Во тьме

— Мой отец убьет меня, сэр, вы даже не представляете. Они разделят нас. Такое случалось и раньше. Пожалуйста, сэр, — умолял я его.

— Но тебе нужен врач, лечение, они увидят, что с тобой все в порядке.

Это был скорее вопрос, чем утверждение.

С сухими глазами и мольбой я рассказала своему учителю физкультуры, что случится со мной и моими братьями и сестрами. Он внимательно слушал.

— Сэм, — сказал он, имея в виду директора. — Я должен сообщить Сэму. Я не хочу этого делать, Джонстон, но у меня нет выбора.

Он отвел меня в свой кабинет, где подошел к шкафчику первой помощи и вручил мне две таблетки.

— Обезболивающие, — сказал он, широко улыбаясь. — Иди и запей их у питьевого фонтанчика.

Я сделал, как он мне сказал, и через две минуты вернулся в его кабинет. Он нежно обнял меня одной рукой. Он плакал. Он был смущен. Что-то внутри меня подсказывало мне притвориться, что я ничего не замечаю. Он начал возиться с бумагами на своем столе и время от времени шмыгал носом или откашливался.

— Сиди здесь, Джонстон, я вернусь через минуту, — сказал он. Он вышел из комнаты. Мгновение спустя я услышал его свисток и рявкнул команды моим одноклассникам в спортзале. Затем раздался топот их ног по деревянному полу, когда они выбежали из спортзала в раздевалку. Затем прозвучал звонок, знаменующий окончание этого урока.

Мой инструктор по физкультуре вернулся в свой кабинет.

— Иди и переоденься, Джонстон, — сказал он.

Я присоединился к своим одноклассникам в раздевалке. Я не принимал душ. Я надевал школьную форму поверх спортивных шорт и белой футболки. Я научилась приходить в школу в таком виде в дни физкультуры, чтобы мои одноклассники не видели, как я раздеваюсь. Через несколько минут я вернулся в кабинет инструктора по физкультуре. Он был удивлен. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Ты не принимал душ, сынок? — спросил он.

Я склонил голову. Я помотал ей. Я не мог смотреть на него.

— Все в порядке, сынок, я понимаю, — сказал он. — Иди и присоединяйся к своему классу.

Каждый урок длился примерно 40 минут. Мы прошли половину этого урока. Мой желудок сделал сальто, когда я увидела, как мой учитель физкультуры, директор школы Сэм Кристи и маленькая, очень строгого вида женщина, которую я раньше не видела, появились за дверью нашего класса. Они вызвали нашего учителя из комнаты. Все взгляды были устремлены на меня.

— Что ты натворил? — раздалось из задней части класса.

Мне было все равно. Все, о чем я мог думать, была эта женщина! Была ли она из социального обеспечения? Заберут ли меня теперь, как раньше, и снова отдадут под опеку? Должен ли я был быть удален из этой новообретенной счастливой среды, из Холивудской средней школы? Был бы я отправлен Бог знает куда, одному Богу известно, на какой срок? Я боялся, что у меня вот-вот отберут ту маленькую стабильность, которой я наслаждался в своей бурной жизни. Вот вам и заботливое отношение инструктора по физкультуре. Он собирался вести себя правильно и, черт возьми, чего мне это стоило.

Сэм Кристи вызвал меня наружу. Я подумывал о бегстве. Когда я стоял в коридоре, слушая, как эти люди, казалось бы, неразборчиво говорят обо мне, я уставился на пожарный выход справа от меня в конце коридора, примерно в 30 ярдах от меня. Она открывалась, когда кто-то отодвигал решетку, и вела наружу, к главным воротам на Дауншир-плейс, к временной свободе. Налево снова налево и несколько ступенек вниз к кабинету директора. Меня трясло. Это был страх перед неизвестным. О том, что у меня нет абсолютно никакого контроля над тем, что произойдет дальше. Учителя были так поглощены тем, о чем они говорили, что, казалось, даже не замечали меня. Я не мог оторвать глаз от этого пожарного выхода. Сэм Кристи нарушил мой транс.

— Иди в мой офис, Джонстон, и подожди меня там, — сказал он в своей обычной вежливой и мягкой манере. Было что-то в его тоне, что-то в его поведении, что убедило меня в том, что ничего плохого не произойдет. Все мысли о побеге покинули меня. Я послушно стоял перед кабинетом директора. Я увидел, как все трое появились наверху небольшого лестничного пролета, направляясь ко мне. Единственная, о ком я беспокоился, была маленькая женщина с суровым лицом, которую я не знал. Когда они добрались до меня, Сэм вошел в свой кабинет один. Учитель по физкультуре погладил меня по голове, когда повернулся, чтобы покинуть здание с этой женщиной с суровым лицом.

Я на мгновение остановился и понаблюдал за парой, когда они с гордостью рассматривали кубки и щиты в наших витринах в главном коридоре школы.

— Джонстон! — Сэм вызвал меня в свой кабинет.

— Садись, — сказал он.

Я так и сделал. В то время я пробыл в школе всего несколько месяцев. У меня не было возможности узнать этого человека так, как я узнал бы позже. Для меня он был авторитетным человеком. Человек, чьи решения в ближайшие несколько минут будут означать разницу между передачей дела в службу социального обеспечения или сохранением статус-кво. Он тоже быстро заметил, что я дрожу. Он сразу же успокоил меня.

— Джонстон, — начал он. — Я полностью осведомлен о вашем семейном положении. Я не собираюсь информировать органы социального обеспечения.

— Но, сэр, та женщина из социального обеспечения с инструктором по физкультуре? — выпалил я.

— Женщина из социального обеспечения? Это не женщина из социального обеспечения. Это учитель, который может прийти сюда работать. Мы не проинформировали службу социального обеспечения, — сказал он.

— Мы должны сообщить в полицию, — добавил он.

— Полиция, сэр? — спросила я с явным беспокойством.

— Да, сынок, по словам моего инструктора по физкультуре, ты весь в синяках. Расстегни свою рубашку и дай мне увидеть характер и степень кровоподтеков, — сказал он.

Я сделал, как мне было велено. Я ждала, пока Сэм Кристи изучал массу синяков, покрывавших мое тело. Он недоверчиво покачал головой, поворачивая меня круг за кругом, чтобы осмотреть. Он вернулся на свое место и изучал меня.

— Что ты сделал, сынок, чтобы заслужить такую взбучку? — он спросил.

— Ничего, сэр, — ответил я совершенно честно.

— Ничего? Зачем твоему отцу избивать тебя ни за что? — спросил он.

— Я не знаю, сэр, он просто так делает, — ответил я.

— А твоя мать, Джонстон, что она делает по этому поводу? — спросил он.

— Она пытается остановить это, сэр, она стоит между нами и нашим отцом, но он просто избивает и ее, — ответил я.

Сэм Кристи продолжал расспрашивать меня, пытаясь найти логическую причину, по которой отец избивает своих детей таким образом. Он не мог.

— Приведи себя в порядок, Джонстон. Мне придется поговорить с твоим отцом, — сказал он.

Я умолял его не делать этого, потому что это только ухудшило бы ситуацию.

— Нет, сынок, я должен, но он никогда не узнает, что ты говорил со мной или с кем-либо еще. Я скажу ему, что один из моих самых проницательных учителей увидел эти синяки, когда ты переодевался на физкультуру. Он никогда не узнает, что ты рассказал мне, но он должен быть поставлен в известность, что я не потерплю злоупотреблений такого рода. Если это продолжится, я проинформирую соответствующие органы. У тебя есть какие-нибудь проблемы с этим? — спросил он.

— Нет, сэр, но если у моего отца появится хотя бы малейшее подозрение, что это началось из-за того, что я сделал, одному Богу известно, что он сделает, — ответил я.

Сэм Кристи стоял там, возвышаясь надо мной, держась за лацканы своего халата. Он смотрел на меня, но было очевидно, что он глубоко задумался.

— Хммм, — продолжал повторять он. — Мне придется быть очень осторожным, — сказал он.

Меня отправили обратно в мой класс.

Это было на следующий день или послезавтра после этого. Я стоял с несколькими одноклассниками сбоку от школьного здания. Кое-кто из наших с удовольствием покуривал потихоньку. Один из наших друзей, который должен был присматривать за учителями, выбежал из-за угла, вызвав панику. Он остановился рядом со мной. Он едва мог перевести дух.

— Твой отец вошел в офис Сэма Кристи, — сказал он.

Мое сердце подпрыгнуло. Я чувствовал себя физически больным. Я чувствовал, как внутри меня поднимается паника. Было трудно дышать. Однако мой страх был связан не с этим конкретным моментом. Я боялся, что мне придется идти домой. Мой отец сидел бы на своем обычном месте, у окна, в своем кресле за столом в гостиной. Это означало, что он мог наблюдать, как мы приближаемся к дому. Кроме того, у него был бы весь день, чтобы поразмыслить о своем визите в кабинет директора. Заподозрит ли он меня? Накажет ли он меня в любом случае? Мой страх был неописуем. Я никому не рассказывал об инциденте в спортзале, даже своей матери. Я слишком боялся, что она запаникует.

Когда я подошел к главным воротам, я увидел своего отца, сидящего в своей обычной позе. Я попыталась улыбнуться, попыталась вести себя так, как будто мне на все наплевать. Я намеренно избегал зрительного контакта. Я чувствовала, как его глаза прожигают меня насквозь. Я подбежал к входной двери. Существовал определенный распорядок, и я знал, что должен строго его придерживаться. Я бросил свою школьную сумку в коридоре сбоку от лестницы. Там уже должно было быть три или четыре сумки: мои младшие сестры и братья ходили в начальную школу за углом, в верхней части Хилл-стрит, и они всегда приходили домой первыми. Затем я вешал свой блейзер на крючок в прихожей и поднимался наверх, чтобы переодеться из школьной формы. Я был на полпути вверх по лестнице, когда мой отец позвал меня обратно вниз.

— Иду, — ответил я. Я знал, что лучше не медлить и не ослушаться. Я вошла в гостиную и посмотрела ему прямо в глаза. Он отвел взгляд. Он всегда так делал. Он никогда не мог смотреть тебе прямо в глаза. Я не знал, чего ожидать. Я искал признаки того, что он собирается напасть на меня. Я ничего такого не видел.

— Не мог бы ты наполнить это ведро углем, сынок, огонь гаснет, — попросил он почти вежливо.

— Да, папа, — ответил я.

Я наклонился к камину и схватил тяжелое металлическое ведро для угля. Я вышел на улицу к угольному складу и наполнил его так полно, как только смог. Затем я вернулся в гостиную и подбросил угля в камин. Все время я держалась к нему спиной, молясь, чтобы он не заметил, как я дрожу.

Мама была занята на кухне приготовлением вечернего чая для нас, она и мои братья и сестры не подозревали о драме, разворачивающейся в этой игре в кошки-мышки между мной и моим отцом. Я приготовился к удару молотком. Когда он все-таки заговорил, голос моего отца был мягким и вопрошающим. Не так, как я ожидал.

— Вы разговаривали с директором? — спросил он.

— Да, папа, я был там.

— О чем шла речь? — спросил он.

Я мог видеть, как его отношение немедленно изменилось. Теперь он смотрел на меня со злобой, ожидая моего ответа.

— О том, что я стану старостой, — солгал я.

Он спросил меня, что такое староста, и я объяснил, что мы помогали учителю с их заданиями и получили желтый значок с надписью «Староста».

Отец внимательно изучал меня. Я знал, что он искал явные признаки того, что я был осведомлен о его визите в кабинет директора. Он ничего не нашел. Я повернулся обратно к камину и поставила на место совок, прежде чем выйти из комнаты, чтобы пойти делать свою домашнюю работу. Он оставался мрачным и подавленным. В тот вечер у нас дома был очень тихий вечер. Для меня это было беспокойно, но спокойно.