Эдвард Григ

Глава восьмая

— Халлинг! Халлинг! — раздались крики. — Только не тот, что в прошлый раз! Другой!

Это не потому, что прежний халлинг нехорош. Но их очень много, и они чрезвычайно разнообразны. Каждая мелодия повторяется не более раза или двух в году… И то слишком часто.

Халлинг — мужской танец, его танцуют без пары. Молодой танцор выступает вперед как бы нехотя. Он только раскачивается, пробует силы. Чувствуется, что сильный человек, хорошо поработавший и умеющий хорошо отдохнуть, показывает себя, свой характер, но не сразу. Он идет медленно, с развальцей. И скрипач играет медленно и как-то лениво. Но вот кончается вступление и собирание сил — и откуда что берется! Зрители только ахают, дивясь выдумкам танцора: то он вертится волчком, то ложится на землю, то переворачивается в воздухе и взлетает высоко вверх. Скрипач не отстает от него в затейливых фигурах и сложных ритмах. Трудно сказать, кто кого ведет и кто за кем следует: танцор ли за скрипачом или скрипач за танцором! Оба соревнуются изо всех сил, у обоих по лицу градом течет пот… Вдруг танцор резко останавливается… Пауза и в музыке. Все ждут, какую еще штуку выкинет затейник-плясун и что еще придумает музыкант. И они не обманывают ожидания: танцор вновь изумляет всех небывалым коленцем, скрипач — неожиданным скачком мелодии или резкой трелью. Но движения танцора и музыка идеально совпадают, как будто они репетировали прежде вдвоем. А этого не было: просто халлинг есть халлинг!

— Ты посмотри, сколько в них удальства! — говорит Эдварду Оле Булль. — Ах, друг мой, никто не чувствует себя таким сильным, как человек, покоривший неподатливую природу! А норвежскому крестьянину это удалось! Он победил мглу, развеял туманы, вспахал эту неплодородную почву, подчинил себе леса и болота — и не стал ничьим рабом! Как же ему не гордиться собой! А этот парень, который только что говорил нам про троллей, — знаешь, кого он мне напоминает? Пера Гюнта!

— Кого?

— Разве ты не знаешь сказку о молодом охотнике, который воевал с троллями?

— Припоминаю. Кто-то невидимый не пускал его в дом и все кричал: «Обойди сторонкой!»

— Вот-вот! А он шел прямо… Но ты обрати внимание на мелодию халлинга: она построена на старинных ладах и полна такой свежести, что, право, нет надобности в глотке холодной воды, если у тебя жажда! Слышишь?

И Оле Булль напевает мелодию халлинга и даже пританцовывает немного.

Но тут, в самый разгар веселья, из стойла выбегают козы с козлятами, которых Рагна, сестра новобрачной, в праздничной суматохе забыла запереть, и начинается забавное зрелище. Животные словно обезумели: глядя на танцующих, утаптывающих землю людей, козы сами начинают топтаться на месте, мотая головами и оглашая воздух странными звуками, похожими на призывные клики. Они топчутся неуклюже, но есть какая-то связь между этим фантастическим танцем и музыкой. А козлята, опьяненные видом людской пляски и радостным чувством жизни, бьющей ключом во всех молодых существах, подпрыгивают высоко и упруго, с необычайной грацией. Это уже не только движения бессознательной резвости, это настоящая козья пляска, прыжковый танец, козий спрингданс, хотя если внимательно последить за козлятами, как это делает Эдвард, то можно убедиться, что они умеют приноровиться и к халлингу. Жители деревушки, как истые норвежцы, одобряют козью пляску. Они не раз наблюдали это участие животных в человеческом веселье. Случалось, что и телки начинали приплясывать, если уж их очень задевало за живое. На свадебном пиру становится еще веселее, гости со смехом окружают коз, подбадривают их выкриками, ритмично хлопают в ладоши, отчего козлята приходят в исступление и уже не только скачут, но и начинают изо всех сил бодаться.

Но, заметив, что люди перестали танцевать, и козы постепенно прекращают свою пляску, и козлята — также. Потоптавшись еще немного, они идут на зов Рагны и направляются в стойло, опустив головы, словно устыдившись… А гости уже снова обступили длинного Иенса.

Дело в том, что дедушка его прадедушки знал скрипача, который украл у черта халлинг, и всем хочется узнать, что из этого вышло. Недаром они живут в Долине халлинга, и все, что касается этого танца, их живо интересует. Что же сделал черт? Он, разумеется, рассердился и пожелал вернуть себе украденный халлинг. Но в руках человека чертов халлинг стал человеческим. И когда черт услыхал его, то убежал отсюда за сто миль. А раньше грозил музыканту, что оборвет все струны на его скрипке!

— А ведь недаром халлинг танцуют одни мужчины! — хвастливо замечает Пауль Стённерсен, новобрачный. — Тут и смекалка, и воля, и выдержка! Женщине до этого не дотянуться!

Одобрительные возгласы мужской молодежи и ропот девушек сливаются в один нестройный хор.

Но тут прялки прерывают жужжание, и старая крестьянка с обветренным лицом поднимается с места.

— Однако не зазнавайтесь, хвастуны! — говорит она. — Был случай — и все его знают, — когда халлинг танцевала женщина.

— Да, был такой случай. — Это подтверждает и Иенс.

Его предок знал эту девушку. Она была немая. А злодеи-родственники убили ее брата, забрали себе все наследство да еще донесли судьям, что убила она. Убийцы думали, что немая не сможет оправдать себя. Но правда сильна! Известно — чего нельзя сказать, то можно спеть. А чего и спеть нельзя, то можно выразить пляской. Девушка привела на суд скрипача — того самого, что украл у черта халлинг. Скрипач ударил по струнам, и она стала танцевать. Только в халлинге можно было выразить всю душу! И, когда судьи посмотрели, как танцует девушка, их сердца дрогнули, и они поняли, что она невиновна…

Да, много сказок родилось здесь, в Долине халлинга, — и смешных и грустных…

— Но если уж говорить о Чертовом Скрипаче, то вы должны знать и историю свадебного марша, который он сочинил.

Это говорит Наследник добрых троллей.

— А, ты еще здесь? — удивляются гости.

— Почему бы мне и не быть здесь? Я еще не рассказал вам мою самую любимую сказку…

— И ты был ее главным участником, не так ли?

— Если не был, так, может быть, буду, кто знает!

— Убирайся вон со своими россказнями!

Но все знают, что, так или иначе, история будет рассказана.

— Ах, этот свадебный марш! Как он был прекрасен! Новобрачные мечтали именно его услышать на своей свадьбе. Они заранее приходили к скрипачу и приглашали его на свадьбу. Он всматривался в парочку и спрашивал: «Оба ли вы просите меня об этом или только один из вас?» — «Оба, оба!» — отвечали жених и невеста. Ведь не все знали, что этот свадебный марш особенный, иначе они были бы поосторожнее…

Стало очень тихо.

— Да! Этот свадебный марш звучал великолепно, если новобрачные любили друг друга. Но, если не было любви или даже один из новобрачных дал слово, не спросив согласия сердца, свадебный марш начинал мстить. Скрипка ходуном ходила в руках скрипача, смычок как бешеный скакал по струнам, едва задевая их, а если задевал как следует, то слышались резкие, странные звуки, которые пугали гостей. И даже свечи гасли, и все гости до единого покидали пиршество…

— Да, — подтвердил Торольф, — я знал этот марш.

— И мне он знаком, — сказал Иенс, поглаживая усы. — А что, Торольф, сыграй его, если помнишь! Там есть одно очень красивое место! Я полагаю, мы можем начать этот марш без тревоги: всем известно, что наши новобрачные любят друг друга и не знают обмана!

Гости единодушно поддерживают Иенса, а старый Торольф берет скрипку. Он уже порядочно устал, но начальные звуки марша звучат у него громко и четко. Мелодия красива, певуча, кое-кто из гостей уже подхватывает ее.

На дворе совсем стемнело. Хозяин и его жена сами зажигают фонарики, которые висят между ветвями деревьев. Все вокруг приобретает несколько фантастический вид.

Эдвард оглядывается; он уже глубоко взволнован всем услышанным, и ему кажется — что-то еще должно произойти.

Новобрачную нельзя видеть: она окружена подружками. Обычай таков, что девушки должны ее прятать, а замужние — требовать к себе. Новобрачный подвергается той же церемонии: холостые приятели заслоняют его от женатых, а те со смехом стараются перетянуть его на свою сторону. Наконец смущенную пару соединяют и выдвигают вперед: она должна возглавлять шествие.

Начинается как раз то красивое место марша, о котором упомянул Иенс. Тут скрипач нередко «путал» своих танцоров, испытывал их: ударения слышались не там, где ожидало ухо, а внезапно, на слабой части такта, да еще эти ударения менялись местами, так что нельзя было разобрать, где счет на два, а где на три; но все вместе производило впечатление удали и отваги.

Но никто не поддавался на хитрости скрипача: пожалуй, и ему еще приходилось следить за некоторыми плясунами-затейниками и подгонять музыку под их движения. Но чаще всего во время свадебного марша, события столь важного и торжественного, между танцорами и скрипачом устанавливалось полное согласие.

Но Эдвард слышит: что-то неладное происходит в музыке: в ней появились резкие, фальшивые звуки. Прекрасная мелодия искажена. Лицо скрипача бледно, напряжено, на переносице углубились морщины, губы сжаты. Он уже не думает о том, чтобы усложнить мелодию, — он изо всех сил старается не фальшивить, но это ему не удается. Эдвард вопросительно глядит на Оле Булля и по его ответному взгляду убеждается, что его подозрения справедливы: музыка ужасна, играть дальше невозможно. На лбу у скрипача выступил пот.

И огонь в фонариках начинает мигать… Правда, поднялся небольшой ветер. Пламя колеблется, две свечи уже потухли. Что же это будет?

А гости еще спокойны и идут ровным шагом. Однако не все. Те, кто поближе к первой паре, начинают спотыкаться. Вот сейчас они остановятся, а за ними и другие! Эдвард боится взглянуть на новобрачных.

Тогда встает с места Оле Булль. Он допивает свою кружку, ставит ее на стол и громко говорит:

— Право же, это преступно заставлять пожилого человека играть весь вечер! Смотрите, он едва держится на ногах! Вы думаете, если он лучший скрипач во всей местности, так и можно мучить его до самого утра? Дай-ка мне скрипку, Торольф, я заменю тебя!

И он подходит к Торольфу, который беспрепятственно отдает ему свою скрипку. Оле Булль встряхивает длинными волосами и ударяет смычком по струнам. Сначала он играет продолжение свадебного марша, но очень скоро — из желания ли разнообразить музыку или по другой причине — переходит на вальс. Это здесь довольно редкий танец, но трехдольный размер хорошо знаком норвежцам и всем нравится.

И разве непременно надо петь и танцевать одно и то же? Быстро сменяются мелодии: то они печальны, как песня ве́щей Хульдры, то веселые, подстрекающие к шуткам…

Песня девушки легка,
Хульдра скорбная томится.
Так веселье и тоска
Лишь в народе могут слиться!

И молодежь с удовольствием танцует вальс. Ветер утих, свет фонариков горит ровно, наваждение проходит. Может быть, все предыдущее только померещилось Эдварду? Старый скрипач отдыхает у стола, отодвинутого к самой хижине. Он с жадностью пьет пиво. Эдвард ищет глазами Наследника добрых троллей, виновника недавних происшествий.