Эдвард Григ

* * *

Мать с двумя подругами сидит у другого стола и тихо разговаривает с ними. Младших детей скоро ушлют спать, и в предчувствии этого сестренка Эльзи уже начинает капризничать. Эдвард просит позволения посидеть у открытого фортепиано и поиграть немного.

— Только совсем тихо, — говорит Гезина.

Едва касаясь руками клавиш, он начинает брать аккорды. Гармонию он усвоил раньше, чем мелодию, и в его аккордах есть связь. Он вспоминает сегодняшнее небо и превращения облаков. Как странно и неожиданно они меняли свою форму! Круглое, славное облачко вытянулось, потемнело… Надо взять еще два звука на черных клавишах, и аккорд станет острым, недобрым… Навстречу ползет тучка — ближе, ближе. Теперь аккорд берется шестью пальцами обеих рук. А нельзя ли присоединить и седьмой, чтобы облако еще разрослось? Трудно, но можно. Только надо громче! Вот теперь образовалась большая гора. Но ведь она была пронизана пламенем! Сейчас… Продолжительная трель наверху… Вот и все: блестит, если не горит! Трель придает блеск всему созвучию. Но пальцам очень неудобно, и потому Эдвард спешит развалить гору. Ведь и на небе она недолго держалась! Он отпускает клавиши — одну за другой, гора тает, слабеет, и от нее остается чуть видное облачко, один слабый звук…

Гезина прислушивается. Ее гостьи также.

…Теперь — безоблачное небо. Это в середине. А по бокам и вокруг — горизонт весь в облаках. Сплошная цепь облачных гор, цепь нагромождений. Это все аккорды. А чистое небо — это мелодия. Звуки ясны, тихи. Наступила благоприятная погода. И семь лодок, что прибыли сегодня утром, могут спокойно вернуться в свою гавань.

Гезина подходит к сыну.

— Скажи, пожалуйста, что ты сейчас играл? — спрашивает она.

Он поднимает на нее голубые удивленные глаза и молчит. Не потому, что не может назвать свою импровизацию, а потому, что мать строга. Ей может не понравиться его музыка. Но что делать, если он чувствовал именно так?

— Это облака, — говорит он запинаясь, — и они все время меняются…

Что же еще можно сказать?

Мать прижимает к себе его белокурую голову, целует и говорит:

— Я так и думала… И поздравляю тебя, Эдвард! То, что ты сыграл сегодня, в день твоего рождения, — это очень хороший подарок для тебя. И для меня также.