Базис

Остатки пернатых взирали с ненавистью, но в целом приняли новую реальность достойно. Уверен, демморунгским прилетело все неожиданно, поэтому как бы громить мои владения не бросились. Не для них та приманка.

Я решил выступить перед толпой, чтобы прояснить обстановку и немного ее накалить, пока шла подготовка к «сражению» с гостем-Волком, к немалой радости Крома. Здесь мотивация старосты понятна — исчезала негодная ветвь, начавшая набирать силу и все больше посматривающая в лес.

— Многим кажется, что Кречеты не достойны такой ужасной участи! Ведь не так давно на их долю уже выпали страшные испытания. Так вот… Это не так! Все по Заветам! Их прошлый глава совершил дичайший поступок, он принес в жертву Маре собственную дочь и жену, а также рабынь, чему я стал свидетелем! И не только я, но сегодняшний верховный жрец. Старому за содеянное и его приспешнику лэрг Турин снял голову, как только узнал о таком святотатстве! Прямо на прошлом Малом совете. И для чего Кречет это сделал? Чтобы выторговать самоубийце Линию достойное посмертие! И главы Великих Родов мне свидетели, не так ли?

— Так! — вразнобой раздались в большей части недовольные голоса, но они сами предложили все выносить на общий суд, поэтому теперь приходилось играть по собственным же правилам.

— Но не прошло и декады, как что произошло⁈ Расплата! А теперь род Кречетов пресекся полностью, точнее, вряд ли найдется тот, кто сможет возродить его. И почему? Потому что нарушили Заветы! — потряс я книгой.

— Вот-вот! Я так и знал, что дело не чисто! — опять заявил бойкий дед, который до этого вразумлял Тигров.

В целом больше ничем меня никто из Народа не удивил.

С остальных дуэлянтов энергии я получил меньше половины, чем от проклятья. Хотя надежда была на гостей, но она оказалась беспочвенной. Удивили Красные пантеры, несмотря на малочисленность, а всего их в Роду насчитывалось тринадцать человек, включая главаря, фолиант был втрое толще, нежели Тигриный.

Не сказать, что время между поединками потратил бессмысленно. Так опросил свидетелей грехопадения старосты и родственничка. Зафиксировал все, как следовало. Даже успел посетить Томми, которого «нарисовал», читай, сфотографировал вместе с родовой цепью. Внес навеки в свою книгу.

Собрал самые смачные слухи. Человек десять слышали подозрительные звуки, мелькавшие тени, пьяный ор и прочие признаки неугомонного веселья и морального разложения. А забулдыга Гераст, один из постоянных собутыльников одноногого, всегда обладавший и славящийся неуемной фантазией, живописал такие картины, словно сам находился в сарае и свечку держал. Два серебряных помогали вспоминать жутчайшие подробности, клясться и оставлять подписи.

— У меня гусак пропал! — остановил меня дед из Рода Окуней, когда я возвращался на ристалище на последний поединок.

— А это тут при чем? Я узнаю из первых уст про ночное происшествие, — степенно ответил старику.

— Где свиньи, там гусь! — непреклонно заявил дед, — Так и пиши, после их похождений у меня пропал со двора гусак! Здоровенный, как гарпия, злющий, куда тем лирнийским псам, но добрый гусь! Добрый!

К нему присоединилась бабка, имя которой в памяти мальчишки не отыскал:

— И про меня запиши! Про меня! У меня коза занедюжила! Только вчера вечером еще, как молоденькая скакала! Прям, как молоденькая! С утра же в хлев захожу, гляжу, а она лежит на боку бедненькая, подняться не может. На меня смотрит, в глазах слезы, и только жалобно: «мее, мее, мее»… Ночью же я звуки подозрительные слышала…

— А у меня собака волком глядит, зубы скалит. Никогда такого не было! Хороший пес… Похоже, был… — с трагизмом в голосе сообщил незнакомый мужик, — Тоже звуки слышал!

— А у меня…

— Вот откуда ветер дует! И у меня корова, как-то странно поглядывает… — погрозила кому-то пальцем дородная тетка, — И орал кто-то ночью рядом!

— А они — не помню! Не помню! — влез незнакомый старик с козлиной бородой, — Столько бед за одну ночь. Столько бед! Вот раньше такого не было!

— И не говори, Горостан, и не говори…

В общем, какие можно сделать выводы после работы с населением? Погуляли друзья на славу. На бедолаг добрые черноягодцы списали и повесили все, от потерявшего где-то глаз кота до давшей мало молока коровы.

Когда я выходил на ристалище, староста восседал под навесом и довольно улыбался. Кром еще не знал, насколько он лют и непримирим к братьям нашим меньшим, как всякий настоящий артультовец.