора Института прикладной технологии. В 1934-м его сменил Григорий Сергеевич Агапов. К тому времени вуз насчитывал 5 факультетов, 6 прекрасно оборудованных лабораторий, причем электротехническая считалась лучшей в Ленинграде. К концу 1934-го текстильный институт стал одним из ведущих вузов города. Сменивший Зеленского Григорий Сергеевич Агапов до 1920 года работал на Путиловском заводе, затем секретарем петроградских районного исполкома и районного совета; управляющим Ленинградского государственного текстильно-ватного треста и Ленинградского государственного трикотажного треста.

Именно на время руководства институтом этими двумя несомненно талантливыми администраторами и пришлось обучение Косыгина. Стоит отметить, что Зеленский был всего на четыре года старше Косыгина. Алексей Николаевич стал студентом в возрасте 26 лет, когда другие институт уже заканчивали, а то и успевали несколько лет отработать по специальности. Поздновато, конечно, но Косыгин — натура деятельная, идущая к цели, не обращая внимания на «условности», будь то возраст или социальное положение, и привыкшая добиваться своего.

Рабочий факультет Косыгин окончил летом 1930 года, но сразу поступить на ткацко-трикотажный факультет не смог по состоянию здоровья. Сказались последствия сурового сибирского климата.

16 октября 1930 года он подал на имя директора института заявление:

«В течение месяца до 10 октября я находился на излечении в больнице по поводу болезни воспаления среднего уха (врачебная справка мною представлена). В настоящее время опять появились боли в ухе, и врачом предложено в ближайшее время занятие оставить на неопределенный срок, причем возможно в зависимости от хода болезни придется прибегнуть к операции.

При этом состоянии здоровья вести нормально занятие в институте, при больших пропусках я не могу, невозможно.

В силу этих условий прошу перевести меня в счет январского приема, так как к этому времени окончательно смогу вылечить болезнь уха»[50].

Директор удовлетворил просьбу Косыгина. Только 8 февраля 1931 года был подписан приказ о составе группы 1-го курса по специальности «ткачество», приступающей к занятиям с 11 февраля. Группа — 30 человек, Алексей Николаевич — 20-й по списку.

Учебный план включал общетехнические циклы: «Детали машин», «Теплотехника», «Электротехника», «Отопление и вентиляция», «Строительное дело», «Противопожарная техника» — и специальные: «Учение о волокнах, пряже и прядении», «Анализ тканей», «Ткачество», «Механика ткацкой машины», «Технология трикотажного и отделочного производства», «Экономика текстильной промышленности», «Организация производства».

Естественно, студентам читали курсы «Диалектический материализм» и «Ленинизм», обязательными были иностранный язык и физкультура.

Запомнились лекции и практические занятия профессора Александра Дмитриевича Монахова, автора книги «Ткацкий станок», выдержавшей три издания, профессора Леонида Ивановича Поволоцкого по кооперативному законодательству и доцента А. П. Алякринского по организации производства. Математические науки читал профессор М. К. Куренский, теоретическую механику — профессор Е. К. Митропольский, прикладную — профессор С. В. Вяхирев. Профессор С. А. Розенбаум преподавал предмет «Детали машин», профессор Е. Н. Яковлев — теплотехнику, а профессор Б. А. Воронова — электротехнику.

Особенно восхищался Алексей Николаевич Монаховым.

— Удивительный человек! — рассказывал он жене и отцу. — И лекции читает, и книги по специальности одну за другой выпускает… А как прекрасно иностранными языками владеет: и английским, и немецким, и французским… А знаете, что говорит? Для профессии нашей знание языков первостепенное дело…

«А знаете, что» с того времени стало любимым косыгинским присловьем…

Сам Алексей Николаевич «нажимал» на английский, благо, что на изучение иностранного языка в институте отводилось 88 часов в год. (Несколько лет спустя в анкетном листе Косыгин скромно указал: «неплохо читаю по-английски»[51].)

В мае 1933 года Косыгин был отмечен премией и почетной грамотой «за активное участие в социалистическом соревновании высших школ и техникумов, выразившееся в высокой успеваемости на основе самостоятельной работы и в умелом сочетании учебы и общественной деятельности». В характеристике за 1934 год отмечалось, что «за время пребывания в Институте товарищ Косыгин показал себя, как образцово выдержанный и политически развитый коммунист, занимающий ведущую роль в группе. Все время несет большую ответственную работу, как-то: староста группы, и в данный момент является секретарем парткома [добавим: секретарь факультетской ячейки и культпропа[52]. — В. Т.]. Успеваемость хорошая, все время ударник. Премирован. Дисциплина хорошая. Способности хорошие»[53].

Анкетный лист начальника смены Ленинградской текстильной фабрики имени А. И. Желябова А. Н. Косыгина. 22 июля 1937. [ЦГАИПД СПб. Ф. Р-1728. Оп. 1. Д. 420046/2. Л. 6–7]

Как видно, от политики уйти ему не удавалось. В 1933 году Смольнинский райком партии распустил «бюро коллектива ВКП(б) текстильного института за допущенные политические ошибки». На досрочных выборах секретарем парткома был избран Косыгин, старший из студентов.

Одно время Косыгин редактировал институтскую газету «Основа» и сам писал туда. 17 марта 1934 года, как партийный секретарь, совместно с директором Зеленским опубликовал статью о работе вуза с перечислением всех достигнутых успехов[54].

Публикация в «Правде» известного «фельетониста» Г. Рыклина «Учись или судись»[55] разразилась громом среди ясного неба. Речь шла о проблемах в Ленинградском текстильном институте и неспособности руководства их разрешить. Публикацию обсуждали на бюро Смольнинского райкома ВКП(б). В результате А. Ф. Зеленский был освобожден с поста директора и назначен начальником Главного управления учебных заведений Наркомата легкой промышленности. Его сменил Агеев. Косыгин также был вынужден оставить пост секретаря парткома, причем считал, что отделался малой кровью.

Тогда же, в мае 1934 года, в институт на Всесоюзную выставку текстильных изделий приезжал С. М. Киров. На его встрече с преподавателями и студентами присутствовал и Косыгин, «в прошлом семестре секретарь парткома», один из тех, кто сумел «добиться исключительных академических результатов»[56].

Киров говорил со студентами обо всем, что происходило в мире и в СССР: о событиях января — февраля 1933 года в Германии, о коллективизации, о введении в строй крупнейших в СССР Челябинского тракторного завода и Уральского завода тяжелого машиностроения, о гибели парохода «Челюскин» и спасательной операции «челюскинцев», о Лейпцигском процессе, о XVII съезде ВКП(б), об итогах I и планах II пятилеток…

Алексей Николаевич пристально всматривался в выступающего. Первый секретарь Ленинградского обкома ему явно импонировал. Позднее Косыгин даже в чем-то копировал его стиль общения.

Был Косыгин и на прощании с погибшим полгода спустя после этой встречи Кировым, 2–3 декабря во дворце Урицкого (бывший Таврический). Видел, как Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов вынесли гроб и установили его на артиллерийский лафет. Звучали траурные мелодии, кортеж медленно двигался по Шпалерной, по Литейному, свернул на Невский к Московскому вокзалу. После выноса тела руководители партии незаметно вышли из рядов и в шествии участия не принимали.

Обстановка в «колыбели революции» была накалена, партийный актив Ленинграда был мобилизован, вооружен и переведен на несколько дней на казарменное положение.

Через год имя Кирова присвоят Текстильному институту.

Тревога витала в воздухе, но жизнь продолжалась. Алексей, Клавдия и Людмила Косыгины жили вместе с отцом и сестрой. Старший брат с женой перебрались на отдельную жилплощадь. Алексей Николаевич учился, Клавдия Андреевна работала бухгалтером цеха на Машиностроительном заводе имени Ф. Энгельса, затем — на плавающих корабельных мастерских Кронштадта. Николай Ильич служил сторожем в местном жилищно-арендном кооперативном товариществе.

Приходилось нелегко. По свидетельствам современников, в городе царила «катастрофическая дороговизна». Хлеба, получаемого по карточкам, не хватало, так что приходилось «прикупать коммерческий». «Зарплата сплошь и рядом падает до 50–60 рублей в месяц», ее не хватает «даже на прожиточный минимум», расходуется на следующий же день после ее получения. «Приходится голодать, мерзнуть и лишать себя самого необходимого». Со всех сторон слышишь умоляющее: «Подайте копеечку». «Мыла не дают и в кооперативах. Нет ни одного куска сахара и вообще сладостей». «Теснота ужасная. И холодно…Раздоров, ругани и криков становится все больше и больше. Чаще всего возникают они по пустякам, почти необоснованно»[57].

Напоминает Питер времен гражданской войны…

В апреле 1935 года Клавдия Андреевна отправила в Новосибирск фотографию, на которой снялась с дочкой. На обороте черкнула несколько строк:

«12 апреля 1935 года. Ленинград. Дорогой мамочке от дочки и внучки.

Мамочка, ведь мне уже 27 лет, а дочке моей 6 1/2 лет. Годы летят, даже не верится, что я уже пожилая женщина, но характер мой, мамочка, очень подвижен и молод, чему я довольна. Клавдия»[58].

«Пожилая»? В 27 лет? Скорее, уставшая — от обыденной, повседневной жизни… Ведь первые четыре года в Ленинграде, пока Алексей Николаевич «штурмовал вершины знаний», она одна содержала семью на зарплату бухгалтера. Видимо, напряжение этих лет долго сказывалось. В последующие годы Клавдия Андреевна не работала, оставаясь домохозяйкой, сохраняя уют в доме и счастье в семье, помогая дочери и внукам.

Сам Алексей Николаевич, стиснув зубы, шел к поставленной цели. 31 января 1936 года ему было присвоено звание инженера-технолога по ткачеству. Диплом он защитил блестяще: «оценка за проект — пять, оценка за защиту — пять, итоговая — пять».

Получив дипломы, решили сфотографироваться на память у здания института: преподаватель и семь вчерашних студентов и студенток. Косыгина, возвышающегося над другими выпускниками, легко было принять за педагога. Он был старше однокурсников лет на десять.

Годы спустя Алексей Николаевич говорил о времени учебы в вузе как о лучших годах жизни, несмотря на все бытовые трудности, и всегда «с волнением» вспоминал институт, преподавателей и товарищей. А встречаясь в родных стенах в 1960–1970-е годы с однокурсниками, обнимался и шутил, невзирая на должности.