Время Андропова

Горбачев пользовался доверием Андропова. Они познакомились в апреле 1969 года, когда Андропов находился в Железноводске в санатории «Дубовая роща». И в последующие годы их встречи во время отдыха стали регулярными. Горбачев чувствовал расположение и доброе отношение Андропова[1495]. Горбачев пишет, что «в верхах простые человеческие чувства мало возможны», и вспоминает, что, уже оказавшись на работе в Москве и будучи соседом по даче с Андроповым, он пригласил его в гости и услышал вежливый отказ: «Потому что завтра, да что там завтра, уже сейчас, как только мы двинемся в направлении твоей дачи, начнутся пересуды: кто, где, зачем, что обсуждали… Мы только с Татьяной Филипповной выйдем, чтобы идти к тебе, как Леониду Ильичу уже начнут докладывать. Я просто хочу тебя сориентировать»[1496].

Секретарем ЦК в ноябре 1978 года Горбачев стал не без участия Андропова. После смерти члена Политбюро и секретаря ЦК, отвечавшего за сельское хозяйство, Федора Кулакова освободилась вакансия. Было несколько претендентов, включая и брежневского фаворита Медунова. Тем не менее выбор пал на Горбачева. В сентябре Андропов проводил очередной отпуск в Кисловодске. Первый секретарь Ставропольского крайкома Горбачев с ним часто виделся, бывал на прогулках, подолгу беседовал. От Андропова он узнал, что Брежнев едет в Азербайджан поездом, и на каждой станции его встречают первые секретари обкомов. Таков был партийный ритуал. Андропов предложил Горбачеву вместе с ним встретить Брежнева на станции Минеральные Воды. Из прибывшего специального поезда вышел Брежнев в сопровождении Черненко. Чуть более получаса во время стоянки поезда по опустевшему перрону прогуливались все четверо и беседовали. Горбачев докладывал Брежневу об уборке хлеба, а Брежнев присматривался к кандидату на пост секретаря ЦК. Это были «смотрины», как позднее понял Горбачев[1497]. На станции Минеральные Воды в сентябре 1978 года неспешно разговаривали Брежнев, Андропов, Черненко и Горбачев, кто бы знал это заранее — Генеральный секретарь ЦК КПСС и трое будущих генсеков! Смысл встречи стал ясен лишь спустя несколько лет. Это был знак судьбы!

Андропов Ю.В. Ленинизм — неисчерпаемый источник революционной энергии и творчества масс

1982

[Архив автора]

Знаки и скрытые сигналы играли огромную роль в жизни партийной бюрократии. Сам факт, что докладчиком в апреле на торжественном заседании выступит Андропов, был воспринят царедворцами как явное свидетельство его предстоящего перехода на партийную работу. Разумеется, на должность секретаря ЦК, куда же выше? На это прямо намекал Георгий Арбатов, которого Андропов просил принять участие в написании доклада. Арбатов видел в этом промежуточную ступень в дальнейшем возвышении Андропова, дескать, из «тайной полиции» неловко будет сразу в Генсеки-то[1498]. А в первых числах апреля 1982 года уже и в КГБ открыто заговорили о желании Андропова вернуться в ЦК[1499].

В сохранившихся в архиве рабочих записях Андропова на листках календаря есть упоминание фамилий Георгия Арбатова и Федора Бурлацкого, побывавших в кабинете председателя КГБ 10 марта 1982 года. Бурлацкий был у Андропова на Лубянке и на следующий день[1500]. Верный знак их участия в написании апрельского доклада. Надо полагать, черновой вариант доклада обсуждался с будущим докладчиком уже 3 апреля. В этот день в кабинете на Лубянке собрались Арбатов, Бовин и помощники Андропова — Шарапов и Лаптев[1501].

Доклад Андропову подготовили нестандартно и с выдумкой. Наблюдатели отметили минимум дежурных фраз и умеренность в восхвалениях Брежнева. И главное — прозвучал весьма новаторский тезис: «Ленинизм оборачивается для нас той своей гранью, которая требует всемерного развития инициативы, творчества масс и учета требований масс»[1502]. Более того, в противовес тому, что ранее утверждал главный идеолог научного коммунизма Суслов, Андропов в докладе говорил о «внутренних трудностях» и утверждал, что решение возникающих проблем нельзя «прогнозировать или предугадывать заранее»[1503].

Любопытна была реакция зала на произнесенный Андроповым 22 апреля 1982 года доклад: «Принимали его тепло, правда, не вставая. Встают только на Брежнева. Однако, когда он кончил, хлопали долго. Он уже сел, а хлопать продолжали. Брежнев и Черненко прекратили хлопать, а зал продолжал, и этим двум вновь пришлось захлопать… Опять они, взглянув друг на друга, остановились, а зал продолжал хлопать. Еще бы чуть-чуть, и получилась бы настоящая демонстрация»[1504].

Похоже, Андропов вышел на финишную прямую. На пленуме ЦК КПСС 24 мая его избрали секретарем ЦК КПСС. Теперь он занял место покойного Суслова. Предложение об избрании внес, едва открыв пленум, сам Брежнев: «Первое. Нам необходимо избрать дополнительно секретаря ЦК КПСС. Вношу предложение избрать секретарем ЦК КПСС члена Политбюро ЦК КПСС товарища Андропова Юрия Владимировича. (Аплодисменты.) Тов. Андропова у нас в партии знают хорошо, он длительное время на партийной работе, в том числе был секретарем ЦК КПСС»[1505].

Пленум дружно проголосовал. Как отмечал присутствовавший Черняев: «Зал встретил это неподдельными долгими аплодисментами… дважды»[1506]. На утреннем заседании пленума председательствовал Черненко, на вечернем — уже Андропов. Добрый знак партийного возвышения!

Должность председателя КГБ вопреки расчетам Андропова досталась не его фавориту Чебрикову. Из Киева в Москву «выписали» председателя КГБ Украины Федорчука. Об этом Брежнев счел нужным проинформировать членов ЦК КПСС при закрытии пленума: «Для сведения хочу сообщить вам, что Политбюро ЦК вместо т. Андропова Ю.В. утвердило председателем Комитета государственной безопасности СССР т. Федорчука Виталия Васильевича, работающего в настоящее время председателем Комитета госбезопасности Украинской ССР. Член Коллегии Комитета госбезопасности СССР, длительное время, до Украины, он работал в центральном аппарате КГБ СССР. Возражений и замечаний нет?

Голоса: нет.

Брежнев: Тогда разрешите мне на этом закончить работу пленума ЦК и пожелать вам успехов в осуществлении задач, поставленных пленумом. (Аплодисменты.)»[1507].

Решение несколько неожиданное. Но неожиданным оно было лишь для тех, кто не догадывался о давнем знакомстве Брежнева с Федорчуком. Двенадцатью годами ранее, в 1970 году, он лично инструктировал назначенного председателем КГБ Украины Федорчука перед его отъездом в Киев[1508]. Не то чтобы не доверял первому секретарю ЦК Компартии Украины Петру Шелесту, нет, скорее, хотел контролировать ситуацию и иметь дополнительные рычаги влияния в крупнейшей республике. И Федорчук не подвел. Он слыл человеком, «абсолютно преданным» Брежневу[1509]. В 1970 году Андропов для разговора с Шелестом направил Цвигуна, а потом и сам звонил. Вся эта закулисная активность по смене руководителя КГБ Украины только насторожила Шелеста: «После приема Цвигуна мне позвонил Андропов, что-то больно обеспокоен, все это не зря, что-то в этой замене кроется»[1510].

В отличие от Чебрикова, Федорчук не был даже членом ЦК. Тем не менее Брежнев оставался верным себе. Он выдвинул на должность председателя КГБ человека, равноудаленного и от Андропова с Чебриковым, и от Цинева. А то, что не член ЦК — так это даже лучше! До следующего съезда партии никак не сможет претендовать на место в Политбюро, даже кандидатом. Будет управляем и зависим от него — Брежнева.

Вот и все — свершилось! Андропова охватили смешанные чувства. Он ведь к этому стремился, но что впереди? Через два дня Брежнев подписал указ Президиума Верховного Совета СССР об освобождении Андропова от должности председателя КГБ.

Андропов собрал Коллегию КГБ. Представил нового председателя и выступил с прощальной речью. Она заслуживает того, чтобы ее дать целиком:

«Дорогой Георгий Карпович [Цинев. — Ред.]! Дорогие товарищи члены Коллегии, заместители и все собравшиеся здесь! Я искренне благодарен вам за те теплые слова, которые вы написали, может, и с перебором малость, в адресе, но все равно приятно, хоть и с перебором. (Смех, аплодисменты.)

Мы проработали вместе 15 лет, и Виталий Васильевич [Федорчук. — Ред.] успел побывать здесь, поработать, поехать на Украину и там поработать. 15 лет ведь это срок немалый. Мы с кем-то подсчитывали — это почти треть активной трудовой жизни мы с вами были вместе. Всякое было. И трудно было, и неуспехи были, и неудачи были, и ЧП были, и хвалили мы кое-кого, ругались. В последний раз с Расщеповым ругались. По делу ругались. Для пользы дела. Да он человек молодой, активный, энергичный — переживет, ничего не будет. Я просто хочу сказать, что не такие они простые, наши отношения, были.

Служба наша непростая, и отношения в ходе этой службы тоже очень непростые. Я хотел бы, чтобы эту мысль товарищи усвоили. Понимаете, мы иногда себя называем военной организацией, военно-политической организацией, хотя, по-моему, мы сложнее организация, потому что мы — чекистская организация. На поверхности — военная гимнастерка и военный мундир, а под поверхностью — там должно много быть такого, что просто в военные каноны не укладывается, а укладывается в более хитрые, в более тонкие построения, которые требуют очень большой партийности, очень большой закалки, очень больших требований, которые мы должны предъявлять друг к другу и каждый к себе, разумеется. Вот отсюда и такие, так сказать, и перипетии в наших отношениях: сегодня хвалишь, завтра ругаешь, послезавтра еще как-то вопросы поворачиваются. Жизнь не простая, жизнь сложная.

Мы боремся, мы же сами говорим, что мы — на передовой линии борьбы. А всякая борьба, тем более передняя линия борьбы, связана с тем, что приходится и наступать, и отступать, и отходить, и всякие обходные маневры делать, и при всем этом соблюдая вид такой, что мы ничего не делаем. Мы же в глазах других не выпячиваем свою деятельность. Мы стараемся показать, что ну есть вот здание на Лубянке, есть люди на Лубянке. Они трудятся. Что они там делают? Нет-нет, кто-то из нас выступает с докладами о чекистской деятельности. Но в общем это не так уж часто и только по необходимости. А вообще я думаю, что, если и дальше так держать курс, чтобы нам не шибко хвалиться тем, что мы делаем, без нужды (когда надо, ну тогда надо), — это было бы правильно.

Если говорить сейчас о моем состоянии, что я могу вам сказать по-честному? Я уже сказал: 15 лет — это 15 лет, поэтому их не вырвешь, не отрежешь и не выбросишь, они никуда не денутся, они всегда со мной, и, стало быть, вы всегда со мной. С другой стороны, я понимаю, что значит доверие пленума Центрального Комитета партии, и буду стараться это доверие оправдать там как можно лучше.

Тут Георгий Карпович упоминал в адресе и в выступлении роль Леонида Ильича и Центрального Комитета партии в деле становления органов. Я вам прямо скажу, что у меня такое впечатление, что был какой-то момент в нашей деятельности, в начале 67-го года, когда обстановка складывалась таким образом: все эти длинноволосые, всякие поэты-диссиденты и т. д. под влиянием всяких нелепых мыслей Хрущева активизировались, вышли на площади, а у нас в арсенале, понимаете, одна мера — арест. И больше ничего нет. А теперь вы знаете (не обо мне речь, а просто повод, видимо, и в связи со мной), говорят, что КГБ все-таки диссидентов напрочь и врагов разгромили. Я думаю, что переоценивать себя тоже не надо, работа еще осталась и по линии диссидентов, и по линии любых врагов. Как бы они там ни назывались, они врагами остаются.