Эдвард Григ

Глава четвертая

Им было уже за сорок, их серебряная свадьба прошла. Они навсегда запомнили этот день, да и было что запомнить! Правда, целых две недели до того дождь лил с утра до вечера. Но как раз накануне 11 июля тучи рассеялись, дождь прошел и установилась чудесная летняя погода.

Утром среди полной тишины Нину разбудило стройное пение. Это жители горного селения Трольдхаугена, любители музыки, устроили серенаду под ее окном. Она выглянула: солнце ярко светило, фиорд был темно-синим. Но и человеческие руки позаботились о том, чтобы придать местности праздничный вид. На крыше дома развевались флаги, вензеля с цифрой «25» украшали карниз. Не довольствуясь обилием цветов, которые росли в Трольдхаугене, жители достали откуда-то многочисленные букеты и гирлянды, и всюду — на тропинке, ведущей к фиорду, на полянах и на лужайках — запестрели цветы. Процессия в сто пятьдесят человек двигалась к домику Грига, и у всех в руках были цветы и подарки. А музыка не прекращалась, и нарядные дети шли впереди, держа в руках большую серебряную лиру.

— Так чествуют короля! — пробормотал случайный посетитель Трольдхаугена, узнавший, в чем дело.

— Бывают короли и не коронованные! — ответил ему студент-бергенец, приехавший поздравить «серебряную чету». — И власть таких королей гораздо прочнее!

Вначале были приглашены пятьдесят человек. Но внезапно Григу пришла в голову мысль, которая позабавила Нину и понравилась ей: он решил пригласить всех утренних поздравителей на вечер, да еще стал звонить по телефону в Берген друзьям и знакомым. Берген был всего в восьми километрах. Вечером, помимо гостей, явились двести тридцать певцов — одних только певцов! — и все они грянули поздравительный тост. Гости заявили, что их не надо угощать: они сами о себе позаботятся. Единственное, чего они хотели, — это услыхать музыку самого Грига.

И весь вечер он играл, а Нина пела. Они даже не чувствовали утомления, как в те времена, когда им вместе было сорок лет. Когда стемнело, насколько это возможно в летнюю северную ночь, послышался гром пушек: этот салют раздавался издалека, с многочисленных островов Трольдхаугена, и яркие бенгальские огни отражались в водах озера. Фиорд весь кишел лодками, а на холмах было черно от собравшихся людей. Оказалось, около шести тысяч человек прибыло в этот день из Бергена и окрестностей!

Было уже очень поздно, когда кончился этот праздник. Алая заря возвещала о себе пылающим светом на краю неба. Нина сказала, что ей не хочется спать, и они решили дождаться полного восхода солнца…

Через два года их пригласили на чужую молодую свадьбу. Выходила замуж дальняя родственница Нины. Джон также был на свадьбе. Эдвард давно не видал брата и заметил в нем какую-то неуловимую перемену. Джон выглядел таким же красивым и элегантным, как и всегда, но видно было, что ничего особенного он от жизни не ждет.

…Четыре времени года сменяются в природе. Так происходит и в жизни человека. Об этом даже сказано в стихах английского поэта:

Четыре разных времени в году,
Четыре их и у тебя, душа!
Весной мы пьем беспечно на ходу
Прекрасное из полного ковша…

А Джон не мог пожаловаться на свою весну. И в его ковше не осталось ни одной невыпитой капли…

Смакуя летом этот сладкий мед,
Душа ликует, крылья распустив.
А осенью от бурь и непогод
Она в укромный прячется залив.

Да. И надо лишь позаботиться о том, чтобы залив действительно был укромным, чтобы ветры не долетали до тебя и ничто не мешало спать и видеть сны…

Потом зима, недвижна и мертва.
Что делать? Жизнь людская такова!

И Джон как будто вполне довольствовался этим. Но Эдварду было грустно видеть брата, еще не старого и полного сил, но уже готового встретить свою зиму.

Как произошла в нем эта перемена? Неужели легко и безболезненно? Как он принял свою осень, когда она постучалась к нему и сказала: «Я здесь!» Его попросили играть, он согласился. Но и в игре Джона слышалось то же равнодушие, которое угадывалось во всем его облике. Период борьбы с третьим временем года, должно быть, завершился для него, он укрылся в заливе. А может быть, он и не боролся? Слишком полной была его жизнь, и возможно, что он и сам пожелал покоя!

Слишком полной? Теперь Эдвард сомневался в этом.

Джон был отцом большой дружной семьи, и многие завидовали ему и говорили, что он добился в жизни всего, что только может пожелать человек. И в искусстве, и в личной жизни все у него складывалось именно так, как он хотел. Жена не обманула его ожиданий, дети тоже очень хорошие, семья живет в достатке. Но в действительности Джон не был счастлив, и только теперь, взглянув на него, Эдвард по-настоящему понял это.

Вокруг танцевали и смеялись молодые девушки, и мысли Нины обратились к умершей дочери. Александра была бы как раз в этом возрасте… Больше у Нины не было детей… Но теперь все девушки стали какие-то бойкие, смелые, вроде той жизнерадостной подружки невесты, которая подошла к Григу и пригласила его танцевать. Ее глаза блестели, а в волосах белела роза.

Григ засмеялся и сказал, что он и в молодости не умел танцевать, а теперь и подавно. Единственное, что он немного умеет, — это сочинять танцы.

— Тогда напишите для меня! — попросила красавица.

Он тут же набросал для нее вальс и сказал:

— Так будет гораздо лучше, чем вам танцевать со мной: ведь весна и осень никогда не встречаются!

Когда они с Ниной вернулись домой, им показалась немного пустой их квартира. Григ достал томик Паульсена, поэта, которого Нина не любила. Это был певец мрачных, осенних настроений. Но Грига не пугал Паульсен; было интересно заглянуть в его мир.

Григ не чуждался осени, а часто и приветствовал ее, у него она была светла и прекрасна. Теплое солнце, особенно ласковое, оттого что оно последнее, умиротворенное прощание с летом, чувство полноты и творческой зрелости — вот чем была для него осень! Пробивалась и грусть: придется расстаться со всей этой красотой, но еще не скоро. К этой грусти не примешивалась тоска безнадежности, пока этого еще не было!

Он читал Паульсена, потом тихо играл и был немного рассеян в тот вечер. Он лег довольно поздно. Нина посмотрела на часы: было около двух.

Через несколько дней он показал ей две новые песни на слова Паульсена. Одна из них называлась «Юная весна», другая — «Зачем блестит твой взор». В обеих речь шла о том, что весна и осень никогда не встречаются. Об этом говорилось в словах и еще больше — в музыке.

Если бы Нина была обыкновенной женщиной, она подумала бы, что новое, запоздалое чудо жизни встретилось на пути Грига. Но она слишком хорошо знала его и то, что чудо жизни не повторяется. Никто не мог бы заменить Нину в его сердце. Но она встревожилась, уловив в этих песнях тяжелую осеннюю тоску. Их прерывистая музыка с частыми перебоями, с остановками мелодии, когда вместо прервавшегося голоса говорит фортепиано, ползучие гармонии и сумрачность тона — все это было совершенно не похоже на всегдашнего Грига и свидетельствовало о том, что третье время года подступило к нему вплотную и он не готов принять его. Он ощутил преждевременный страх: та осень, которая могла бы испугать его, преддверие зимы, — еще не наступила в его жизни.

Нина выучила эти две песни и спела их Григу. Какой-то след боли она все-таки уловила на его лице.

— Тебе понравилось? — спросил он тихо.

— Да. Очень. Как и все, что ты пишешь. Но было бы грустно, если бы такое настроение продолжалось.

— Оно и не будет продолжаться, — сказал Григ. — Это только остановка перед старостью — на перевале. А там можно идти дальше.

— Куда же? — спросила она тревожно. — Неужели под гору?

— Ничего подобного! — ответил он весело. — Вот ты и не поняла! Дальше — это значит вперед, как и всегда. Только немного медленнее, чем обычно.