Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников

4 августа 1607 г. в Иосифо-Волоколамский монастырь вернулся «из-под Тулы з государевы службы» слуга М. Дирин, подавший старцам «расходную память», из которой следует, что работы по сооружению запруды на Упе приобрели к середине лета широкий размах.{675}

На строительстве плотины использовали труд по-сошных людей, присланных из разных уездов. Наборы проводились, по-видимому, неоднократно. 9(19) июня слуга Мнишека А. Рожнятовский записал в своем дневнике: «Пришли грамоты от Шуйского в Ярославль, чтобы снова выставили известное количество посошных людей на войну…».{676} Летом 1607 г. деньги на оплату посошных людей, трудившихся в тульском осадном лагере, собирали в Сольвычегодском уезде, на Белоозере и в других местах.{677} Посошная повинность распространялась на все без исключения категории землевладения, включая черные, дворцовые и церковные земли, владения дворянских вдов, недорослей и неслужилых детей боярских. Разрядный приказ определил очень высокие нормы повинности, «с сохи по шти (шести. — Р. С.) человек, по три человека конных, да по три человека пеших, а запас тем ратным людем велено имати на два месяца, опричь проходу, как на нашу службу придут в Серпухов».{678} Разрядный приказ исходил из того, что посошные люди будут заняты на осадных работах в течение двух месяцев. Но осада Тулы затягивалась. Вследствие этого царь Василий распорядился привлечь на земляные работы не только посошных людей, но и ратников из состава полков. Всем им велено было «со всякого человека привести по мешку з землею».{679} Со слов очевидца автор «Карамзинского хронографа» записал: «Секли лес и клали солому и землю в мешках рогозинных и вели плотину по обе стороны реки Упы, и делали плотину всеми ратными с окладов».{680}

Под Тулой шла ожесточенная борьба. Армия Бориса Годунова распалась после двухмесячной осады Кром. Под Тулой войско Шуйского застряло на четыре месяца. Полки теряли людей в стычках. Число раненых и больных росло, что не могло не оказать деморализующее влияние на ратных людей. Дворянское ополчение было мало пригодно для длительных военных действий. С наступлением осени некоторые дворяне и дети боярские стали покидать полки и разъезжаться по своим сельским усадьбам. В Ярославле Рожнятовский пометил в «Дневнике» 4(14) октября 1607 г.: «Очень много раненых и здоровых возвращались из войска сюда по своим дворам».{681}

Первый русский историк В. Н. Татищев весьма точно характеризовал положение осадной армии под Тулой: «Царь Василей, стоя при Туле и видя великую нужду, что уже время осеннее было, не знал, что делать оставить его (осажденный город. — Р. С.) был великий страх, стоять долго боялся, чтобы войско не привести в досаду и смятение; силою брать — большей был страх: людей терять».{682} Каким бы трудным ни было для ополчения осеннее время, главная угроза заключалась в другом. На строительство плотины в район Тулы были собраны в огромном числе мужики — посошные люди. Дворянское ядро армии тонуло в массе посошных крестьян, служилых людей «по прибору» — стрельцов, казаков, пушкарей, боевых холопов, обозной прислуги и др. Идея «доброго царя» по-прежнему находила отклик в их среде. Лагерь Шуйского напоминал пороховой погреб. Чем ближе подходил к Туле Лжедмитрий II, тем реальнее становилась угроза взрыва.

Повстанцы использовали всевозможные средства, чтобы воздействовать на царское войско. Они отправляли под Тулу не только лазутчиков, но и «прямых» посланцев, о чем сообщают как русские, так и иностранные авторы. Католический миссионер испанец Николо де Мелло подробно пересказал письмо Лжедмитрия II к Шуйскому. Самозванец писал, что у него достаточно сил, чтобы вернуть себе царство, но ему жаль христианской крови, которой и так уже очень много пролилось, поэтому он предлагал Василию сдаться на его милость. Гонец с письмом якобы был в Туле, а оттуда его отпустили в лагерь Шуйского, где он 25 сентября 1607 г. вручил письмо царю в присутствии большого числа бояр и воинов, после чего стороны заключили перемирие.{683} Русские источники излагали историю переговоров стародубского «вора» с Шуйским иначе. Гонцом Лжедмитрия, согласно версии «Нового летописца», был сын боярский из Стародуба, привезший грамоту от восставших городов. Явившись к Шуйскому, он во всеуслышанье заявил, что Василий «под государем нашим прироженым царем (Дмитрием. — Р. С.) подыскал царство». Шуйский приказал пытать посланца огнем и «созгоша на пытке ево до смерти».{684} Но и под пыткой стародубец, пока мог говорить, твердил, что прислан истинным государем. Все это произвело сильное впечатление на народ.

Появление «Дмитрия» вновь грозило опрокинуть все расчеты власть имущих. Не только в низах, но и в дворянской среде не прекращалось брожение. Измена князя Петра Урусова, близкого родственника Шуйских, показала, что даже при дворе царили неуверенность и разброд.

Осадная армия испытывала большие трудности, но положение осажденного гарнизона было еще хуже. К концу четырехмесячной обороны запасы продовольствия в городе подошли к концу.

После перекрытия Упы плотиной в Туле началось наводнение, принесшее новые бедствия населению города и уничтожившее остатки продовольствия. Согласно показаниям очевидцев, «реку Упу загатили, и вода стала большая, и в острог и в город вошла, и многие места во дворех потопила, и людям от воды учала быть нужа большая, а хлеб и соль у них в осаде был дорог, да и не стала».{685} Запасы соли были уничтожены наводнением сразу, подмоченное зерно в больших амбарах трудно было спасти.

По данным русских летописей, вода затопила жилые помещения и склады и «яже во граде их бысть пища, все потопи и размы», вследствие чего наступил страшный голод, «люди съели кошек, мышей и прочую скверну».{686} Буссов описал трагедию города со слов тульских сидельцев: «В городе была невероятная дороговизна и голод. Жители поедали собак, кошек, падаль на улицах, лошадиные, бычьи и коровьи шкуры. Кадь ржи стоила 100 польских флоринов, а ложка соли — полтораста, и многие умирали от голода и изнеможения».{687}

Обстоятельства сдачи Тулы получили различное освещение в литературе. Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев и Н. И. Костомаров приняли версию Буссова о том, что Болотников вел переговоры с Шуйским и, получив от него обещание сохранить жизнь защитникам крепости, сдал город.{688} Исследователь Смуты С. Ф. Платонов считал, что переговоры с Шуйским вели туляне, которые выдали царю Болотникова и других своих вождей.{689} И. И. Смирнов попытался примирить противоречивые показания источников. Переговоры с царем, как считал И. И. Смирнов, начал Болотников, но связи с Шуйским поддерживали также и «определенные круги» тулян, и, когда Тула открыла ворота, агенты царя в городе схватили Болотникова и «Петра» и выдали их царю.{690} Наконец, А. А. Зимин посвятил специальную статью завершающему эпизоду восстания Болотникова. Вывод А. А. Зимина сводился к тому, что Болотников «до самой своей гибели оставался бескомпромиссным борцом с крепостническим правительством Василия Шуйского», но он был выдан капитулянтами из числа повстанцев, которыми могли быть князья А. Телятевский и Г. Шаховской.{691}В. И. Корецкий обратил внимание на то, что после падения Тулы некоторые из местных помещиков получили от тулян — посадских людей грамоты на поместья, которые не успели уничтожить болотниковцы. На этом основании В. И. Корецкий высказал осторожное предположение, что Болотникова предали верхи тульского посада.{692}

Обратимся к источникам. Сразу после падения Тулы царь Василий обнародовал версию о том, что все тульские «воры», включая Илейку («Петра») и Ивашку Болотникова, казаков и тульских жильцов, посадских людей, «государю добили челом».{693} Не позднее 12 декабря бояре завершили допросы «царевича Петра», позволившие установить подлинное имя казацкого предводителя и полностью обличить его самозванство. 13 октября власти внесли поправку в официальную версию, с тем чтобы выделить обличенного самозванца из среды прочих «воров». Согласно новой версии, А. А. Телятевский, Г. Шаховской, И. Болотников «и все тульские сидельцы, узнав свои вины, нам, великому государю, добили челом, и крест нам целовали, и Григорьевского человека Елагина Илейку, что назвался воровством Петрушкою, к нам прислали».{694}

Для проверки официальной версии надо привлечь прежде всего источники, исходившие из повстанческого лагеря. К их числу принадлежит «Хроника» Буссова. А. А. Зимин отводит рассказ Буссова на том основании, что он своими истоками восходит к слухам, бытовавшим среди самих восставших в таких городах, как Калуга, где находился Буссов.{695} Возникает вопрос: если Буссов питался слухами, то как объяснить его редкую осведомленность насчет тульских событий? Следует иметь в виду, что ко времени составления «Хроники» в 1612 г. Буссов давно покинул Калугу и провел три года среди сторонников Лжедмитрия II в Тушине. Среди тушинцев было очень много тех, кто пережил тульскую осаду. Буссов имел тем больше оснований интересоваться тульскими событиями, что участником обороны Тулы был его сын, сосланный затем в Сибирь. К моменту составления «Хроники» Буссов-младший еще оставался в Сибири, но у автора «Хроники» было много информаторов-очевидцев и без него.

Буссов записал то, что видели и знали близкие сподвижники Болотникова. В этом ценность его свидетельства. Когда положение в Туле стало невыносимым, а защитники города едва держались на ногах, когда «наводнение и голод ужасающе усилились», рассказывает Буссов, тогда «царевич Петр» и Болотников вступили в переговоры с Шуйским о сдаче крепости на условии сохранения им (всем повстанцам) жизни, угрожая, что в противном случае осажденные будут драться, пока будет жив хоть один человек. Царь Василий находился в столь затруднительном положении, что принял условия Болотникова и поклялся на кресте, что все защитники Тулы будут помилованы.{696}

Голландец Э. Геркман составил отчет о Смуте, в котором уделил особое внимание договору Болотникова с Шуйским. Если верить Геркману, главный пункт договора якобы гласил: «Желающим предоставить право в полном вооружении свободно выступить и отправиться туда, куда они пожелают идти». Пункт, касавшийся лично Болотникова, составлен был в выражениях, характерных для приказных документов: «Ивана Исаева беспрепятственно отпустить и предоставить ему полную свободу». Договор ограждал безопасность «Петра», «выдающего себя за царевича». Царь будто бы обещал отпустить его «не причиняя ему вреда, туда, куда он захочет идти». Наконец, договор обязывал царя принять на службу всех желающих (казаков, жителей Тулы и др.) и назначить им жалованье подобно другим воинам.{697}

Труд Э. Геркмана был издан сравнительно поздно, в 1625 г., и остается неизвестным, какой информацией он пользовался и был ли в России в годы Смуты. Поэтому достоверность его версии неясна. Каким бы ни было положение Шуйского, он не имел оснований подчиняться диктату повстанцев. В случае выполнения трех пунктов договора армия Болотникова получала возможность соединиться со спешившим к Туле войском Лжедмитрия II в течение нескольких дней.