Волчица

— И чем закончилось? — живо поинтересовалась Настя.

— Они куда-то уехали, то ли в соседнюю империю, то ли вообще на другой материк. Скорее всего, взяли другие имена, и теперь живут, как хотят. Но потеряли все — имения, земли, капитал. Но этот случай из разряда сказок, так что на такое не рассчитывай. Готовься к унижению, к боли…они это любят. И когда тебя станут насиловать — не молчи. Кричи, проси быть ласковее, благодари хозяина за боль, ползай перед ним на коленях и умоляй его позволить обслужить. Они это любят. Тогда твои страдания закончатся быстрее…

— Звучит отвратительно, двусмысленно — скривилась Настя — Закончатся, это как? Могут убить?

— Могут убить — серьезно кивнула Меррель — Если ты попадешь к тому, на кого я думаю…все будет очень плохо. Он купил у нас девочку, очень красивую и очень строптивую. Такую, как ты. Гордую, смелую! Дочь одного из вождей юга. Понадобилось полгода, чтобы превратить ее в животное, радующееся ласке хозяина. И когда он этого добился — она ему сразу надоела, и он отдал ее своим солдатам для потехи. Просто так. Ибо стал ее презирать. А она повесилась. А этот гад вывесил ее тело на видном месте и запретил снимать до тех пор, пока ее тело не превратилось в обклеванный птицами скелет. В назидание всем тем, кем он владеет. Ведь только хозяин имеет право распоряжаться жизнью раба, и никто другой. Даже сам раб.

Настя поежилась, и Меррель, почувствовав ее настроение, погладила девушку по плечу:

— На надо заранее пугаться. Может еще и обойдется. Может, купит другой человек — на аукционе все случается. Но ты должна быть готова ко всему. Должна быть сильной, и умной. И…не брезгливой. Главное, помни: твое тело ничего не значит. Оно лишь временное пристанище души. Они могут мучить наши тела, но не могут добраться до души. Если только ты этого не позволишь. А ты не позволяй! Тело — это сосуд. Разобьется этот — ты получишь другой. Посмертие, вот главное. Бойся испортить свою карму, не бойся испортить тело. Знаю, тебе трудно, ты девственница, ты берегла себя для любимого мужчины, и тебе будет больно осознавать, что кто-то чужой станет тем, кто нарушит твою цельность. Но помни — все в руке божьей, и то, что с тобой происходит — есть его воля. Ты отдаешься не чужому мужчине, а богу. Богу же позволено все. Ибо он — бог!

— Не хочу! — Настя почти зарычала — Никакие не боги эти мрази! Эти ваши так называемые мужчины! Настоящие мужчины так не поступят с женщинами! Я ненавижу их! Вот почему ты не кричишь, когда Эдгель тебя насилует? Почему не получаешь удовольствие от секса? Ты сама мне говорила, что чувствуешь только боль, и больше ничего! Если все от бога — ты должна наслаждаться процессом! А ты как себя ведешь? Почему Эдгель называет тебя бесчувственной тварью?

Молчание. Долгое молчание, и только с журчание в полумраке, в углу комнаты. Маленький шарик магического светильника принесла с собой Меррель, иначе бы в здесь было совсем темно. Сейчас уже полночь, а в маленькое оконце, выходящее во двор, не заглядывают ни солнце, ни луны. Нора. Самая настоящая нора.

— Это моя месть — мрачно ответила Меррель — Они терзают мое тело, но я не дам им удовольствия своими криками, стонами и просьбами. Им нравится слышать, как женщины кричат, плачут и стонут. И неважно — это крики боли, или наслаждения. Я ни разу в жизни не испытала удовольствия от мужчины. И от женщины. Они убили мое наслаждение. Все, что я могу — это уйти от боли. Выйти из тела. И если ты научишься такое делать — тебе будет легче. Может быть, ты даже привыкнешь. Главное, помни: это навсегда. Выход один — смерть. После смерти ты за свои страдания получишь награду. Но только если не покончила с жизнью сама. И не важно — перегрызла ли ты себе вены, или вызвала гнев хозяина, и он тебя за это убил. Если ты осознанно, нарочно вызвала гнев, мечтая о смерти — это все равно, как если бы ты перерезала себе глотку. То есть — убила себя сама. Помни это. Не знаю, может ты еще и будешь получать удовольствие от того, что тебя насилуют. Я знаю о таких женщинах. Если ты этому научишься, если у тебя есть такая склонность — тогда все хорошо. Ты будешь жить долго и счастливо. И неважно, что у тебя ошейник на шее. Я ведь тоже можно сказать управляю Эдгелем. Ну да — он меня насилует. Да, мне больно, и я его ненавижу. Но все могло быть гораздо хуже! А так — я фактически управляю всем его хозяйством и у меня беспрепятственный доступ к его деньгам. Он даже не знает точно, сколько у него денег, представляешь?

Меррель тихо хихикнула, и это прозвучало странно от девочки, которая была очень похожа на девчонку из семейства Адамс — такая же вечно строгая, неприступная, холодная и красивая. Такой девице не пристало хихикать.

— Он богат, и все благодаря мне — продолжает Меррель, успокоившись, и глубоко вздохнув — Но хочет денег все больше и больше. Открою тебе — я сделала попытку оставить тебя здесь. Соблазняла его твоими прелестями, говорила, что все будут завидовать тому, что у него имеется такая рабыня. И что ты доставишь ему много сладостных минут. Да, да — а что ты так на меня смотришь? Мол, решила подложить под жирного урода? Да, решила. Потому, что он не худшее решение твоей проблемы. По крайней мере — здесь есть Я, а я тут все решаю. И тебя бы никто не посмел обидеть — кроме самого хозяина. Думаешь я хочу это потому, что тогда он будет рвать твой зад, а не мой? Что от меня отстанет? Он от меня не отстанет. Хотя не скрою, хочется, чтобы он как можно реже был во мне. Мне этого точно не нужно. А ты потерпишь, ты сильная. А в остальном — мы бы с тобой тут делали, что хотим! Вдвоем — мы бы превратили эту контору в лучшее, что из нее можно сделать! Твои знания другого мира, твой ум, мой ум — да мы бы…мы бы…

Меррель задохнулась, закашлялась:

— Кхе-кхе…не вышло, Наста. Не считай Эдгеля идиотом. Он вовсе не дурак. Знаешь, что он мне сказал? А вот что: в конце концов, кто-нибудь из сильных мира сего, а может даже сам император узнают, что у меня имеется ценная рабыня. Мне сделают предложение, от которого я не смогу отказаться. Например — дадут пять сотен золотых, и скажут, что это достаточная плата за то, чтобы возместить мне все возможные потери. И что я должен радоваться тому, что на меня обратил внимание такой родовитый господин. Так что Насту у меня заберут, и я останусь ни с чем. Лучше я сразу от нее освобожусь, и продам на аукционе за хорошие деньги. Получу отличную прибыль, и буду жить дальше — спокойно и сытно.

Меррель сделала паузу, и уже другим тоном добавила:

— Еще — он поручил мне пойти к тебе, и уговорить быть ласковой со своим новым хозяином. Сделать так, чтобы ты не откусила ему яйца в первый же вечер.

Меррель вдруг захохотала — звонко, радостно, так, что несмотря на тяжелый разговор, не гнетущую обстановку — Настя не выдержала и тоже расхохоталась. А потом Меррель приподнялась, обхватила Настю руками за шею и поцеловала в губы. И Настя почувствовала, как язык Меррель горячей змейкой скользнул ей в рот. Девушка отшатнулась, Меррель тоже. Обе тяжело дышали и смотрели в глаза друг другу. Потом Меррель опустила взгляд и тихо сказала:

— Прости. Не знаю, что со мной случилось. Никогда такого не было. И…тебе наверное неприятно, ведь ты видела, как я сегодня брала в рот…в общем — прости.

— Да нет же! — искренне воскликнула Настя, и наклонившись, в подтверждение поцеловала Меррель в пухлые губки — Ничего мне не неприятно! Ты очень милая и красивая. Только…только мне ничего этого не нужно, понимаешь? Ничего такого. Ни мужчин, ни женщин. Я просто не хочу, и все тут! Мне приятно с тобой, очень приятно. Но я не хочу, чтобы ты…

— Разбудила тебя, да? — улыбнулась Меррель — И зря. Возможно, если бы ты проснулась, если бы захотела…тебе было бы легче. Ты бы стала получать удовольствие, и хозяин тебя бы полюбил. А так…не знаю, что будет.

Они еще некоторое время посидели, поговорили ниочем. Но разговор как-то угас сам собой. А потом Меррель попрощалась, и ушла. А Настя осталась сидеть на кровати, неподвижным взглядом глядя в маленькое окошко под самым потолком комнаты. Такое маленькое, что в него нельзя просунуть даже голову.