Отрешись от страха. Воспоминания историка

***

Мне шел 26-ой год. С тех пор как для нашей армии окончилась война, а было это через несколько дней после взятия Кенигсберга, т. е. с середины апреля 1945 г., я изнывал на восточно-прусском курорте Раушен, где дислоцировался штаб нашей армии. Мысленно я уже видел себя дома. Я мечтал о занятиях, мне хотелось учиться. Казалось, что я смог бы просидеть над книгами все 24 часа не разгибая спины.

Правда, иногда на меня находила тоска — я думал о своем погибшем в 1943 г. старшем брате Вове, о невозвратившихся с войны своих университетских товарищах Гуньке Розенберге и его брате Оське, о Мише Полляке и о других, я вспоминал об убитых товарищах-политотдельцах — капитане Седове, капитане Лохине, подполковнике Глинском, о нелепой смерти Шуры Аверкиевой (случайная пуля из внезапно выстрелившего пистолета убила ее, спящую, наповал. Было это в Литве в 1944 г.) и о подобной же случайной гибели политотдельского шофера Черемисина. Мне снилась война. По ночам я часто просыпался будто бы от гула пикирующих бомбардировщиков и разрыва бомб. Я вскакивал, но кругом было тихо — ведь война уже кончилась, и я был дома. Несколько лет подряд мне снился один и тот же сон, будто я иду по деревне, и вдруг на бреющем полете появились немецкие штурмовики. Кубарем сваливаюсь в канаву. Чуть приподнимаюсь и вижу всплески песка все ближе, ближе и... несильный удар в голову. Все тихо. Подымаюсь и огцупываю голову — огромная дыра справа. Зажимаю ее рукой и бреду по улице. Санчасть. Вхожу. Двое врачей оживленно разговаривают друг с другом. Увидев меня, встают, подходят, кладут на носилки и суют мне под нос тряпку с хлороформом. В полузабытьи слышу голос одного из врачей: «Он сейчас умрет». И в ту же секунду кровь хлынула из горла и ушей — во сне я пережил самую классическую смерть. Я — умер. Но вдруг ярко забрезжил свет. Открываю глаза. Та же изба, те же двое докторов, мирно беседующих друг с другом. «Доктор, а я ведь не умер», — радостно говорю я. Врачи поворачиваются и удивленно смотрят на меня... Очень много раз повторялся этот сон. А потом исчез, как исчезли бесследно и гул самолетов, и разрывы бомб. И вместе с ними постепенно отодвигалась и уходила в полуреальный мир война.

Нет, я не чувствовал себя ни героем Ремарка, ни героем Хемингуэя. Я не верил, что молодость уже на исходе, и мне казалось, что молодые годы будут длиться у меня еще долгодолго. Одним словом, жизнь радовала меня, и я с большой охотой включился в бесконечный, казалось, хоровод встреч, пирушек, увлечений. С юных лет я любил драму и кино. Теперь я стал завсегдатаем каких-то премьер, генеральных репетиций и прогонов, закрытых кинопросмотров, концертов. Круг знакомых, особенно случайных, расширился неимоверно. Но круг близких друзей, как во времена детства и юности, оставался достаточно узким.

Светская жизнь все же не была самой главной моей заботой после возвращения с войны.