Я — русский еврей

Мона Лиза Галилеи

В один из следующих дней Рауль повез нас на своей машине по Галилее. Целый день мы слонялись по холмистой библейской пустыне. Белые городки, как мираж, террасами вырастали из оливковых рощ, сосновых перелесков и россыпей серо-белых камней. Всюду было тихо и пустынно. Редко-редко попадался араб-погонщик с собакой и стадом овец. В городках не многолюднее. В опрятных еврейских поселках — много зелени и цветов. В арабских деревнях зелени совсем нет, один камень. Дома стоят вдоль глухих, выложенных из камня заборов. Перед некоторыми домами — по нескольку дорогих автомашин. А на выезде из деревни — помойка. Пообедали у знакомого Раулю бедуина Иосефа Мансура. Гостеприимный хозяин угощал пловом и питой, плоскими лепешками, которые поливал из кувшина струей тяжелого, как ртуть, оливкового масла. Мы сидели в палатке под плоской матерчатой крышей на фарши, низкой тахте, поджав под себя ноги. Ветер хамсин, долетавший из пустыни, надувал крышу, как парус, и хлопал ею громко, как из пушки.

— «Хамсин» — по-арабски пятьдесят, — сказал Иосеф. — Он может дуть пятьдесят дней в году.

После Назарета Рауль показал нам развалины древнего города Ципори. Ципори — одна из еврейских святынь. Здесь работал Синедрион после разрушения храма в Иерусалиме, сюда перенеслась тогда культурная жизнь. Во втором веке нашей эры рабби Йегуда[53] составил здесь одну из священных книг, Мишну[54], а еще через двести лет здесь был написан Талмуд. В начале второго тысячелетия в Ципори пришли крестоносцы. На фундаменте римских вилл, где покоились саркофаги, они построили цитадель. Под цитаделью на полу одной из вилл сохранился мозаичный портрет прекрасной женщины. Ее прозвали Моной Лизой Галилеи. Полагают, что картину создали в третьем веке нашей эры. Так что Галилейская Мона Лиза старше Леонардовой более чем на тысячу лет. По преданию, Леонардо написал портрет жены флорентийского купца Джиокондо. Ее собственное имя было испанским, Констанца д’Авалос. О ее галилейской сестре не сохранилось и предания. Кто был художник? Кто была эта прекрасная женщина — еврейка, римлянка?..

Мы стояли вместе с другими туристами на галерее, окружавшей мозаичный пол, и смотрели вниз. Молодой американец рядом со мной фотографировал. Я спросил у него, зачем он это делает. Ведь открытку с портретом можно купить в любом киоске. Американец ответил:

— Один Бог знает, что может случиться здесь, рядом с сирийской границей. А вдруг она навсегда исчезнет от взрыва ракеты Хусейна?[55] Здесь все как на вулкане. А я сфотографировал ее вместе с моей женой. Теперь у нее что-то будет от моей жены, а у жены что-то от нее. И что бы ни случилось, она будет висеть на стене у нас дома, в Омахе. Дайте ваш адрес, я пришлю вам фотографии.

И я дал ему свою визитную карточку. Там же, на галерее, я познакомился с бизнесменом из Риги и с его женой, очень полной, надушенной «Шанель» дамой. Они тоже фотографировали. Дама сказала:

— А если честно, она мне не нравится. — Она кивнула в сторону мозаичного пола: — Что в ней находят? Мы этим летом в Лувре были. Но мне и тамошняя Мона Лиза не понравилась. И чего народ с ума сходит?

Я сказал:

— Значит, вы ей не показались.

— То есть как?

— А так. Жила в Москве одна великая актриса, Фаина Раневская. Так вот она говорила про Сикстинскую мадонну Рафаэля, что та повидала за свои полтысячи лет столько народу, что теперь сама выбирает, кому ей нравиться, а кому — нет. А эта дама еще старше…

А американец не обманул, прислал-таки в Москву конверт с фотографиями. На одной он умудрился запечатлеть свою милую веснушчатую подругу из штата Небраска рядом с древней галилейской красавицей. И меня тоже. Я смотрел на фотографии и напевал из Окуджавы: «На фоне Пушкина снимается семейство…» Глядя на фотографии, вспомнил наш отъезд из Ципори. Полную луну в еще светлом небе, розовые холмы, оливковые рощи вдоль гладкого фосфоресцирующего под луной шоссе. И острый камень у меня в кармане, резавший ногу. Он выпал из стены древней виллы, и я подобрал его где-то под цитаделью. На память. Ведь ему как-никак две тысячи лет…

И подумал, что в фотографиях все-таки что-то есть. Что-то есть… Но что?