Нелегал.Том I

Часть вторая. Глава 6

День оператора сверхэнергии удался. Не обошлось без массовых шествий и митингов с транспарантами, концертов и выступлений, а ночные гуляния предварял невероятный по красоте фейерверк. Непосредственное отношение к празднику имела добрая половина горожан, поэтому для охраны общественного порядка на улицы вывели всех, кого только можно, в том числе усилили милицейские патрули представителями студенческой дружины. Ну и я с ними до самого утра по окрестностям института расхаживал в качестве делегата от студсовета.

А всё почему? Верно: кто везёт, на том и едут.

Уж лучше бы вчера в учебный лагерь забросили как обычно на выходных! Пользы не в пример больше получилось бы. Но — нет, у Герасима случились какие-то неотложные дела, вылет перенесли на вторник-среду.

И после дежурства тоже отоспаться не получилось — как-никак первое июля наступило. Понедельник в принципе день тяжёлый, а сегодня ко всему прочему ещё и предвыборная компания в совреспред официально стартовала. И в наблюдательный совет особой научной территории — тоже, а это было чревато конфликтами наиболее активных представителей студенческого сообщества с такими же пассионариями, только разделяющими иные убеждения. Да и аспиранты с преподавателями — живые люди; многие из них всерьёз вознамерились оставить научную стезю и заняться политикой, эмоции через край так и били. Мало ведь было просто захотеть — требовалось собрать инициативную группу, подготовить программу и добиться согласования своей кандидатуры научным советом. По умолчанию избирательный ценз проходила лишь профессура.

А тут ещё дебаты!

Свободное волеизъявление и открытая политическая агитация были для института в новинку, зрителей на диспут собралось как болельщиков на финал футбольного первенства. Буквально. Без всякого преувеличения. Дебаты проводились на стадионе, и на трибунах оказалось яблоку некуда упасть. Тут и там мелькали флаги Февральского союза молодёжи, красные полотнища пролетарских союзов и знамёна с символикой соцпартии, стяги не столь массовых движений, транспаранты студенческих клубов и кружков, а за импровизированной сценой вывесили огромный плакат, на котором запечатлели портреты Баюна, Черника и Рогача; ниже шла надпись «Кормчие республики».

Все кричат, орут, визжат, хлопают, стучат ногами, бьют в барабаны и дудят — у людей праздник, а я прикорнул самое большее три часа, и голова от этой какофонии моментально опухла, сама уже стала как барабан. Ладно хоть ещё представителям студсовета и прочим общественным деятелям были зарезервированы места на одном секторе с преподавательским составом института, ответственными сотрудниками деканатов и ректората, а то бы пришлось звуковым экраном отгораживаться.

Я к Стройновичу и прочим старшим товарищам присоединяться не стал, поскольку был на них откровенно зол, вместо этого сел рядом с Рашидом Рашидовичем.

— Не помешаю?

Тот лишь головой покачал.

— Как Валентина? — поинтересовался я.

Реабилитолог скривился.

— Лучше даже не начинай!

Я и не стал. Последнее время Рашид Рашидович пребывал в неизменно дурном расположении духа, и раз он без малого месяц терпел Валю у себя в интернах, то едва ли дела у блондинки обстояли совсем уж скверно. А даже если именно так они и обстояли, я слово сдержал, остальное не мои заботы.

С небольшим отставанием от графика началась официальная часть, первым трибуну занял проректор по развитию, а после его вступительного слова эстафетную палочку подхватил проректор по воспитательной работе. И пошло-поехало! Обратились к присутствующим второй секретарь горкома соцпартии, председатель студсовета, непонятный тип из наблюдательного совета и глава бюро институтской организации Февральского союза молодёжи, а ещё — весьма симпатичная, но чрезмерно говорливая барышня от скаутского движения и так далее и тому подобное.

Все они как один говорили правильные вещи, но раз за разом повторялись, что делало их выступления попросту лишёнными всякого смысла. Ёлки-палки! Да тут не было никого, кто бы ещё не слышал о непростой ситуации на наших западных рубежах и вынужденном характере мирного договора со Срединским воеводством, всеобщей поддержке присоединения к республике левобережных регионов Окреста и восстановлении исторической справедливости, народном единстве и прогрессе в обустройстве политической жизни, необходимости сохранять бдительность и решительно бороться с пятой колонной. Ещё неизменно упоминались главенствующая роль партии и заслуги главы совреспреда Баюна, комиссара внутренних дел Черника и маршала Рогача.

Впрочем, не могу сказать, будто эти речи оставили меня совсем уж равнодушным. Если уж на то пошло, от заявлений о единстве в движении к поставленным партией целям, прямо скажем, откровенно коробило. Это широкой публике о межведомственных трениях ничего не известно, меня-то в бюрократических жерновах едва не перемололо!

И ведь не по собственной дурости в чужие интриги вляпался, с этим кураторы подсобили, а теперь что один, что другой упорно делают вид, будто ничего и не было вовсе.

А оно — было! И если вскроется…

Впрочем, нет. Не вскроется.

Волынский будто в воду канул, да и не наделал его побег никакого шума — ни в газетах о нём не писали, ни по ориентировкам не проходил. А мой тогдашний визит в Зимске и вовсе ограничился формальным уточнением деталей убийства Вдовца и подрыва служебного автомобиля республиканского идеологического комиссариата. И трёх часов в общей сложности в здании РКВД не пробыл, причём большую часть этого времени дожидался, пока машинистка перепечатает протокол. И всё бы ничего, но окончательно расслабиться не позволяло время от времени возникавшее ощущение слежки.

А ну как и в самом деле в разработку взяли?

Но — отвлёкся. Наконец-то начался диспут, и жребий открыть его выпал Максиму Львовичу Ломовому. А тот мало того, что в силу работы на Кордоне никому из студентов знаком не был, так ещё и выбрал изначально неверный посыл. Тут всем битый час о достижениях республики вещали, буквально через тернии к звёздам, а он перво-наперво ляпнул о необходимости скорейшего внедрения разработок Общества изучения сверхэнергии.

Ух, что там началось! Его не просто освистали, ему выступление сорвали, не позволив продолжить речь, так вопили и свистели.

А всё почему? Да просто тоньше действовать нужно, тоньше! Пусть Общество изучения сверхэнергии с недавних пор и стало частью института, но заявлять студентам о лидерстве хоть в чём-либо — всё равно что красной тряпкой перед быком махать!

Рашид Рашидович со мной оказался всецело согласен.

— Хороший специалист, но плохой политик! — с хмурым видом произнёс он и выругался: — Шакал!

Этим словечком реабилитолог охарактеризовал уже не Ломового, а пришедшего ему на смену усача по фамилии Чертопруд. Заместитель заведующего третьей лабораторией повёл себя умнее и для начала потрафил студенческой аудитории заявлением о том, что свободные выборы — это первый признак истинного народовластия, а свои предложения подавал весьма обтекаемо, перемежая их откровенно популистскими лозунгами и делая упор на необходимости дать каждому из соискателей шанс на самореализацию.

— Систему образования надо менять! — потрясал он мощным кулачищем. — Если человек желает стать инженером, на черта ему сдались мёртвые языки? Зачем читать «Илиаду» в оригинале, скажите мне? Не знаете? Тогда я вам скажу: незачем! Наша задача в кратчайшие сроки обеспечить республику квалифицированными специалистами, а самообразованием каждый может заниматься в свободное время и за собственный счёт! Тут усреднения и обязаловки быть не должно!

За всю свою речь этот ушлый тип ни словом не обмолвился, кто и как будет выявлять наклонности и определять оптимальный путь развития соискателей, хотя его последователи из числа студентов говорили об этом предельно откровенно. Неспроста же их «недо-евгениками» прозвали.

Рашид Рашидович весь исплевался прямо, да и следующих выступающих именовал исключительно ишаками, клиническими идиотами, пронырами, подлецами и прочими разве что цензурными словечками. Ну а уж когда кто-то из них выдвигал дельное предложение, его и вовсе начинало потряхивать. Всякое проявление объективности давалось реабилитологу с превеликим трудом — такое впечатление, просто-таки через себя переступал.

Поначалу я никак не мог сообразить, в чём дело, а на пятом или шестом кандидате вдруг вспомнил, что изрядная часть этой публики в начале года наведывалась к Рашиду Рашидовичу и пыталась с ним о чём-то договориться. Сам же он потом на свой затейливый лад поведал мне о шкуре неубитого медведя.

— А чего вы свою кандидатуру не выставили? — спросил я, решив проверить мелькнувшую всполохом озарением догадку. — Собирались же?

Рашид Рашидович смерил меня пристальным взглядом, открыл и закрыл рот, немного помолчал, затем ответил:

— Политика — дело грязное. Не захотел мараться.

— Ой ли?

— Прежде речь шла исключительно о перераспределении финансирования, а не о об этом вот всём! Да и в нашей профессии — если не практикуешь, то деградируешь. Как минимум не развиваешься. А я не собираюсь менять род деятельности. Нет. — И он раздражённо отмахнулся. — Всё, не мешай слушать!

Не мешать у меня получилось вплоть до объявления последнего из участников сегодняшнего диспута, коим оказался предводитель кружка институтских мозгокрутов.

— А теперь послушаем заведующего кафедрой системной оптимизации доцента Резника! — объявил ведущий. — Борис Давидович, вам слово!

Я чуть на месте не подпрыгнул и шепнул на ухо реабилитологу.

— Как так? Когда его назначить успели⁈

— Позавчера, — подсказал Рашид Рашидович. — Взамен бедняги Орлика поставили.

— А какое отношение специалист по гипнокодам к кафедре системной оптимизации имеет? Чем они там вообще занимаются?

— Гипнокодами и занимаются, — ответил реабилитолог. — Оптимизируют с их помощью подачу материала и низводят учебный процесс до просмотра движущихся картинок под расширяющими сознание препаратами. Всё во имя эффективности!

— А чего Резник тогда выступать припёрся? — вновь дёрнул я Рашида Рашидовича. — У него же должность профессорская!

— Должность профессорская, а докторской степени — нет. Вот обкатает свой проект на соискателях, наберёт материал и защитится.

— Так всё только ради диссертации?

— Угомонись!

Реабилитолог явно пребывал в дурном расположении духа, так что и дальше я его терпение испытывать не стал, тем более что кандидаты перешли непосредственно к дебатам. Следить за порядком взялся проректор по воспитательной работе, но накал страстей оказался столь высок, что даже его авторитета зачастую недоставало, и для удержания общения кандидатов в цивилизованных рамках время от времени приходилось задействовать сверхспособности. Угомонить же студентов на трибунах никто и не пытался, вместо этого сцену отгородили звуковым экраном с односторонней проницаемостью, а дополнительно с помощью акустических воздействий усилили голоса выступающих. У меня даже в ушах уже звенело.