Волчица

* * *

Вначале объявили Настину противницу. Долго перечисляли прегрешения уголовницы, нагнетая атмосферу, и закончили тем, что та согласилась участвовать в поединке, освященном богами, бла-бла-бла. По их выходило, что эту бабу долго уговаривали — не соблаговолит ли она сменить казнь на колу на арену, где ей всего лишь нужно забить некую постельную рабыню? Зал шумел, вопил, и явно всем было совершенно наплевать на то, что сделала эта бабища. Народ жаждал зрелища. И когда глашатай закончил, и преступница появилась на арене (Настя это слышала, но не видела, находясь у своего выхода за тяжелыми дверями), зал вообще будто взорвался. Такой поднялся рев, такой свист и хохот, что казалось — сейчас стены обрушатся от этого грохота.

Ну а потом стали объявлять Настю. Перво-наперво указали, что она исключительна по своей красоте, что равных ей нет на целом свете, и что только поэтому ее купил Советник Императора Господин Кайль Сирус. А когда купил — понял, что должен сделать подарок своему господину и отдать ему самое лучшее, что у него есть — свою постельную рабыню, прославленную на всех землях, страстную и подобную богам…бла-бла-бла…

Настю едва не затошнило от той чуши, что придумали местные аналоги рекламных агентов. Бред сумасшедшего — только и скажешь. Выходило, что это гребаный Сирус любил ее, чуть ли не как собственного ребенка, но все равно отдал на потеху Императору, дабы усладить его пылающий взор. А еще — доставить радость горожанам, ибо…

В общем — даже земные рекламщики с их рекламой пылесосов «Сосу за копейки» остались далеко позади. Настя ужасно захотелось разбить бошки парочке таких креативщиков — и она была совершенно уверена, что это действо поднимет ей карму. Будто крыс передавила! Мир будет чище.

Эллерс, который стоял рядом, криво усмехался, слушая речь глашатая, и чуть наклонив голову к плечу задумчиво смотрел в пространство, думая о чем-то своем. Настя подумала: «Сколько же он таких вот новичков выпустил на арену? У него хоть что-то екает в сердце, когда вспоминает тех, убитых, зарезанных и зарубленных?»

Все когда-нибудь кончается, кончилась и речь глашатая, и после выкрика: «Встречайте — Наста, Белая Волчица!» — Эллерс легонько подтолкнул Настю в спину и тихо сказал:

— Иди. И вернись.

И Настя пошла.

Широкое пространство арены было залито ярким светом магических светильников, очень напоминающих внешне тот шарик шаровой молнии, который отправил Настю в этот прОклятый мир. Только светильники раз в десять больше размером, чем та шаровая молния. Располагались они над ареной на протянутых канатах, и были закрыты сверху металлическими абажурами, до смешного похожими на то, как рисуют старинные уличные фонари.

Как там сказано у Блока:

Ночь, улица, фонарь, аптека…
Бессмысленный и тусклый свет
Живи еще хоть четверть века
Все будет так. Исхода нет.

Дурацкие мысли. И совсем не к месту. Будет исход! Должен быть! И Настя вдруг в это поверила. Она выкарабкается! Она не даст себя погубить! И отомстит.

Зал, когда Настя вышла на арену, вдруг затих, почти мгновенно, в считанные секунды, замер, будто парализованный тем, что увидел, а потом разразился шторм, ураган криков! Что только ни вопили! «Волчица! Волчица! Убей ее! Убей! Волчица!» И просто несуразное — улюлюканье, вой, дикий смех.

Настя услышала откуда-то из средних рядов звонкий мальчишеский голос, перерывающий общий вопль: «Волчица! Я тебя хочу! Я тебя люблю!» — от этого места пошли волны смеха. Люди ржали, как ненормальные, и эти волны истерического смеха прокатились по всем трибунам огромного амфитеатра.

И наконец-то Настя увидела свою соперницу. Милая девушка лет двадцати, с пухлыми чувственными губками, большими темными глазами и копной пышных, блестящих волос, уложенных в некое подобие сложной прически. Она ничем не была похожа на ту злодейку, о какой объявил глашатай, и Настя вдруг засомневалась — правда ли все сказанное? Эта девчонка была похожа на Меррель, а та очень нравилась Насте. Чего уж…греха таить.

Соперница, как и Настя, была полностью обнажена, только сандалий у нее не было, да краски на теле — если только не считать краской косметику, нанесенную на ее лицо. И не пожалели косметики, сделали из миленькой девицы настоящую красотку.

Почему Настя так сделала — сама не знала. Только она спокойно подошла к сопернице и вполголоса спросила, глядя той в глаза:

— Ты правда отравила детей? Или врут?

— Врут, конечно! — плачущим голосом сказала девушка — Это родня наговаривает! Они их и отравили! А я так…меня сделали виноватой!

Настя даже осознать не успела, а тело отреагировало само собой. Это как глаз, который закрывается прежде, чем успеваешь осознать — ветка идет тебе прямо тебе в глазницу. Тут была не ветка, а толстый кнут, или длинная ногайка — Настя не знала, как его назвать. Он был сложен кольцом, и соперница держала его за спиной. Кнут как живой, как атакующая змея распрямился и хлестнул Настю по лицу. Еще чуть-чуть, и эта сука выбила бы ей глаз!

На удивление — эта мелкая тварь управлялась с хлыстом так, будто он был продолжением ее руки. Настя едва успевала уклониться от одного удара, когда шел следующий, и уже три полосы вспухли у нее на боках и на груди. Мешало еще то, что из рассеченного лба обильно текла кровь, заливая глаза и мешая рассмотреть то, что собирается сделать эта коварная тварь.

А еще — мешала боль от пропущенных ударов. Кожа лопалась там, где ее касались жесткие волокна кнута.

От боли, от вида крови, заливающей лицо и грудь, Настя никак не могла сосредоточиться и наконец-то начать действовать. Не помогла ни ее молниеносная реакция, ни сила, ни рост — эта пигалица работала кнутом, как опытный мечник острым клинком, и если Настя не предпримет что-то радикальное, через пять минут превратится в кровоточащий кусок мяса. А там уже недалеко и до позорного проигрыша. Била эта тварь с такой скоростью и ловкостью, что закрадывалось подозрение — ее тоже накачали какой-то дрянью!

И тут Настя озверела по-настоящему. Боль, ярость, разочарование — все слилось воедино. Забыв про какие-то там приемы, забыв обо всем, она бросилась вперед, не обращая внимания на жестокие удары кнута, поймала ускользающую, шуструю тварь окровавленными руками, ухватив одной рукой за промежность, другой за волосы, подняла в воздух, и встав на левое колено, выставив правое — опустила девушку спиной на это самое колено. Хрустнуло, и кнут выпал из рук девчонки. И тогда Настя, совсем потеряв разум, движимая лишь желанием уничтожить мучительницу, одной левой вздернула ее в воздух, и припав ртом к ее горлу, впилась в него зубами и вырвала, выгрызла из него здоровенный кусок.

Девица захрипела, заклекотала, захлебываясь кровью и пытаясь вдохнуть, потом глаза ее начали тускнеть…и остановились, глядя вверх, на яркие прожектора магических светильников.

А зал неистовствовал, зал вопил, глядя на то, как золотая статуя, изборожденная кровавыми полосами, встает на ноги, держа в зубах окровавленный кусок плоти.

Настя будто очнулась от сна. Тело невыносимо болело, как если бы к нему много раз приложили раскаленные стальные прутья. Во рту было гадко, металлический привкус крови, и что-то упругое, неприятное мешало ей дышать, стиснутое Настиными зубами. Она вытащила ЭТО изо рта, посмотрела на него, держа в левой руке…и вспомнила. И ее едва не вырвало. Но сдержалась — опыт уже имелся.

Подумала: «Скоро буду жрать своих противников живьем».

Не обращая внимания на вопящий зал, Настя медленно побрела с арены, мечтая лишь упасть и забыться, и сделать так, чтобы исхлестанное тело больше не болело.

Эллерс встретил кивком, и ничего ей не сказал. Тут же к Насте подскочил маг Арены, отдал приказ, и двое работников, подхватив девушку под руки, повели ее туда, где заранее был приготовлен операционный стол. Настю уложили, и лекарь стал колдовать в буквальном смысле слова. Первым делом поставил на место оторванные кусочки кожи — в нескольких местах кнут буквально задрал кожу, обнажив кровоточащее мясо. Один удар пришелся по соску левой груди, и теперь он свисал на сторону кусочком розового мяса.

Через полчаса работы мага Настя была как новенькая, только слегка похудела, хотя вроде куда ей еще больше худеть? Ей дали поесть (она ела похлебку жадно, будто не ела давным-давно), а потом уложили на кушетку, и занялись восстановлением макияжа. Грим вокруг глаз стерся, на теле, там, где раньше бороздили кожу кровавые рубцы, остались белые полосы — пришлось восстанавливать золотой цвет.

Эллерс ругался — гарантировали, что золотой цвет сохранится год, и где эта гарантия? Маг вяло отбрехивался, что методика не до конца проверена, что никто не рассчитывал на то, что после ранений вернется прежний цвет, и что он делает все, что возможно, а кому не нравится — пусть идет и сам делает. В общем — все как всегда, и во всех мирах. Бардак — он неистребим во всех вселенных.

Материя всегда стремится к энтропии, к хаосу — думала Настя, лежа на кушетке и глядя в низкий потолок. Ей было хорошо, так, как бывает хорошо, когда лопнувшую кожу починили, и каждое движение уже не приносит ошеломляющей, ослепляющей боли. ХОРОШО!

— Довольна? — голос Эллерса вырвал Настю из нирваны.

— Чем? — спросила, продолжая плавать в розовой мути покоя. В голове пусто и легко, и давно ей не было так хорошо. Может маг добавил ей каких-нибудь снадобий? Ну, чтобы настроение было хорошим.

— Тем, что выжила — мрачно говорит Эллерс, и вдруг с силой хлопает Настю по бедру, да так, что на нем остается красный отпечаток ладони — Дура! Проклятая дура! Подвести меня хотела?! Скотина!

Настя вскрикивает, выставляет вперед руки, и тогда Эллерс бьет ее ладонью по лицу, и так, что разбивает нос. Настя вскакивает на ноги, рычит, скаля зубы, глаза ее полыхают, она наклоняется, будто для броска, но Эллерс смотрит на нее презрительно, а потом сплевывает ей под ноги:

— Я бы мог тебя сейчас просто размазать по полу! Тупая сука! Идиотка!

Настя выдыхает, распрямляется, вытирает нос запястьем и смотрит на красные потеки. Мрачно спрашивает:

— За что?

— А ты не знаешь? Ну-ка, скажи мне — за что?!

— Не скажу — Настя отворачивается, но боковым зрением следит за Наставником. Вдруг снова на нее бросится? Она ему это так просто не спустит! Даст сдачи! И будь что будет!

— Знаешь, идиотка! — так же мрачно заключает Эллерс, и оглядывается на застывших как столбы людей рядом — Что встали, придурки?! Занимайтесь своими делами! Тоже хотите получить?! Любопытные голуби! Только жрать и срать можете!

Всех как ветром сдуло. Сразу нашлась работа и срочные дела.

— Ты сейчас едва не погибла — бесстрастно говорит Эллерс — По большому счету мне на тебя плевать. Но если ты сдохнешь, меня лишат заработка — на крупную сумму. Именно потому я сейчас не переломал тебе ребра. И не выпорол. А надо было! Чтобы запомнила! Чтобы больше такого не было! Тебе что было сказано? Устроить представление? И убить эту тварь? А ты что сделала? Начала спрашивать ее — правда ли она убийца? А девка молодец! Едва тебя не забила до смерти! Ловкая, настоящая хищница! Хитрая, и коварная! А ты попалась на ее внешность девочки-цветочка, решила, что раз она так выглядит, то скорее всего суд ошибся и осудил невиновную. Кто ты такая, скотина, чтобы ставить под сомнение решение имперского суда?! Кто ты такая, чтобы идти против власти?! Рабыня! Ничтожная, жалкая рабыня, которая получила маленький, очень маленький шанс, но взяла, и просрала его! Да, просрала! Потому что если бы не твоя выносливость, способность терпеть боль, если бы не твои звериные наклонности, если бы не твоя злоба — девка забила бы тебя до смерти! И где то, чему я учил тебя все то время, что ты находишься здесь? Где твой разум, тупая девка? Что ты должна была сделать? Ну, что?!