Абьюзер

Глава 6

Когда я перевел взгляд туда, куда смотрел Медведь, сначала я ничего выдающегося не увидел. Вокруг, сколько видел глаз, тянулась все та же пустошь, где-то вдалеке упирающаяся в голубой небосвод. И только там, на линии горизонта, виделись какие-то огромные неясные силуэты, похожие на несколько одинаково плоских то ли высоких холмов, то ли низких гор.

Но секундой позже я понял, что никакого отношения к выпуклостям рельефа эти объекты не имеют. Ну, или это какая-то очередная загадка Аномалиона — двигающиеся горы.

А они и правда двигались. Правда почти незаметно — может быть, по миллиметру в секунду, так что и глазом не заметишь особо. Определить, что движение вообще имеет место быть намного проще оказалось по тому, что они очевидно шевелились, то ли слегка переваливаясь с боку на бок в процессе движения, то ли раздуваясь, как пузырь и снова опадая — так и не поймешь. А еще несколько раз прямо в центре этого «массива» появились прогалы света — явно следствия шевелящихся ног или лап.

Да с такого расстояния вообще ничего не рассмотришь и не поймешь. А Медведь еще «красавцы» говорит. Шутник.

Повернув голову и заметив мое замешательство, Медведь прямо на ходу залез в один из подсумков и выудил оттуда компактный, сложенный вдвое, бинокль. Резким взмахом руки расправил его и протянул мне:

— На. Не видишь же ни хрена.

Я благодарно кивнул и принял бинокль. Приложил к глазам, покрутил колесики настроек, наводя фокус и подбирая кратность, и наконец смог рассмотреть неведомое явление поподробнее.

И вынужден был согласиться с определением Медведя. Это и правда были величественные красавцы.

Больше всего существа были похожи на обеденный стол. Большой и высокий обеденный стол. Большой и высокий обеденный стол, который затонул вместе с кораблем, на котором находился и несколько веков провел на морском дне, обрастая отложениями соли, кораллами, ракушками и всем прочим, чем только можно обрасти в толще воды. Природа сгладила все его острые и строгие линии, превращая их в нечто бесформенное и массивной, в чем уже не признать предмет мебели. Столешница стала на порядок толще, и покрылась сотней слоев непробиваемой корки, а с обратной ее стороны разрослась колония кораллов.

Такой стол давно уже превратился в часть местной экосистемы, между его ногами, давно и прочно сросшимися с морским дном, нашла себе пристанища большая камбала, периодически воюющая за это классное место с раком-отшельником, а в растущих неподалеку анемонах шныряют рыбки-клоуны. Еще несколько столетий — и пространство между ногами стола полностью зарастет донными отложениями, и он превратится в одну огромную кочку на морском дне…

Но, прежде чем это произошло, кто-то изъял стол из уже ставшей для него привычной биосферы, вытащил с морского дна, при этом не озаботившись даже нормально отколупать ножки и оставив на них огромные наросты… Или поленившись это сделать.

А потом этот сумрачный гений неизвестным мне способом увеличил этот стол в несколько тысяч раз, превратив его в гигантскую ходячую гору!

Вот на что были похожи существа, которых я увидел в бинокль.

Они были высотой в десяток этажей, на четырех толстенных, грубых, неровных ногах, которые существо поднимало, не сгибая при этом, словно на гидравлических приводах. Головы, хвоста или каких-то иных внешних органов видно не было — только одно огромное тело из наслоений то ли грунта, то ли камня, то ли и правда — донных отложений. Скорее всего, как минимум голова у существ была, и спереди (относительно того направления, куда они медленно двигались) даже был какой-то намек на нее — небольшое утолщение. Словно у черепахи, которая втянула голову в панцирь, оставив снаружи только кусочек своего клюва.

С существ свисали какие-то лианы, местами они зеленели чем-то, живо напоминающим мох. Каждый их тяжелый шаг отчетливо поднимал с земли облачка пыли, и, несмотря на то, что шагали они максимум раз в секунду, сразу становилось понятно — за день эти исполины проходят невероятное расстояние. Почему-то даже сомнений не возникало в том, что ничего, кроме как идти, эти существа не делают. Им не нужен сон, возможно, не нужна еда… А если и нужны — то они способны делать это на ходу. Их движение казалось незыблемым, как само течение времени… Словно, если они и остановятся, что лишь вместе со всей планетой.

Чудовища быле величественны, без преувеличения. Но не это меня удивило. Восхитило — да. Вызвало благоговение — возможно. Но удивило меня другое.

Дело в том, что, когда безумный гений вытаскивал стол с морского дна, все, что было выше столешницы он умудрился каким-то образом сохранить на своем месте. Словно поставил сверху на стол огромный аквариум, равный ей по периметру, но неизвестной высоты, и все, что попало в его объем, вытащил на сушу вместе с самим предметом мебели.

Сначала я решил, что со мной все-таки что-то не так. Или Медведь подсунул мне какой-то веселый бинокль, который показывается всякую дичь.

Но потому я вспомнил, где нахожусь, и отбросил скепсис. Здесь может быть все, что угодно.

Даже ходящий по суше кусок морского дна, вместе со всеми обитателями, которые жили в пределах его площади.

Серьезно, прямо обитатели! Бинокль был способен на достаточно большое увеличение, поэтому я смог разглядеть ветвящиеся розовые кораллы, мягко колышущиеся анемоны, даже несколько ярких рыжих морских звезд, прилепившихся к особенно крупным выростам отложений. Мимо всего этого шныряли красочные полосатые рыбы-клоуны, маленькие рыбы-ежи, совершенно незаметные в обычном состоянии, но мгновенно вспухающие до пяти своих размером, стоило только рядом с ними кому-то проплыть… И даже, кажется, смешно дрыгающиеся морские коньки. Настоящий коралловый риф, полностью живой и функционирующий.

Вот только никакой воды на спине исполина не было и в помине! Конечно, ее там не было — как бы она там держалась⁈ Как и везде — там обычный воздух, ну или вода такая прозрачная, что я совершенно не замечаю разницы между ней и воздухом… А ведь такого не может быть, тем более в случае морской воды, тем более, воды в том месте, где живет целый кусок биосферы — да они там должна быть мутная, как фритюрное масло в дешевой забегаловке!

В этот момент я поймал себя на мысли, что теперь действительно готов поверить во все. Не то чтобы я решил все, что мне скажут, прямо принимать на веру, но, как минимум, вместо того, чтобы сразу искать причины, почему этого быть не может, я сперва допущу, что это действительно так. Довольно проблематично оставаться в своей привычной парадигме, когда вокруг тебя несколько дней подряд творится дичь, апогеем которой становится преспокойно ходящий по суше кусок морского дна.

Несколько кусков морского дна.

Без воды.

Но с обитателями.

Не знаю, кем я был в прошлой «жизни», но явно не тем, кто наблюдал подобное… Хоть когда-то.

— Эй, братец Кротик. — раздалось откуда-то издалека и я понял, что полностью завис, рассматривая неизвестных существ. Контроля над окружением, конечно, не утратил — какая-то часть моего сознания на автомате переключила внимание на слух, утратив визуальный контакт, — но сам я полностью завис. Если бы за это время в поле зрения появился враг, вполне возможно, я бы даже не секунду-другую опоздал с реакцией… Что недопустимо.

Поэтому я буквально силой оторвал бинокль от глаз, размял двумя пальцами переносицу, в которую, как оказалось, вдавливал окуляры так, что наверняка остались следы, и вернул бинокль Медведю.

— Ну как? — спросил он.

В густой бороде, даже несмотря на то, что она кусками обгорела, было совершенно не видно его выражения лица, но голос сразу выдавал довольное бахвальство — словно он сам сначала вывел, а потом вырастил этих существ.

— Монументально. — ответил я единственным словом, которым мог бы все это охарактеризовать. — Кто это? Или что это?

— Одна из стабильных жизненных форм Аномалиона. — ответил Медведь, складывая бинокль и пряча в подсумок. — Существуют с самого начала его существования. Даже когда купол еще не закрылся, даже когда первые лутеры зашли в Аномалион, даже когда он еще не назывался Аномалионом, они уже были тут. И с тех пор они не меняются. Не мутируют, не гибнут, не размножаются. Их всегда одно и то же количество и они всегда одних и тех же размеров. Их называют «спинорифы», я думаю, ты уже понял, почему.

— Ну, чай не дурак. — хмыкнул я. — А эти рифы…

— Воды там нет. — даже не дослушав, изрек Медведь. — Но при этом все признаки воды налицо.

— Это как?

— Да вот именно так, как я и говорю. — Медведь махнул рукой, предлагая двигаться дальше. — На вид никакой воды над спинорифами нет. Если попробовать что-то зачерпнуть, а синяки много раз пробовали, — зацепишь только воздух. Но при этом во всех остальных отношениях над спинорифами — вода. Попробуешь запрыгнуть на спинорифа со скалы или вертолета какого-нибудь — попадешь в воду, которой нет. Движения замедлятся, а дышать этим воздухом будет невозможно — он будет вызывать спазмы и удушья.

— И никакой границы, которая разделяет воздух и «воду» нет?

— Физической нет. Ощутить ее или каким-то другим образом определить, где она начинается — невозможно. Ты тянешь руку, тянешь вперед, и в один прекрасный момент понимаешь, что воздух стал тебе сопротивляться… Как если бы ты засунул палец в ведро с водой, только сбоку.

— А в высоту на сколько простирается это «не вода»?

— По-разному. — Медведь кивнул на спинорифов. — Каждый из них своеобразен. Синяки, когда изучали их, даже дали каждому какое-то свое яйцеголовое имя, чтобы различать. У них разный ландшафт на спине, их населяют разные организмы, и высота до «поверхности», назовем ее так, тоже разная, различие может быть до пяти метров.

— Не сильно много. А минимальная сколько?

— Двадцать пять. Примерно столько же, сколько спинорифы в высоту, синяки по этому поводу даже пытались вывести теорию, что вверх спинорифы простираются на столько же, на сколько и вниз, но вроде подтвердить ее не смогли.

— Разве это важно? — удивился я.

— Для них — да. У них вообще своя атмосфера, им важны совсем не те вещи, что нам с тобой. Нам важно пиу-пиу из-за угла, да бабах гранатами, а им — всякие теории строить и спорить о них до хрипоты. Кесарю кесарево.

— А центуриону — центурское. — хмыкнул я.

— Точно. — хохотнул Медведь. — Давай тормознем немного, меня «Искра» отпускает. Сейчас на несколько минут поплохеет.

Я согласился и мы сделали небольшой привал возле чахлого кустика, который давал хоть какое-то визуальное укрытие, и, конечно, тень. Ничего приличнее вокруг просто не было — сплошная пустошь, покрытая такими вот плешивыми кусточками, на которых только носки сушить и можно.

Даже не раскладывая притороченный к рюкзаку снизу каремат, я сел на него, прямо на гармошку, и вытянул ноги, предварительно распустив шнуровку и оттянув язычки, чтобы дать стопам отдых. Не то чтобы мы сильно много успели пройти, но неизвестно, сколько еще идти придется, поэтому лучше ловить для отдыха каждую свободную минуту.

Медведь наоборот свой каремат разложил и даже лег на него, лицом вверх, положив гранатомет под правую руку. Я хотел было попросить у него бинокль, и посмотреть на спинорифов еще, но вовремя сообразил, что тогда будет некому бдить за окружением — слишком сильно бинокль сужает поле зрения, чтобы надеяться на него. Поэтому я просто сидел, осматривая окрестности и изредка делая маленький глоток воды из фляги и гоняя его по рту.