Адмирал Империи 17

Единственное, польским зенитчикам повезло-таки подбить один наш МиГ, который активней всех остальных работал по целям на поверхности авианосца и по сути был обречен, рано или поздно, такие энергичные попадали под перекрестный огонь и погибали. Этим истребителем, как назло, оказался истребитель Наэмы Белло. Я когда это увидел, на время даже оцепенел и забыл про все на свете. Благо переживать долго не пришлось, данные сканеров показывали, что во-первых, спасательная капсула вместе с Наэмой успела благополучно и что самое главное вовремя отделиться от разрушающегося на глазах фюзеляжа машины, а во-вторых, ее тут же подобрал следовавший рядом один из наших МиГов.

Я снова расплылся в улыбке, когда увидел, что спасителем Наэмы оказался наш англичанин Винтер.

— Нет, Наэма, это точно твоя судьба, — ухмыльнулся я, снова разговаривая в полголоса сам с собой. — Жаль только Якима Наливайко, еще одного твоего ухажера. Но тут уж ничего не поделаешь…

Как только защитные поля польского авианосца исчезли, я приказал «соколам» немедленно отходить обратно на «базу», а после сразу же обратился к своим артиллеристам:

— Сделайте мне вон тот корабль, — в понравившейся мне, и, похоже, судя по недовольной мордашке стоящей рядом Алексы, понравившейся только мне, манере общения, я связался с офицерами палубных батарей. — Чтобы через пять минуть на «Круле Владиславе» не осталось ни одного орудия, а если наш друг пан Вишневский растеряется и забудет развернуть свой авианосец, то и силовых установок…

— Сейчас сделаем, господин контр-адмирал, — ответили мои канониры, и открыли по несчастному польскому флагману такой огонь, что я поначалу подумал, будто на «Одиноком» действуют все девять орудийных платформ, настолько плотным и непрекращающимся был поток плазмы из жерл его импульсных пушек.

Мариуш все же догадался повернуться ко мне носом, укрывая от смертоносных зарядов двигатели своего корабля, но это единственное, что командующий 4-ой хоругви мог в той ситуации сделать. В остальном мои артиллеристы полностью выполнили возложенные на них обязанности и за короткий срок разбили вдребезги и расплавили практически все орудийные батареи «Короля Владислава»…

— А теперь соедините меня с Вишневским, — приказал я операторам связи. — Хочу с ним кое о чем переговорить…

В это время «Одинокий», выйдя на линию атаки, все ближе и ближе подбирался к вражескому флагману.

— Давно не виделись, пан-адмирал, — поприветствовал я, Мариуша Вишневского, когда разгоряченное, раскрасневшееся лицо шляхтича появилось передо мной на экране. — Нашу встречу, проходившую там, у Херсонеса, прервали, и сейчас, думаю, нужно ее завершить. Как вы насчет еще одного поединка?

— Смотрю, раны на тебе, Васильков, заживают также быстро, как и на собаке, — усмехнулся Мариуш. — Помнится, только что с моего корабля выносили твое практически бездыханное тело, а глядишь и через пару часов ты как новенький…

— Чудеса современной отечественной медицины, — отмахнулся я. — Но не увиливайте, господин адмирал. Так что насчет окончания поединка?

— Я ты настырный, — нахмурился Вишневский, все чаще по ходу нашего разговора посматривая на соседний монитор, видимо, с показаниями характеристик своего авианосца, по которому продолжали долбить пушки «Одинокого». — Что ж, прилетай, буду ждать с нетерпением…

— Спасибо за приглашение, обязательно буду, — кивнул я. — Только сразу предупреждаю, что прибуду на ваш флагман не с двумя помощниками, как это было при первой нашей встрече, а с двумя сотнями секундантов.

— Я же говорю, добро пожаловать, — зло ответил мне польский адмирал. — Мои хайдуты окажут московитам радушный прием, сколько бы вас не прибыло.

— А, знаете, пан, — задумчиво произнес я, почесав подбородок, — я передумал. Зачем зря рисковать жизнями своих «морпехов», уж лучше я вас просто так расстреляю с ближней дистанции…

Как раз после этих моих слов «Короля Владислава» сильно тряхнуло от сразу серии прямых попаданий по нему «Одинокого». Внешний слой обшивки польского флагмана на его носовой части уже практически отсутствовал полностью, а плазма, каждую секунду выпускаемая русскими орудиями, настырно продолжала все глубже и глубже проникать в срединные отсеки авианосца Вишневского, убивая на своем пути все живое и разрушая до основания все неживое. Мариуш, понял, что козыри на моей стороне и с неработающими силовыми экранами, на одной лишь броне, его кораблю долго не продержаться.

Да, по приказу польского командующего к «Королю Владиславу» на помощь развернувшись и на время оставив в покое два последних русских вымпела из дивизии Красовского, вроде как уже спешили тяжелые крейсера «Калиш» и «Познать». Но они явно не успевали подойти и прикрыть собой постепенно разрушающийся авианосец до того момента, когда орудия «Одинокого» с ним окончательно покончат.

Хотя, честно признать, все это было на тоненького. Ни я, ни Мариуш, ни остальные капитаны рядом находящихся кораблей не могли с уверенностью сказать, кто и чего успеет или не успеет. Тем не менее, я гнул свою «линию», продолжая морально давить на Вишневского-младшего, а тот, в свою очередь упирался и отказывался от переговоров, рассчитывая потянуть время и дождаться-таки подхода своих крейсеров. Так какое-то время мы с ним через экран и пикировались.

— Ладно, достаточно слов, — в итоге хлопнул я по подлокотнику кресла, тем самым показывая, что разговор окончен. — Принимайте решение адмирал, вариантов два. Первый — вы прекращаете бить по «Екатерине Великой» и «Пантелеймону», и мы расходимся в разные стороны, будто ничего не произошло. Тогда всем становиться хорошо и даже отчасти приятно. И второй вариант — вы настырно продолжаете попытки добить вымпелы 10-ой «линейной» и не обращаете на мои призывы к переговорам никакого внимания. В этом случае, погибаем все мы. Безусловно, ни «Пантелеймону», ни авианосцу Красовского, ни моему крейсеру при таком раскладе не выжить, это факт. Но отправляетесь к праотцам и вы вместе с командой «Короля Владислава», это я вам могу гарантировать…

Смеяться вы перестанете уже через пару минут, господин хороший, — отреагировал я на ухмылку моего собеседника, — когда заряды моих орудий доберутся до внутренних незащищенных нимидийской броней отсеков вашего корабля. Тогда я на вашу улыбочку посмотрю еще раз, последний…

— «Круль Владислав» и не такое переживал, — махнул рукой Мариуш Вишневский со знанием дела.

— Что ж, вполне вероятно, что данный авианосец и доживет до момента, когда его прикроют своими силовыми полями и корпусами спешащие вам на помощь крейсера, — согласился я, кивая поляку. — Однако не радуйтесь заранее, весь мой экипаж уже в боевых скафандрах и готов к абордажу. Через пять, максимум семь стандартных минут, на борту вашего «Круля» будет двести пятьдесят штурмовиков. Готовы ли вы со своими людьми, разбросанными в данный момент по трем палубам авианосца, противостоять нам? Можете не отвечать, я и так знаю, что не готовы!

Мариуш промолчал, хотя внутри весь кипел от негодования и наглости, с которой с ним разговаривал этот безродный московит. Польский командующий не боялся смерти, тем более, что как уже было сказано, в этом раскладе не ясно было, кто одержит верх. «Познань» и «Калиш», а за ними еще два легких крейсера были уже по космическим меркам в двух шагах и очень может быть, что русский адмирал просто брал его на слабо. Именно поэтому Вишневский-младший до сих пор хранил молчание, продолжая при этом испепелять меня ненавидящим взглядом. Я уже стал переживать, что мой противник выстоит и не пойдет на уступки, потому, как вражеские корабли уже выходили линию атаки на «Одинокий» и вскоре ситуация для моего крейсера, без преувеличения окажется критической…

— Язык проглотил⁈ — повысил я голос на замеревшего передо мной на экране Мариуша. — Больше повторять не буду. У тебя десять секунд, пан-адмирал!

— Ладно-ладно, расходимся московит, — внезапно сломался Вишневский, будто его подменили. — Даешь слово офицера, что не станешь больше преследовать мои корабли, вплоть до сектора перехода «Таврида–Бессарабия»? А то я с одной такой курвой договорился, а он, как ты знаешь, не выполнил своих обещаний.

— Я не Красовский, и слову моему можешь верить, — кивнул я. — Обещаю…

— А так же дай слово, что не позволишь ни одному из имперских кораблей, их капитанов и адмиралов, совершить подобное нападение, — не успокаивался Мариуш.

— Обещаю, что не позволю никому нарушить данное перемирие, — устало ответил я, думая, что Вишневский снова боится ножа в спину от Александра Михайловича Красовского, безусловно, способного на нечто подобное. — Только перед этим прекрати вести огонь по нашим кораблям.

— Договорились, Васильков, я отдаю приказ о прекращении огня, — подытожил польский адмирал, засуетившись и о чем-то нервно переговариваясь со своими офицерами на мостике. — Поверю тебе еще один раз…

Я с облегчением услышал информацию от своих операторов, которые спустя полминуты подтвердили, что польские крейсера прекратили пальбу по кораблям Красовского и спешно отходят из сектора. Одновременно с этим я отдал распоряжение своим канонирам — прекратить стрелять по «Королю Владиславу».

«Слава Богу, Мариуш оказывается не такой уж и бесчестный и глупый, каким мог показаться ранее», — подумал я, наблюдая, как польская хоругвь, снова выстраивается в походную колонну с намерением продолжить свой путь к спасительному переходу на «Бессарабию».

— Господин, контр-адмирал, эскадра на радарах, — в какое-то мгновение долетел до меня голос оператора.

Я машинально перевел взгляд на тактическую карту и закрыл лицо руками.

— Так вот почему, паныч, ты такой покладистый оказался, — вздохнул я, смотря на карту и не веря своим глазам…